Лабутены для Золушки - Корецкий Данил Аркадьевич
С тех пор много воды утекло. Система прошла отладку, стала хитрей и надежней. Нескольких охранников, за мзду носивших заключенным передачи, образцово-показательно повесили в тюремном дворе. Следующих, попавшихся на коррупции, закопали живьем – там же, в дальнем углу двора, предназначенного для прогулок арестантов.
Аман Кермес, назначенный лет десять тому назад начальником тюрьмы, нашел весьма элегантное решение: как укрепить дисциплину, не раскручивая маховик карательных мер среди персонала. Он стал назначать в рабочие смены выходцев из разных племен и культивировать взаимное доносительство, умудрившись придать ему дух соревнования: кто у кого выявит больше недостатков в службе, – тому премию и повышение в должности.
Непосвященный европеец пожал бы плечами – дескать, всегда же можно договориться ради общей выгоды. Но в том-то и дело, что пресловутая вражда племен, ужаснувшая когда-то весь цивилизованный мир резней между бхуту и тутси, никуда не делась. Сговориться одетым в одинаковую форму, говорящим на одном языке парням, чьи отцы и деды носили когда-то разный раскрас на лицах и разные побрякушки в ушах – было так же невозможно, как скрестить кабана и зебру. Мало того что эта вражда, помноженная на стукачество, исключала побег – от нее и тюремная жизнь была горька сверх установленной нормы: стремясь утопить и обскакать друг друга, охранники соревновались и в жесткости обращения с арестантами.
Досрочный выход отсюда возможен был только в случае какой-нибудь инфекционной болезни, кои в центральной Африке до сих пор собирают обильную жатву, или в результате самоубийства. Система великодушно оставляла такую лазейку – можно было распустить на лоскуты штаны или робу, сплести удавку и повиснуть на решетке. Удавки из тюремной одежки получаются прочные – еще никто из тех, кто решился закончить таким образом свое пребывание на Ферме, не был разочарован их качеством и не подавал рекламаций.
Старик, поселившийся в камере напротив, наверняка все это знал. Не скулил, не метался от стены к стене. Как только затворилась решетка камеры и охранники двинулись по гулкому бетонному коридору к выходу, он молча сполз на пол, уронил руки между колен и сидел так неподвижно, с полуоткрытым ртом. Обреченность сочилась из его надломленной фигуры.
– Э! Новенький! – послышалось из смежной камеры. – Кто такой, за что?
Это Гвембеш, присоединившийся к узникам восточного крыла три года назад. Энергии у него еще достаточно – любит поиздеваться над новенькими.
Старик не отвечал.
– Эй, к тебе обращаются, старая кляча!
Никакой реакции. Сидящий на полу человек скорей всего не слышал, не хотел ничего слышать.
– Знаешь, что тут бывает с такими невежливыми задницами, старик?
Вообще-то Абиг Бонгани поддерживал с Гвембешем приятельские отношения. Хотя, кто он такой? Бывший староста родовой деревни нынешнего президента страны – Кинизела Бело, упрятанный в тюрьму за длинный язык – рассказал западному журналисту, что через деревню Фулаб проходит главная наркомагистраль всей Центральной Африки… Короче – никто, и звать его – никак! Многие арестанты предпочитают иметь его в числе друзей, а Абиг старался не выделяться из общей массы, чтобы не привлекать к себе внимания. Но тупая и властолюбивая скотина всегда раздражала его до колик в животе, и сегодня это раздражение сорвало предохранитель осмотрительности и открыло клапан, позволяющий «выпустить пар». Когда-то Бонгани мог добиться цели, собственноручно застрелив объект раздражения, а может, и нескольких идиотов…
– Таких, как ты, случается, отправляют с прогулки в лазарет с откушенным кадыком, – не унимался Гвембеш. – На нашей Ферме это фирменная услуга для невежд. «Поцелуй преисподней», слыхал?
– Хватит! – подал голос Абиг. – Он в прострации, все равно не ответит.
По укоренившейся тюремной привычке Абиг не допустил никакой грубости – за каждую грубость здесь можно было получить серьезную предъяву – но само его вмешательство было жестом неуважительным. Гвембеш от неожиданности умолк.
– Что это ты, друг Абиг? – наконец отозвался бывший староста. – Я тут пытаюсь с новеньким познакомиться…
– Говорю же, в прострации он. Познакомишься позже.
То, что он сделал, по прежним меркам было равносильно выстрелу Гвембешу в затылок, да еще паре выстрелам в его соседей, сидящих справа и слева… Но сейчас у Абига не было ни власти, ни оружия, ни телохранителей и это меняло дело коренным образом.
В тишине, разлившейся по коридорам восточного крыла, поплыло острое ожидание беды. На Ферме дядюшки Тома` и за более невинные, на первый взгляд нарушения норм поведения, люди, случалось, отправлялись досрочно из мира живых к Усопшим Предкам. Терять-то сидельцам нечего – к пожизненному заключению срока не добавить, да и наказание за разборки с летальным исходом по африканским меркам не слишком страшное – темный карцер на месяц и урезанная вдвое пайка. Похоже, Гвембешу не понравилось, как Абиг его вразумлял. Тишина была зловещей.
«Да и хрен с тобой, – подумал Абиг. – Сколько можно мириться с этой мразью?!»
У Абига Бонгани, доросшего когда-то от рядового спецназовца до директора Бюро Безопасности Борсханы, это была не первая «ходка» на Ферму. В череде переворотов, мятежей и революций, он неоднократно оказывался в тюрьме, но спустя какое-то время возвращался на свой пост – чтобы на следующем историческом повороте особого борсханского пути вновь очутиться за решеткой. На перемещение из камеры обратно в свой кабинет, могло уйти от недели до года, в зависимости от того, как скоро очередная новая власть осознавала, что ей придется сложно без людей, которые были вхожи в закулисье власти предыдущей… Именно оттуда, из закулисья, и управлялась свободолюбивая африканская страна, бюджет которой напрямую зависел от транснациональных алмазных и золотодобывающих корпораций, а самые важные политические решения претворялись в жизнь посредством «Черных леопардов», которыми нужно было уметь командовать… А Бонгани умел и это. Причем, что особенно важно, избалованные своей элитарностью «Черные леопарды» охотно ему подчинялись.
Но последняя отсидка явно затянулась. Семь долгих лет Абиг Бонгани прозябает в бетонно-решетчатой камере. Правда, у него есть матрац, брошенный чьей-то заботливой рукой на холодный пол, иногда охранник протягивает через решетку связку ананасов или бананов, но это единственные льготы, которые хотя и вызывают злую зависть Гвембеша, однако, по существу, ничего не меняют. Семь лет без единого проблеска надежды. Из того, что он мог узнать о действующей власти – по тем крохам информации, которые докатывались до него, Абиг понял: нынешние руководители пришли надолго. То ли внешние силы научились наконец контролировать плохо сконструированный и криво собранный борсханский паровой котел, то ли сами «движущие силы» выдохлись на резвой революционной карусели, мчась по заколдованному кругу нищеты и кровопролитья – но президент Кинизела Бело, возглавивший страну семь лет тому назад, похоже, не собирается покидать свой пост, по крайней мере до окончания второго срока, начавшегося этой зимой. Еще семь лет на Ферме – это много, слишком много.
Абиг устал ждать. В молодости, в казарме БББ, они играли в «русскую рулетку» – один патрон в барабан «Тауруса», раскрутить, прижать ствол к виску и нажать спуск… Он любил рисковать, и ему всегда везло, хотя двое из постоянных игроков вышибли себе мозги прямо у него на глазах. Поэтому он и решил выйти через запасной выход – в прямом и переносном смысле. Имелась в виду пожарная лестница, ключ от которой висел в отдельной связке на поясе дежурного охранника.
День назначен: сегодня, в дежурство Тафари, который когда-то стоял на посту у входа в Бюро безопасности, и десятки раз в день принимал стойку «смирно» и отдавал честь проходящему мимо Бонгани. Рефлекс настолько въелся в его плоть и кровь, что он и сейчас побаивался бывшего начальника и делал Абигу маленькие поблажки, которые были в его власти. Теперь из-за этой преданности ему предстояло умереть, – сразу после того, как основной свет в коридоре будет погашен на ночь. Если Абиг подзовет его и пожалуется на здоровье, Тафари, вопреки инструкции, подойдет к решетке и позволит схватить себя за горло. Руки у Бонгани сильные, и навыки рукопашного боя он не забыл: вырвать кадык несчастному охраннику – дело нескольких секунд, потом снять с пояса ключи, открыть камеру, через пожарную лестницу выскочить на задний двор, а там – как распорядится судьба… Может, удастся по хозпостройкам подобраться к забору и, перемахнув через него, уйти в джунгли, а может, придется поймать пулю, выпущенную бдительным часовым с вышки… В любом случае, неопределенность и ужас пожизненного заключения закончатся уже сегодня. Как говорится: лучше ужасный конец, чем ужас без конца!
