Дик Фрэнсис - На полголовы впереди
Я пошел с ними. Две кучки людей встретились и довольно спокойно поздоровались. Те, кто пришел с нашего поезда, как будто не сомневались, что "Канадец" остановится вовремя. И заговорили они не о фальшфейерах, а о горящей буксе.
Перегрелась букса самой задней из шести осей вагона с лошадьми, а перегрелась она из-за того, что из нее почему-то вытекла смазка — к такому выводу они пришли. Обычно так оно и случается. Они ее еще не вскрывали.
Букса была уже не раскалена докрасна, но все еще настолько горяча, что притронуться к ней было невозможно. Ее все время охлаждали снегом. Еще минут десять, наверное.
— Где Джордж Берли? — спросил я.
Проводник багажного вагона Скакового поезда сказал, что его никто не может найти, но двое проводников спальных вагонов все еще заняты поисками. Он сказал, что сам, к счастью, находился как раз в вагоне для лошадей. Он почувствовал запах горящей буксы. Как-то однажды ему уже довелось познакомиться с таким запахом. Ужасный запах, сказал он. Он сразу прошел вперед и сказал машинисту, чтобы тот остановился.
— Иначе ось переломилась бы, и поезд мог сойти с рельсов.
Все кивнули. Им это было прекрасно известно.
— Вы предупредили кого-нибудь из пассажиров? — спросил я.
— Что? Нет-нет, не стоило их будить.
— Но… Но "Канадец" мог не остановиться…
— Никак не мог, ведь он увидел бы огни.
Их наивная вера изумила и испугала меня. Главный кондуктор "Канадца" сказал, что свяжется по радио с ближайшей станцией — Камлупсом, и оба поезда остановятся там, потому что там есть боковые пути, а не только один этот. Наверное, в Камлупсе скоро начнут беспокоиться, почему не прибывает Скаковой поезд. И он отправился говорить с ними.
Я прошел назад, миновал вагон с лошадьми, забрался в свой поезд и почти сразу же столкнулся с заместителем Джорджа, который шел вдоль поезда вперед.
— Где Джордж? — спросил я тревожно.
— Не могу его найти.
В его голосе прозвучало беспокойство.
— Есть одно место, где он может быть. — И дай бог, чтобы он был там, подумал я. Дай бог, чтобы он не лежал страшно изувеченным рядом с рельсами за много километров позади.
— Где? — спросил он.
— В одном купе. Посмотрите по списку. В купе Джонсона.
— Кого?
— Джонсона.
Тут появился другой проводник.
— Я все еще не могу его найти, — сказал он.
— Вы знаете, где купе Джонсона? — спросил я.
— Да, рядом с моим.
— Пошли посмотрим.
— Но заходить к пассажирам посреди ночи нельзя, — возразил он.
— Если Джонсон там, мы извинимся.
— Не понимаю, откуда вы взяли, что Джордж может быть там, — проворчал он, но пошел впереди нас и показал на дверь. — Вот его купе.
Я открыл дверь. Джордж лежал на койке, извиваясь в попытках освободиться от веревок, которыми был связан, и от широкого пластыря, которым у него был заклеен рот. Он был жив — еще как жив.
Испытывая безмерное облегчение, я содрал пластырь с его рта.
— Черт возьми, больно, а? — произнес Джордж. — Где вас так долго носило?
Лечь Джордж отказался и сидел в своем купе, мрачно попивая горячий чай. По глазам было видно, что у него сотрясение мозга, но он никак не хотел признать, что удар, от которого он потерял сознание, оказал на него хоть какое-то действие. Как только его развязали и рассказали про буксу, он потребовал, чтобы ему дали переговорить с кондуктором "Канадца" в переднем салоне-ресторане нашего поезда. При этом разговоре присутствовало еще несколько человек из поездной бригады и я.
Как сообщил кондуктор "Канадца", диспетчер в Камлупсе сказал, что, как только Скаковой поезд сможет снова двигаться, он должен следовать в Камлупс. "Канадец" пойдет за ним с интервалом в десять минут. Кроме того, они предупредят товарный поезд, который идет за "Канадцем". Скаковой поезд простоит в Камлупсе час. "Канадец" отправится оттуда первым, чтобы как можно меньше отставать от своего графика. После того как будут проверены все буксы Скакового поезда, он продолжит свой путь в Ванкувер. В Камлупсе не будет никакого расследования этого инцидента, потому что к тому времени там будет уже больше трех часов ночи — ночи с субботы на воскресенье. Расследование будет проводиться в Ванкувере.
Все кивнули. Джордж был бледен и, похоже, боялся лишний раз повернуть голову.
Пришел машинист Скакового поезда и сказал, что буксу наконец вскрыли, что она была совершенно суха, а пропитанная маслом набивка из ветоши выгорела, но теперь все в порядке, букса остыла и снова заправлена смазкой, из нее ничего не течет, и поезд может двигаться дальше.
Времени терять не стали. Бригада с "Канадца" ушла, и вскоре Скаковой поезд уже тронулся, как будто ничего не произошло. Я пошел с Джорджем к нему в купе и принес ему чаю, а он слегка заплетающимся языком потребовал, чтобы я рассказал ему с начала до конца, как было дело.
— Сначала вы расскажите, как случилось, что вы получили нокаут, — сказал я.
— Не помню. Я шел в голову поезда, чтобы поговорить с машинистом. Вид у него был недоумевающий. — А следующее, что я помню, — как я лежу там связанный. Пролежал так, словно целую вечность. Никак не мог понять, что случилось. — У него не было сил даже усмехнуться. — Мне сказали, что я лежал в купе Джонсона. Должно быть, это Джонсон сделал. Застал меня врасплох.
— Да.
— Где он сейчас?
— Бог знает. — Я рассказал Джорджу, как Джонсон напал на меня, как я оставил его там лежать и как нигде его не видел на обратном пути.
— Есть две возможности, — сказал Джордж. — Нет, наверное, три. Либо он куда-то смылся, либо прямо сейчас садится в "Канадец".
Я удивленно посмотрел на него. Об этом я не подумал.
— А третья? — спросил я.
Затуманенные глаза Джорджа устало блеснули.
— Гора, где мы останавливались, — сказал он, — называется Скуилакс.
Скуилакс — это по-индейски "черный медведь".
У меня перехватило дыхание.
— Я не видел никаких медведей.
— И то хорошо.
Я почему-то не думал, что Джонсона съел медведь. Как-то не верилось.
У меня мелькнула мысль, что я, наверное, был не в себе, но все это время, пока я находился там, на горе Черный Медведь, я ни минуты не верил ни в каких медведей.
— Знаете что? — сказал Джордж. — У нового подвижного состава буксы горят редко — там оси на шарикоподшипниках, а? Не просто ветошь с маслом. Такое может случиться только со старым вагоном вроде нашего. И знаете что? Спорить могу, что это Джонсон вытащил набивку из буксы, когда мы стояли в Ревелстоке.
— А зачем там ветошь?
— Тряпки. Тряпки, пропитанные маслом. Это лучше, чем просто смазка. Имейте в виду, мне уже довелось однажды видеть, как буксу вывели из строя. Только в тот раз не просто вытащили ветошь, а напихали туда железных опилок, а? И поезд сошел с рельсов. Еще у одного железнодорожника был зуб на компанию. Но бывает, что буксы горят и случайно. Из-за этого кое-где сбоку от рельсов ставят тепловые датчики с системами аварийной сигнализации. Как этот Джонсон мог думать, что такое сойдет ему с рук?
— Он не знает, что у нас есть его фотография.
Джордж собрался было засмеяться, но тут же передумал.
— Томми, вы меня убиваете. Но о чем думал мой заместитель, когда послал вас с огнями? Это же его дело, а? Идти должен был он.
— Он сказал, что я смогу идти быстрее.
— Ну, пожалуй, он был прав. Но ведь вы не железнодорожник.
— Он про это забыл, — сказал я. — Но я думал, что он мог бы предупредить Лорриморов… и всех остальных… чтобы они не пострадали.
Джордж подумал:
— Не скажу, что он должен был это сделать. И не скажу, что не должен был.
— Железнодорожники своих не выдают?
— Ему скоро на пенсию. И ведь никого даже с койки не сбросило, а?
— Нам просто повезло.
— Поезда всегда останавливаются, когда на пути фальшфейер, — сказал он спокойно.
Я не стал настаивать. Наверное, действительно нельзя лишать человека пенсии за то, что он не сделал чего-то такого, чего, как выяснилось, делать было и не нужно.
Вскоре мы прибыли в Камлупс, где нам проверили все буксы и заменили рацию. Все шло по плану. Как только мы тронулись дальше, Джордж наконец согласился лечь одетым на койку и попытаться заснуть, а через два купе от него я попробовал сделать то же самое.
Чувствовать, что тебе больно, всегда начинаешь только тогда, когда есть время об этом подумать. Тупая ноющая боль в том месте, где дубинка Джонсона опустилась мне на спину, то усиливалась, то снова стихала: пока я стоял, все было в порядке, но стоило мне лечь, как становилось хуже. Это меня раздражало. Я подумал, что к утру спина совсем одеревенеет. Совсем некстати: ведь нужно будет подавать завтрак.
В конце концов я улыбнулся про себя. Несмотря на все старания Джонсона и Филмера, Великий трансконтинентальный скаковой поезд с таинственными приключениями, возможно, еще доковыляет до Ванкувера невредимым.
