Даниэль де Труа - Псевдоним(б). В поисках Шекспира
Шакспер взял кошельки и тут же дрожащими руками принялся их развязывать. Заглянул внутрь. Золото!
– Не трудись пересчитывать, граф – человек чести, а тебя к тому же ему и нет резонов обсчитывать, – добавил посланник графа, усомнившись, правда, что упоминание дворянской чести станет для Шакспера убедительным аргументом.
Уилл же тем временем извлекал из каждого кошелька по одной монете и пытался проверить их подлинность на зуб. Человек в черном усмехнулся:
– Проверяй, если тебе зубов не жалко. Не стесняйся. Остальные девятьсот фунтов стерлингов изволь получить векселями. По ним в любой из меняльных контор Лондона тебе выдадут деньги.
После этих слов старый знакомый незнакомец достал какую-то бумагу, чернильницу и перо. Аккуратно положил все это на прикроватный столик:
– Подписывай.
Шакспер окончательно вылез из-под одеяла, одну руку положил на векселя, другой рукой взял перо и, обмакнув его в чернила, пыхтя, подписал документ, старательно выводя каждую букву.
– Да ты и вправду едва писать умеешь, – удивленно пробормотал незнакомец, разглядывая каракули Уильяма. – Драматург!
Он подождал, пока чернила подсохнут, присыпал лист песком, затем ловко стряхнул его обратно в мешочек и спрятал бумагу в саквояж. Выходя из комнаты, он оглянулся:
– Девочек позвать?
– Не надо, – едва слышно прошептал Шакспер.
Как только незнакомец вышел, Уильям в чем был вскочил с постели, бросился к двери и закрыл ее на задвижку. Девочки! Девочки подождут. Он высыпал содержимое кошельков на стол, быстро пересчитал монеты и, разделив на две равные части, ссыпал назад в кошельки. Натягивая чулки, он засунул в них деньги. «Девочки подождут», – бормотал он в возбуждении, надевая сапоги. И тут вспомнил про векселя. Бумаги, составляющие девять десятых его нового богатства, лежали на столе. Шакспер достал из-за пазухи плоскую сумочку из тонкой кожи, фактически папку, где у него хранились наиболее важные документы и долговые расписки, аккуратно вложил туда векселя, предварительно взглянув на подпись и печать графа Саутгемптона на каждой бумаге, всё это обернул вокруг голени правой ноги и снова надел сапог. При этом он продолжал бубнить себе под нос: «Девочки подождут…»
Но девочки ждать как раз не хотели: профессиональным чутьем они поняли, что здесь пахнет деньгами, и уже стучали в комнату в четыре руки. Деваться было некуда, и Уильям впустил их.
Примерно через час Шакспер вышел один, расплатился за ужин и выпивку и даже оставил щедрые чаевые.
24 января 2011
Эдуард не хотел оставлять чаевые в этом кафе, поэтому терпеливо ждал счета. Ненавязчивая тактика официантов была ему хорошо известна: никогда не спешить получать деньги с клиента. Во-первых, пока сидит, клиент снова может проголодаться, глядишь, и еще чего-нибудь закажет; во-вторых, просто неприлично указывать таким образом клиенту на дверь – пусть люди остаются, сколько им хочется, и других приваживают. Давно замечено: чем больше в заведении посетителей, тем больше их туда рвется, а выражение «Чтоб вам пусто было!», конечно, родилось в конкурентной среде рестораторов.
Так что спешащий человек должен или проявлять серьезную настойчивость, требовательность на грани приличий, потому что вид у официантов всегда такой занятой, что лишний раз беспокоить их не по делу (заказать что-то новое), а по своей прихоти (тороплюсь, самолет улетает!) как-то неудобно. Остается оставить сумму, заведомо большую, чем ты должен за съеденное-выпитое, то есть дать непомерно большие чаевые. Эдуард считал это неправильным, нарушающим общеевропейский порядок, где всякие чаевые имеют свою национальную норму, которую всем нужно уважать. Так сказать, политкорректность по-европейски – в отличие от американской расовой политкорректности. Впрочем, Эдуард американцам себя не противопоставлял, просто мыслил категориями европейца.
Но когда Эдуарду позвонил Александр, европейская мысль о правильных чаевых пришла в противоречие с необходимостью немедленно покинуть кафе. И Эдуард принял соломоново решение: кафе не покидать, чаевых не давать, встретиться с Алексом прямо здесь. Русский потом наверняка оставит чаевые за двоих, а англичанин (если он англичанин, в чем Эдуард и сам уже сомневался – у агента нет национальности!) тут же восстановит общеевропейскую справедливость, от себя не дав на чай ничего. Эдуард постарался как можно более точно описать дорогу до места встречи и пообещал в случае чего вести Алекса по телефону. Вести по телефону, конечно, никакой не шпионский термин, а очень распространенный в мире способ передвижения людей по незнакомой местности. Остаться в полной мере человеком рассеянным – так, чтобы, к примеру, сесть в отцепленный вагон со всеми последующими обстоятельствами, – в нашем мире можно, только выбросив сотовый телефон.
Так, один очень известный российский ученый-гуманитарий (ныне уже покойный, как почти все ученые-гуманитарии), которого пригласили почитать лекции в Падуанский, кажется, университет, регулярно пропадал по пути из дома до здания нужного факультета. Никак он не мог запомнить дорогу, поскольку мыслями был где-то далеко и во времени, и в пространстве – всё-таки лекцию читать шел! Вот и звонил он своим местным знакомым, и вели они его по мобильному от одного здания к другому…
Так и Эдуард довел Алекса до кафе, в котором его ждал.
– Здравствуйте, Алекс! – Эдуард протянул руку. – Я заказал вам крепкий кофе, как вы любите. Вот меню.
– Спасибо.
– Алекс, я понимаю, что вы измотаны, даже взвинчены, но не я тому виной.
– Вы хотите сказать, что я сам во всем виноват? Сам дурак…
– Алекс, если мы будет переходить в эту тональность, мы не найдем точек соприкосновения, а вы уже сами видели, как вредно нам их терять. Я делаю скидку на то, что русский язык мне не родной и что некоторых нюансов я имею право не понимать, поэтому спокойно слушаю дальше.
– Нет, это я вас слушаю, причем о спокойствии не может быть и речи. Где моя жена?
– Алекс, с ней всё в порядке. Теперь, когда вы наконец приняли единственно правильное решение, с ней снова всё в порядке.
Эдуард смолк под выразительным взглядом Алекса, но ненадолго.
– Алекс, правда, пора вам поверить мне. Это действительно в ваших интересах. И кроме того…
– Кроме того, у меня опять нет выбора, как тогда, в Оксфорде. Да, еще одна претензия: в той гостинице из-за меня погиб человек…
– Не из-за вас, а вместо вас.
– Это одно и то же в данном случае. Хотя по большому счету погиб он из-за вас. Но меня опознали, так что погиб как бы я сам. Кто меня опознал?
– Как кто? Разве вы не догадываетесь? По глазам вижу, что догадываетесь. Нет? Ну разумеется, ваша близкая знакомая… – Эдуард сделал многозначительную паузу. – Ирина.
– Ира опознала мое тело?
– А что тут такого? Тело было сильно изуродовано, лица совсем не осталось…
– И как же это можно было опознать?
– По особым приметам.
– Что за приметы?
– Ну, на теле человека почти всегда есть особые приметы. Если иметь в виду все тело…
– Это что, опять ваша работа?
– Ваша, наша – какая разница? Важно, что дело сделано. Как Александр Сомов вы мертвы!
– Хороший враг – мертвый враг?
– Зато вы живы как Алекс Вэлс, правда, и это ненадолго.
– Что?!
– А что тут удивительного: вы нужны нам как личность, а не как имя. Nomen est omen, и от этого никуда не денешься.
– Имя – только знак? Но что такое личность без имени?
– И это вы об этом спрашиваете? А Шекспир?
– Это как раз имя без личности. Вернее, личность неизвестна.
– Вам личность известна, я же слышал ваш доклад.
– Это только гипотеза.
– А нам нужны доказательства, причем доказательства неопровержимые.
– А зачем? Разве на этом можно нажиться?
– Представьте себе.
– Короче говоря, меня хотят использовать.
– Сами-то вы всё равно ничего не сделаете. Вы же признаёте, раз сюда приехали, что сами не справились.
– Почему вы не спрашиваете о взрыве в Домодедово?
– Пока вы летели во Франкфурт, я не отрывался от телеэкрана и компьютера. Так что мне всё произошедшее в Домодедово известно в мельчайших подробностях. Вы даже имели неосторожность попасть мельком в объектив телекамеры. Вы становитесь телезвездой, – неловко сострил Эдуард, но тут же осекся. – Это все так печально и страшно… – Он сочувственно помолчал.
– Скажите, как могли со мной произойти две такие случайности: двадцать восьмого декабря и сегодня, двадцать четвертого января.
– Я думаю, случайность была только одна. Сегодня там, в Домодедово, была не случайность. Случайность, что вы живы. А сейчас вы живы, потому что никто еще не знает, что вы живы. Но я думаю, не я один смотрю телевизор, пользуюсь Интернетом. Есть ведь еще камеры видеонаблюдения…
Александр спорить не стал. После того что было в Москве, он уже ничему не удивлялся. Поэтому он задал только один вопрос, который должен был задать, несмотря на то что ответ знал заранее:
