Дороти Сэйерс - Медовый месяц
Питер закончил венок и надел его на голову.
— Сущие негодяи, — заметал он. — Эти типы вроде Кратчли. С огромными белыми клыками и сладкими речами.
— Сломать две ветки для лука и стрелы, а третью — так, для удовольствия, — сказала Харриет.
— Фрэнк Кратчли не знает, с кем он связался. Тупой коп! Я ему покажу копа!
— Да, явная нехватка галантных чувств, — сказал Питер. — Офелия — для души, но Хлоя — мое истинное пламя. Но заставлять отца Офелии делать ключ для Хлои? Это просто бестактно.
— Не мое дело — следить за порядками в воскресной школе, — сказал инспектор. — Но эта Полли Мейсон сама напрашивается на неприятности. «Мы в следующее воскресенье венчаемся», — она была твердая, как железо. «Неужели? — ответил я. — На твоем месте я бы сегодня хватал его в охапку и бежал вместе с ним к священнику, пока Фрэнк не передумал. Если у него честные намерения, нет никакой необходимости воровать ключи от чужих сараев». Я ей ничего не сказал о девушке из Лондона, с этим покончено, но где есть одна, там запросто могут оказаться и две.
— Их и было две, — задумчиво сказала Харриет. — Вторая была в Пэгфорде.
— Какая такая вторая? — спросил Кирк. Харриет во второй раз за вечер рассказала печальную историю мисс Твиттертон.
— Господи, кто бы мог подумать! — инспектор хохотал от души. — Бедная старая Агги Твиттертон! Целоваться с Фрэнком Кратчли на церковном дворе! Вот это здорово! — Питер и Харриет ничего не ответили. Постепенно он успокоился и опять задумался. Глаза смотрели в одну точку, губы беззвучно шевелились. — Минуточку, минуточку, — сказал Кирк Питеру и Харриет, которые наблюдали за ним, затаив дыхание. — Агги Твиттертон? И молодой Кратчли? Это наводит меня на одну мысль… Значит, вы говорите… Вот! Я был уверен, что вспомнил!
— Конечно, вы должны были вспомнить, — вполголоса проговорил Питер.
— Двенадцатая ночь! — волнуясь, воскликнул Кирк. — Орсино! Вот кто это! Бела, как лунь, о Боже всемогущий! Старухам пусть остаются старики!.. Я всегда знал, что в Шекспире что-то есть, — он немного помолчал и продолжил совсем другим голосом: — Смотрите-ка! Все это очень поучительно, но вы только посмотрите! Если Агги Твиттертон нужны были деньги для Фрэнка, и у нее были ключи от дома, что могло помешать ей… А?
— Ничто, — сказал Питер. — Только не забывайте, все это нужно доказать.
— Я все это время приглядывал за Агги Твиттертон, — сказал старший инспектор. — И все время думал над тем, что она мне говорила. И потом, она могла знать о завещании. Ведь тот, кто это сделал, должен же был как-то попасть в дом!
— Почему вы так решили? — спросил Питер. — Ноукс преспокойно мог выйти в сад, там все и могло произойти.
— Нет, — сказал Кирк. — В саду ничего не могло произойти, и вы это знаете так же хорошо, как и я. Почему? Да потому что не было ни земли, ни гравия на его подошвах. Его одежда была совершенно чистой. И в это время года, особенно если учесть, что всю последнюю неделю шли дожди, он вряд ли пошел прогуляться по саду перед сном. Уберите свои силки, милорд. Вам не поймать вальдшнепа! В эту ловушку я не попаду.
— Гамлет, — грустно сказал Питер. — Очень хорошо. А теперь мы вам расскажем обо всех путях, которыми можно попасть в этот дом.
Полчаса тихой беседы несколько поколебали решимость инспектора, но не убедили его окончательно.
— Послушайте, милорд, — наконец сказал он. — Мне понятна ваша точка зрения, и в этом вы совершенно правы. Совершенно очевидно, что одних слов недостаточно. Он мог бы или она могла бы, или они оба могли бы… Вижу, что немного небрежно осмотрел то окно и люк на крышу. И мы плохо искали орудие убийства. Но лучше поздно, чем никогда. Завтра утром я к вам приду, и мы опять все осмотрим. И еще одно. Я приведу с собой Джо Селлона. Попробуйте расспросить его еще раз. И посмотрим, как обстоит дело с рамами. Ведь что ни говори, а он раза в два шире, чем вы, милорд. И, что касается вас, милорд, лично вы пролезете в любую дырку, если это потребуется. Включая суд и жюри присяжных, если позволите так выразиться… А теперь не старайтесь унести меня в сторону, а я пока ничего не буду выдвигать против Агги Твиттертон. Я просто выясню, кто убил Ноукса, и докажу это. И я действительно это докажу, даже если для этого придется прочесать всю деревню маленьким гребешком.
— В таком случае, — сказал Питер, — завтра вам придется встать очень рано, потому что наши лондонские друзья явятся за мебелью, замками, сундуками и прочим.
— Надеюсь, они не прихватят с собой люк на крышу, — возразил инспектор. — И, возможно, оставят окна и двери. А теперь мне пора домой. Простите, что побеспокоил вас и ее сиятельство.
— Ну что вы, инспектор, — успокоил его Питер. — Маленькие вечеринки — это самая приятная из неизбежных неприятностей. К тому же у нас получился маленький вечер памяти Шекспира. Вы не находите?
— Видишь, — сказала Харриет, когда Питер проводил инспектора и вернулся в гостиную, — у него все-таки были причины врываться к нам за полночь. Но, Боже мой! Хоть бы сегодня больше уже никого не было!
— У меня уже давно не было такого трудного дня. Бантер уже стал похож на собственную тень. Я отослал его спать. А что касается меня, за этот день я стал каким-то другим человеком!
— Мне тоже кажется, что до завтрака я была совсем другой. И знаешь, Питер, я испугалась. Всегда этого терпеть не могла, всегда боялась оказаться собственницей. Ты же знаешь, всю жизнь старалась этого избежать.
— Уж я-то знаю, — он скорбно посмотрел на нее. — Бежала, как Красная королева.
— Да, ты прав. А теперь я вдруг обнаружила в себе это мерзкое качество. Понять не могу, что на меня нашло! Ужасно! Неужели это опять когда-нибудь может произойти?
— Не знаю, — улыбаясь, сказал он. — Не могу себе представить. Весь мой опыт общения с женщинами, а были женщины многих национальностей с трех отдельных континентов…
— Почему отдельных? Разве обычные континенты перемешаны, как сорта чая?
— Не знаю, но так гласят древние книги. Три отдельных континента. Весь мой опыт не помогает мне объяснить тебя. Ты совершенно беспрецедентный случай. Ты ни на кого не похожа.
— Почему? Разве собственнический инстинкт беспрецедентный случай?
— Наоборот, это так же обычно, как грязь после дождя. Но чтобы распознать его в себе и попытаться избавиться от него — это необычно. Если ты хочешь быть обычной женщиной, милая, ты должна его в себе холить и лелеять. И превратить в ад собственную жизнь и жизнь окружающих. И еще ты должна придумать этому какое-нибудь другое название: самопожертвование, преданность или что-то в этом роде. Если ты будешь так себя вести, все подумают, что мы безумно любим друг друга.
— Хорошо. Но если я еще хоть раз буду так себя вести, ради всего святого, не поддавайся… Ты мне обещаешь?
— Если тебя это успокоит, обещаю. Терпеть не могу ссориться. Особенно с тобой.
— Я и подумать не могла, что ты окажешься таким слабохарактерным. Если ты поддашься этому один раз, потом это повторится снова, потом еще раз и так до бесконечности. Как у Дейнгельда.
— Не сердись на меня, Домина. Обещаю, если это случится еще раз, я возьму в руки хлыст. Так, о чем же я думал до этого? О женской ревности или о том, что тебе возразить, или о браке вообще? Или о нашей странной женитьбе? Мы женаты и будто не женаты. Разве так может быть? Или о том, можно ли мною управлять? Или я собирался тебе объяснить, как это лучше сделать? Не помню, о чем я думал. Я просто услышал твой голос, и мне опять трудно дышать.
— Я вела себя просто ужасно. Питер, я тебя очень расстроила? Я все испортила? Все, что ты мне раньше говорил?
— Знаешь, я верю тебе, как самому себе… Послушай, дорогая, ради Бога, давай возьмем слово «собственность», обмотаем вокруг его шеи веревку и вздернем? Терпеть не могу это слово. Не хочу ни говорить, ни слышать его. Оно совершенно бессмысленное. Мы не можем быть собственниками кого-то другого, мы можем только отдавать и жертвовать всем, что имеем… Шекспир, как сказал бы Кирк… Не знаю, что случилось со мной сегодня вечером. У меня такое чувство, что распались какие-то цепи. Я говорю совершенно неожиданные вещи. Такие, которых никогда от себя не ждал, будто прожил лет сто.
— Я тоже сегодня много чего наговорила. Кажется, я сказала все, кроме…
— Это правда. Ты еще ни разу мне об этом не сказала. Ты всегда находила для этого какие-то другие слова. И я их, наконец, хочу услышать.
— Я тебя люблю.
— Очень мужественный поступок. Хотя мне пришлось выдирать их из тебя, как пробку из бутылки. И почему так трудно произносить эту простую фразу? Я — личное местоимение, именительный падеж; ЛЮБЛЮ — глагол, действительный залог, означает… По принципу мистера Сквиерса, идем в постель и будем изучать его значение.
Окно в гостиной все еще было открыто. Для конца октября воздух был необычайно теплым и спокойным. Где-то совсем рядом кот — наверное, тот самый, Рыжий — замяукал требовательно и пронзительно. В темноте Питер подошел к подоконнику, его рука наткнулась на каменное пресс-папье. Он хотел получше его рассмотреть, но передумав, разжал пальцы.
