Филипп Ванденберг - Пятое Евангелие
— Страшная мысль! — согласился Кесслер.
— Во всяком случае, находясь в секретном архиве, я по собственной инициативе увидел гораздо больше, чем того требовала моя работа. Таким образом я и наткнулся на этот документ, — Лозински указал на фотографию в руках Кесслера.
— Снимок этого рельефа?
— Клянусь Святой Троицей, да! Конечно же, я тогда задавал себе' тот же самый вопрос, который сейчас задаете себе вы, брат во Христе, и — должен заметить, чтобы успокоить вас, — также не находил ответа. Тогда я даже не представлял, что этот рельеф является частью триумфальной арки императора Тита. Но мне показалось очень странным, что такое на первый взгляд безобидное изображение имело гриф «совершенно секретно» и хранилось там, где посторонние не смогли бы его найти. Официально я даже не имел права взглянуть на рельеф, поскольку, прежде чем получить доступ за железные двери, куда мало кто может попасть, я поклялся находиться только в отведенном мне помещении и заниматься исключительно своими исследованиями. Но в момент, когда за мной никто не наблюдал, — а таких за все время работы в архиве было только два, — я сфотографировал камень.
Кесслер снова взглянул на снимок.
— Это и есть то изображение?
Получив от Лозински положительный ответ, молодой иезуит поднес фотографию к самым глазам, словно хотел таким образом заставить клочок бумаги раскрыть ему свою тайну, Через некоторое время он спросил:
— Как, ради всего святого, этот рельеф мог попасть в секретный архив Ватикана? Но еще больше меня интересует, Почему он туда попал?
Лозински самодовольно усмехнулся:
— Вернемся к вашему первому вопросу. Сейчас никто не помнит о том, что в средние века форум был буквально погребен под землей, я над ним паслись коровы. Другие руины использовались в качестве фундаментов или укреплений. Эта участь не минула и арку Тита. Она стала частью крепости Франгипанье, и по этой причине в течение столетий никто не видел рельефов на внешней стороне. Крепость снесли, и Папа Пий VII в 1822 году выразил желание реставрировать арку императора Тита. Вот тогда-то реставратор Валадиер и открыл на внешней стороне это изображение римских легионеров. Пий, который, как мы знаем, был благосклонно настроен к нашему ордену сначала был очень рад находке, созданной в первом столетии но однажды утром в сопровождении кардинала Бартоломео Пакка он пришел к арке и потребовал от реставратора немедленно выломать рельеф и доставить в Ватикан. Валадиер возразил его святейшеству, что это невозможно, поскольку очень велик риск полного разрушения арки императора Тита. Тогда Пий приказал разобрать это строение камень за камнем и заново возвести на том же месте. Вместо рельефа с легионерами Пий велел установить фрагменты из травертина, чтобы создалось впечатление, что рельеф стерся от времени. Сам же оригинал с того времени хранится в секретном архиве Ватикана. А теперь вернемся к вашему второму вопросу, брат Кесслер.
Не отводя взгляда от фотографии, Кесслер сказал:
— Все это просто невероятно. Должна же быть какая-то причина, чтобы запретить благочестивым христианам смотреть на это изображение. Лично я вижу только солдат с разнообразными трофеями — предметами и дичью, которые они собираются доставить домой, в Рим. Я не вижу обнаженных женских тел или слов проклятья, оскорбительных для святой католической церкви. Но что-то ведь должно было обеспокоить его святейшество! Я умру от нетерпения, если вы немедленно не посвятите меня в эту тайну.
— Услышав правду, вы вряд ли успокоитесь! — ответил Лозински. — Я вас предупредил.
— Может быть, — согласился Кесслер. — Но незнание причиняет мне почти физическую боль! Прошу вас, продолжайте!
4
Оба иезуита поднялись. Казалось, Лозински было гораздо легче продолжать свое повествование на ходу. Возможно, потому, что так он мог не бояться быть подслушанным. По мощеной камнем Святой улице они направились в сторону курии, и Лозински начал издалека, для начала задав Кесслера вопрос:
— Брат, помните ли вы, что примерно два месяца назад газеты сообщили о странном случае: сумасшедший профессор в Лувре выплеснул кислоту на изображение Мадонны кисти Леонардо?
— Да, кое-что припоминаю, — ответил Кесслер. — Еще один ненормальный. Его поместили в психиатрическую лечебницу, где он и умер. Мне его даже жаль.
— Вы так думаете? — сказал Лозински вызывающе и остановился. Он внимательно смотрел на своего спутника.
Кесслер пренебрежительно улыбнулся и заметил:
— Вряд ли он сделал это из любви к искусству!
— Вы правы, — ответил Лозински и тут же добавил: — Но, возможно, из любви к истине. Вы должны хранить молчание! Не говорите никому ни слова из того, что сейчас услышите. Это в ваших же интересах.
— Я даю вам слово! Пусть Бог и все святые будут тому свидетелями!
Город, имевший такое огромное значение для истории, а также колонны и фигуры, которым более двух тысячелетий, казались Кесслеру подходящими декорациями, на фоне которых он должен узнать тайну.
Лозински ожидал подобной реакции, но слова молодого иезуита, похоже, не произвели на него никакого впечатления.
— Вот уже почти два тысячелетия существует тайна, — продолжил он, — в которую посвящены лишь немногие избранные Она передается из поколения в поколение с одним условием: она не должна храниться в письменном виде. Потому что первый ее хранитель сказал такие слова: «Все письмо от дьявола!» Однако, чтобы необъяснимое не оказалось утраченным, охраняющим тайну было разрешено зашифровать свое знание любым другим способом и передать его в таком виде потомкам.
— Теперь я кое-что начинаю понимать, — прервал Кесслер коадъютора, и в его голосе послышалось волнение. — Леонардо да Винчи был одним из хранителей тайны, и профессор обнаружил намек на то, что этот гений обладал тайным знанием.
— Думаю, именно так все и было, поскольку профессор вылил кислоту именно на ту часть картины, где в результате покушения обнаружили нечто, о чем никто даже не подозревал: у Мадонны Леонардо оказалось ожерелье из восьми драгоценных камней. Как только я об этом узнал, тут же понял, с чем мы имеем дело. Данное открытие было сродни тому, которое сделал кардинал, пришедший вместе с Пием VII к арке императора Тита.
Кесслер остановился, словно пораженный громом. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
— Если бы я не был уверен в том, что вы серьезный человек, брат Лозински, я бы решил, что вы меня разыгрываете.
Лозински серьезно посмотрел на Кесслера, кивнул и продолжил:
— Я понимаю ваши сомнения, брат. Все услышанное вами действительно кажется невообразимым. Особенно если услышать эту тайну, будучи неподготовленным, как это случилось вами. Я работал над этим в течение многих лет и узнавал истину по крупицам. Мне казалось, что я складываю мозаику из отдельных крохотных камешков. И в результате моей кропотливой работы начала вырисовываться общая картина. Именно с ней, Кесслер, вам и предстоит сейчас иметь дело.
— Прошу вас, вернитесь к рассказу о Леонардо! — взмолился молодой иезуит,
— Немецкий профессор, преподававший в Америке компаративистику, скорее всего, натолкнулся на какой-то намек во время исследования одного из литературных источников, который утвердил его в уверенности, что Леонардо да Винчи был посвящен в тайну и зашифровал ее в одном из своих произведений. В этом случае — при помощи ожерелья, каждый камень которого имеет значение, известное многим специалистам. — А когда он завершил работу над ожерельем на своей картине, то нанес сверху следующий слой краски?
— Совершенно верно. Можно предположить, что он оставил какое-то указание относительно этой тайны. Указание, на которое профессор натолкнулся в результате своих исследований. При этом ни один искусствовед не воспринял его всерьез. Похоже, он не видел другого выхода и решил доказать свою правоту столь пугающим образом.
Несмотря на то что рассказ Лозински увлек его, Кесслер все еще относился к услышанному довольно скептически:
— Хорошо, предположим, что вы правы и Леонардо действительно был одним из хранителей великой тайны, способной изменить мир. В этом случае возникает вопрос: кто его посвятил в эту тайну и кому он передал ее?
Лозински смотрел себе под ноги. Он молчал и, казалось, был обижен, услышав такой вопрос. Похоже, Кесслер все еще не научился следить за его мыслями с достаточным вниманием и серьезно их воспринимать. Наконец поляк ответил:
— Этого я не знаю. Прошу заметить, что этого не знаю именно я. Возможно, кто-то другой смог бы дать ответ на ваш вопрос. На земле жило и живет много великих людей, в творениях которых скрываются намеки, которые никто не может понять. До Леонардо был Данте, после него — Шекспир и Вольтер. В первую очередь Вольтер, который сам придумал себе это имя — в действительности его звали Arouet, — представлявшее собой анаграмму, так же как и ожерелье, изображенное Леонардо, и рельеф на арке императора Тита являются своего рода анаграммами. Анаграммы, зашифрованные в обоих изображениях, и имя Вольтер объединяет то, что они состоят из восьми букв[55]. Я абсолютно уверен, что само имя Вольтер указывает на то, что он был посвящен в эту тайну. Я пробовал из букв, составляющих его, складывать французские слова, которые имели бы хоть какой-то смысл, и провел за этим занятием много бессонных ночей. И все безрезультатно.
