Егор Роге - Опустошение
– Разумеется, Тенгиз будет очень недоволен и даже потребует какой-то неустойки за беспокойство. И тогда я подарю ему право требовать у тебя шестьдесят тысяч. Оно совершенно законно, и я думаю, что Тенгиз примет его, немного поломавшись.
– Мне придется отдать Тенгизу шестьдесят тысяч? – уточнил Артем.
– И это самое лучшее, что может быть в твоей ситуации, Артем, – подтвердил я.
Артем набрал офис Пьера Лассаля. Весь разговор был проведен на громкой связи, и я слышал каждое слово. Пьер назвал Артема негодяем. И это было не самое плохое из того, что он заслужил.
Документ об отсутствии претензий по поставкам также был отправлен в Канаду, а мне сделали его копию.
– Ты обещаешь, что сдержишь свое слово? – спросил Артем, когда я выходил из офиса.
– А ты потерпи пару дней, Артем, – ответил я, – тогда и узнаешь.
У самого выхода из здания, когда я уже прощался с охранником, меня догнала Вероника.
– Я хочу сказать вам… тебе. Я хочу сказать тебе спасибо!
Я ничего не ответил и вышел из здания. Больше никаких дел тут у меня не было.
Часть 28
Delenda est carthago…
Все снова вошло в привычное русло.
Артема я не увижу много лет, а в первое время даже ничего и не услышу о нем.
На следующий день, после встречи с Артемом в его офисе, о которой он будет вспоминать всю оставшуюся жизнь, я беседовал с Тенгизом.
Он должен был с легкостью согласиться на мое предложение, лишь ради того, чтобы позволить немного заработать своим людям, сам-то он был птицей совсем другого полета.
Мы встретились с Тенгизом и Георгием в грузинском кафе на Первой Брестской улице, недалеко от Белорусского вокзала. Беседа под хорошее вино, шашлык, лобио и рассольные сыры не могла не быть дружеской.
– Так ты уверен, что у него нет денег – уточнил Георгий, – как же он будет вести свои дела?
– Дел-то немного осталось, – ответил я, – скоро все про него забудут.
– Так ты снимаешь с него претензии? – серьезно спросил Тенгиз, – я думаю, что это неправильно.
– Да толку-то от этих претензий, Тенгиз, – отвечал я, – он заплатил налоги, думал жить вечно, наверно, вот и просел.
– Несуразность какая-то, – Георгий вступил в разговор, – наверно, ты с ним договорился, а?
Георгий и Тенгиз рассмеялись. Шутка мне не понравилась, но я не подал вида.
– Да нет, деньги ушли, – произнес я, – я видел отчеты.
Тенгиз пожал плечами.
– Нет так нет, нужна будет помощь – обращайся.
– Ты нам не должен, – подтвердил Георгий, – только поклянись, что ни о чем не договорился с Артемом после того, как диктофон выключил.
Непростой момент.
– Я клянусь, что не взял и не возьму от него ни цента в обход вас, – ответил я, – и чтобы вы не напрасно потратили свое время на эту операцию, я хочу подарить вам это.
Я достал документы по долгу Артема, который я выкупил у ПКБ. Рассказав об этой истории, я выразил надежду, что шестьдесят тысяч долларов – хорошая компенсация.
Тенгиз и Георгий что-то коротко обсудили по-грузински.
– А ты вообще не получишь никаких денег? – уточнил Георгий. – Я не встречался с таким раньше.
– Нет, – ответил я, – заберите у него то, что он вам должен, а я и так удовлетворен полностью.
– Delenda est Carthago! – неожиданно произнес Тенгиз.
– Что? – переспросил я.
– История, друг мой, – улыбаясь произнес он, – Карфаген должен быть разрушен!
Историю я знал хорошо. Катон, сенатор Рима, каждую речь завершал этими словами. Я был удивлен не только знаниями Тенгиза, но цитированием сенаторов на латыни.
– Наверно, так и будет, Тенгиз. Он все разрушит своими руками.
Все прошло, как я и планировал: мы расстались друзьями.
Макс и Ира, а позже и Марк, который, вернувшись из больницы, приступил к работе, с удовольствием носили бы меня на руках, по крайней мере первые пару лет, будь Москва поближе к Монреалю. Марк сказал, что считает себя моим должником до конца жизни. Единственным человеком, кто не разделял общей радости, была Евгения. Она считала, что Артема нужно «добить», хотя не могла объяснить рациональность своего желания.
Женя не принимала никакого участия в подготовке и проведении моих встреч с Артемом. История их отношений завершилась в тот вечер с несостоявшимся интервью, незадолго до моего ухода. Да и в Москве она провела от силы две-три недели за все время. Объяснения ее ненависти к Артему я не находил.
– Его компания затонет, – говорил я, – ничто не сможет ее спасти.
– Одно дело, она затонет сама, – отвечала она, – а другое – когда ты, как настоящий победитель, разрушил ее, не оставив камня на камне! Как Карфаген.
Случайностей не бывает. Второй раз за одну неделю я слышал эту фразу. Похоже, у Артема действительно не было шансов.
– А зачем?
– Потому что добро должно быть с кулаками, ты ради себя ничего не готов сделать. А вот ради Марка, Макса и Иры, с которыми ты через год, может, и общаться не будешь, ты готов был рисковать головой!
– Риск был невелик.
– Да?! А если бы Артем подтащил бы Ваху? Что случилось бы с «канадцами» в Монреале? Ничего! А ты мог бы оказаться… Ты вообще хоть немного новости читаешь?
– Дело сдано в архив, как бы то ни было, – примирительно сказал я.
– Не сдано, – ответила Евгения, – я не успокоюсь, пока не станцую канкан на его могиле.
– Не стоит лезть в мужские дела, – серьезно сказал я.
Женя ничего не ответила, но по ее взгляду я понял, что эта история еще может иметь продолжение.
Год подходил к концу.
Наша компания, конечно, со значительно более скромными результатами, чем «Арина» годом ранее, готовилась к встрече Нового года.
Офис расширился еще на один кабинет. В штате работали двадцать шесть человек, из которых трое: я, Макс и Ира – не получали зарплату. Секретарь и водитель, три дизайнера, труд которых оплачивался сдельно, восемь «продажников» – все мои ребята из «Арины», жившие на комиссионные со сделок, десять сборщиков, также получавших зарплату за фактически выполненную работу.
Заказы мы официально размещали на основном производстве «Лассаля»– почти сразу после моего разговора с Артемом Пьер подписал с нами контракт.
Однако прибыль по заказам была небольшой. Причин было несколько: во-первых, суммы контрактов стали меньше, работать с прежней «сверхприбылью» было уже невозможно, рынок сильно поменялся. Во-вторых, я больше денег тратил на персонал: переманив «своих» ребят с заказами у Артема, я платил им значительно большие комиссионные.
Видя, что мои канадские партнеры тратят на свою жизнь слишком много, я начинал беспокоиться.
Новый год я собирался встретить в Канаде. Женя не собиралась ехать со мной, сказав, что не хочет видеть Макса, даже если ей заплатят миллион долларов.
Я не искал новостей про Артема, но они постоянно находили меня сами. В начале ноября, когда вся страна отмечала праздник революции, которая официально была уже объявлена переворотом, приведшим великую империю к национальной катастрофе, но при этом оставалась государственным праздником, я наконец-то после долгого перерыва поехал в Ригу.
Поехать туда – была идея Евгении.
Осенняя Рига – город на любителя: дождливая, холодная погода, пронизывающий ветер с залива. Однако я провел там насыщенные выходные. Прежде всего я был рад встрече с Валдисом. С момента завершения «дела всей жизни» прошло всего два года, а он уже был депутатом Рижской городской думы, купил ресторан в Юрмале и имел совсем не маленькую долю в Рижском социально-коммерческом банке. Мы провели прекрасный «вечер воспоминаний»: и правда, за эти два года судьбы участников «дела» сложились по-разному.
Нечаев-старший, его жена и дочь переехали в Ригу. При помощи Валдиса оформили вид на жительство и теперь жили надеждой, что Латвия когда-нибудь вступит в Евросоюз.
Я в свою очередь рассказал историю Макса и, разумеется, Артема.
Расставаясь, мы искренне пожелали друг другу удачи.
– Тебе желаю стать президентом Латвии, Валдис, – смеясь, сказал я.
– А тебе, – подумав, сказал Валдис, – понять наконец, чего именно ты хочешь, и добиться этого!
Через Женю со мной связалась Илза, жена, вернее, бывшая жена Артема. Я не очень хотел встречаться с ней, но нас столько связывало раньше. И это было только хорошее.
Илза открыла небольшое кафе. Оно не приносило большого дохода, но на жизнь ей и маленькой Арине вполне хватало.
Когда я увидел Арину – у меня перехватило дыхание: это был маленький Артем. Вылитый Артем, как он выглядел в пять лет на своих детских фотографиях.
– Ты можешь мне ничего не рассказывать, – сказала Илза, – я понимаю, как он виноват перед тобой.
– Ничего, – ответил я, – спрашивай, я отвечу, если смогу.
– Он с Вероникой?
