Барбара Вайн - Роковая перестановка
— Если бы меня спросили, — сказал он, — я бы ответил, что сад полон красок, полон цветов, но в действительности к тому времени цветов там уже не было. Они закончились, отцвели или высохли. В то утро я оглядел сад, оглядел по-новому, и увидел запустение, чуть ли не пустыню. Дождь пришел слишком поздно. Деревья умерли, и на них дрожали последние листья; растения высохли и превратились в солому. Яблоки были съедены осами, а в сливах, которые собирала Вивьен, копошились червяки.
Мы сидели на кухне и резали сливы для жаркого — вернее, вырезали червяков. После такой тошнотворной работы ничего есть не захочешь. Я знал, что не буду есть жаркое, но продолжал резать сливы, чисто механически. Мне хотелось убежать. Убежать и спрятаться, отрезать себя от этого места и от остальных ребят. Это было ужасно — сидеть на кухне с Вивьен и слушать, как она так… ну, наивно рассуждает. Руфус сказал ей, что ребенка отвезли родителям, что они отвезли его вместе с Эдамом, и она испытывала что-то вроде мрачного облегчения. Она сказала мне, что теперь, наверное, не сможет пойти работать к мистеру Татиану. Что она не вправе занять это место после того, как все узнала, ведь Татиан, знаешь ли, знаком с Ремарками. Это было бы неправильно, это было бы обманом.
Вивьен отличалась огромной щепетильностью во всех аспектах своей жизни. Она целыми днями анализировала свои мотивы и действия, все это имело для нее большое значение. Лгать она не хотела, однако подумывала о том, чтобы позвонить мистеру Татиану и сказать, что по не зависящим от нее обстоятельствам она не может занять это место. Как-никак это было правдой. Вивьен переживала из-за того, что подводит его в последний момент, но, на ее взгляд, у нее не было выбора. И то, что ей будет негде и не на что жить, никак не влияло на ее решение. Вивьен все решила и собиралась попросить Эдама или Руфуса, чтобы ее отвезли в деревню, откуда можно было бы позвонить.
Я чувствовал себя ответственным за нее, хотя и не хотел этой ответственности. Я смотрел на все это как на дополнительную проблему. Если она не уедет на следующий день, что будет делать Эдам? Кроме того, я все время боялся, что вот-вот приедет полиция.
В середине дня я упаковал две сумки — те, что привез с собой. Вещей у меня было немного, и сумки получились нетяжелыми. Я решил дойти пешком до Колчестера. До него было двенадцать миль, но я знал, что легко пройду эти двенадцать миль, так как за последнее время здорово окреп. В общем, я был в хорошей форме. Может, какой-нибудь водитель подберет меня по дороге и довезет до Колчестера, думал я.
— А как же ответственность за Вивьен? — спросила Лили.
— Я пытался отговорить ее от звонка мистеру Татиану, пытался убедить ее в том, что иногда надо ставить на первое место свои интересы. Все было бесполезно. И я уже не был для нее так хорош, как прежде. Вивьен связалась со мной главным образом потому, что я индус, она почему-то считала людей нашей расы загадочными, что они могут предложить ей нечто особенное, что они более цивилизованные, чем другие народы. Но потом она обнаружила, что я обычный, такой же, как все люди, только кожа у меня коричневая. Что я не пророк, не поэт и не святой.
Я сказал Вивьен, что уезжаю, это не было трусливым бегством. Руфуса я найти не смог, он заперся в Кентавровой комнате. Мои доводы на нее не подействовали; думаю, она радовалась тому, что я уезжаю. Я шел по проселку с сумками в руках и на полдороге встретил Эдама, вышедшего из леса. Он просил меня не уезжать, умолял. Мне льстило, что наконец-то я кому-то понадобился. Он рассчитывает, что я увезу Вивьен, сказал Эдам. Если разрешить ей сделать то, что она хочет, если позволить ей позвонить мистеру Татиану и отказаться от места, она останется в Отсемонде, и он уже никогда от нее не избавится. Поэтому я вернулся в дом вместе с Эдамом. Я сдался.
— Ты пытался увезти Вивьен?
— А куда мне было ее везти? В том-то и была вся проблема. Нам некуда было ехать, только к нашим родителям. Мы могли либо оставаться там, либо возвращаться в семьи. А у Зоси даже семьи не было… во всяком случае, мы так думали. В конечном итоге Руфус отвез Вивьен в деревню, она позвонила мистеру Татиану, но там трубку не взяли. Ей ничего не оставалось, как попытаться еще раз на следующий день. А что произошло на следующий день, ты знаешь. Я тебе рассказывал.
— Я знаю, что произошло, — сказала Лили.
— А после этого я сразу вернулся домой и тут же заболел. Как они сказали, это что-то вроде нервного срыва. Я болел целый год и за это время отказался от идеи стать врачом. И фармацевтику я тоже бросил. Видишь ли, я так и не смог заставить себя взглянуть на это как на неизбежность, на нечто, чему я был не состоянии помешать. Если бы я с самого начала принял точку зрения Вивьен, Руфус наверняка бы поддержал нас. Если бы я сказал, что ребенка надо вернуть, мы бы нашли способ отвезти ее в Лондон.
— И Руфус — да и Эдам — возможно, зауважал бы тебя.
Шива пожал плечами.
— Не исключено, что ребенок не умер бы. Руфус считал, что не умер бы, если бы он был дома или с людьми, которые умеют ухаживать за грудными детьми. Эдам и Зоси плохо заботились о малышке, хотя и делали это не нарочно. Они просто не умели, были полнейшими профанами.
Я мог бы отвезти Вивьен к тете. Был бы скандал, пришлось бы много чего объяснять, но я все равно отвез бы ее. Но тогда мне казалось, что проще убедить ее пойти работать к мистеру Татиану, как она и собиралась. Я считал, что смогу уговорить ее. И думал, что можно подождать еще день, вреда от этого не будет…
* * *Вечер был холодным и ветреным, периодически шел дождь. Из всех только Вивьен ничего не знала и была абсолютно спокойна. Она готовила какое-то блюдо из чечевицы и резала салат. Сливы уже превратились в нечто вроде мусса. Пока готовилась еда, Вивьен на кухне гладила свое бирюзовое платье. А наверху, одурманенная барбитуратами Руфуса, спала Зоси.
Эдам очень хорошо помнил, как разбил радиоприемник. Днем он взял его с собой в лес, разбил увесистым камнем и похоронил осколки под толстым слоем мягкой земли. На обратном пути он встретил Шиву, который трусливо бежал прочь, и вынудил его остаться. Закончив гладить, Вивьен принялась искать приемник. Она хотела послушать, как Ремарки отреагировали на возвращение ребенка; ей хочется порадоваться вместе с ними, сказала она. Эдам поднялся наверх проведать Зоси. Он заглядывал к ней каждые пять минут. Девушка все еще спала, и это тревожило его; несмотря на заверения Руфуса, ему не нравилось, что она спит и спит, невосприимчивая к внешнему миру.
Вивьен решила, что Зоси не спускается, потому что расстроена разлукой с ребенком. Вивьен сказала, что зайдет к ней, чтобы поговорить, и захватит кое-что из эссенций Баха, но когда Эдам возразил, что нет, не надо этого делать, она спросила:
— Эдам, ты не против, если я еще немного поживу здесь, пока не найду работу?
— У тебя есть работа, — сказал Шива. — Почему бы тебе не работать на том месте, куда тебя взяли?
— Я уже объясняла. Это будет неправильно. Это будет обманом. Миссис Ремарк может прийти к нему с малышкой, а мне придется лгать, даже если я никому ничего не скажу.
— Жизнь слишком коротка для такой щепетильности.
— Откуда ты знаешь, Эдам? Ты не старше меня, ты вообще младше меня, так откуда ты знаешь? А я думаю, что жизнь слишком длинна, чтобы делать то, что считаешь неправильным.
Вивьен одновременно ревностно и смиренно, без агрессии, отстаивала свое мнение; тихим глубоким голосом она говорила серьезные вещи, причем без доли шутки, совершенно искренне. Эдам видел в ней одного из тех инкубов, которые появляются на жизненном пути, вцепляются в тебя и проникают внутрь, которых совершенно невозможно стряхнуть с себя.
— Ты не можешь оставаться тут, — коротко, уверенно произнес Эдам, глядя в тарелку с едой, приготовленной ею.
Вивьен была ошарашена. Она ожидала совсем другого.
— Я имела в виду недельку или две.
— Я остаюсь здесь вдвоем с Зоси, и это окончательно.
Вивьен смотрела на него, прижав руку ко рту.
— Ладно, ты считаешь меня неблагодарным. Ты ошибаешься. Спасибо тебе за все, что ты сделала. Но все кончено, ясно? Вечеринка закончилась, лето закончилось. Шива уезжает, Руфус тоже; боюсь, что и тебе придется уехать. А теперь извини, мне надо идти.
Эдам пошел в ванную. Он наклонился над умывальником, и его начало рвать. «Mal au cњur»[89] — так французы называют то состояние, когда тошнит, и они правы, именно боль в сердце он и чувствует. Зоси спала в Комнате игольницы, она лежала на спине и мерно дышала. А вдруг, подумал он, она не спит, а вдруг это кома? Но он должен доверять Руфусу, он и будет ему доверять.
В Комнате смертного ложа, где на дверце шкафа на плечиках висело отглаженное бирюзовое платье, Эдам снял со стены картину и, прижав ее к груди лицевой стороной, отнес вниз, в сад. Он собирался запалить костер.
