Стивен Хантер - Точка зеро
– Да.
– Предположим, я это сделаю. Меня отправляют в федеральную кутузку, и не успею я оглянуться, как меня арестуют за любое из десятка дел, в которых я виноват. А тебе скажут: «Спасибо, козел, ты отлично поработал, выманив этого ублюдка. А теперь исчезни».
– Так не будет.
– Откуда такая уверенность?
– Я знаю Мемфиса. Мне довелось побывать в перестрелке плечом к плечу с ним. Сегодня он жив только потому, что я быстро выстрелил в одного очень плохого типа на стоянке в Бристоле, штат Вирджиния. Затем он пошел на повышение, стал заместителем директора, потому что я неплохо пострелял по четверке снайперов-ирландцев в Вайоминге. Мемфис меня не продаст. На самом деле все уходит гораздо глубже, в начало девяностых, но об этом лучше не говорить. Ник качественный парень.
– А почему ты уверен, что та азиатка не побежит жаловаться в ЦРУ, и тогда Управление совершит какой-нибудь контрход, чтобы меня замочить? В конце концов, от меня этим людям никакого толку, зато целая куча неприятностей.
– Потому что я отрубил голову одному жирному якудза, который как раз собирался ее прикончить. После чего сразился на мечах с лучшим фехтовальщиком в Японии и разрубил его пополам. Кровь рекой, везде и повсюду, твою мать. Ничего страшнее не видел. Кошмарные сны каждую ночь. Так или иначе, Сьюзен стала главной девочкой в Токио, а сейчас она идет прямым путем к креслу заместителя директора. У этих людей перед стариком есть старые должки. Я не хвалюсь, но дело обстоит так.
– То было тогда. Сейчас – это сейчас. Этот город растлевает. Льготы, льстивая пресса, дружба с влиятельными людьми, возможности для секса, блистательные вечеринки в особняках и роскошные квартиры с видом на подсвеченные прожекторами памятники. Это сладкий яд.
– Только не эти двое: это я утверждаю со всей уверенностью.
– То есть мне предстоит довериться тому, что ты сам принимаешь на веру.
– Что-то вроде того.
– Ну, хорошо, и кто сыграет меня?
– Мы найдем кого-нибудь с такой же…
– Нет, не найдете, – перебил его Крус. – Это полный бред. Ребята меня знают. Знают, как я двигаюсь, знают мои жесты, знают мои габариты. И это все ради Виски-два-два, так что это по-прежнему мое дело. Я пойду. Если меня убьют – что ж, то же самое могло произойти и в той песочнице [62] в горах.
– Крус, не торопись. Обдумай все хорошенько. Настанет момент, когда Мик Боджер будет держать тебя в перекрестии прицела, а его палец будет выбирать свободный ход спускового крючка. Может быть, мы успеем вовремя, может быть, опоздаем на секунду. Никакой бронежилет не остановит «пятидесятку».
– Вы только возьмите его. И сломайте. После чего возьмите того типа, который все это подстроил. И узнайте, что к чему. Этого вполне достаточно. Если ты мне это обещаешь, я отправлюсь играть козу на привязи.
– Твой дед гордился бы тобой, – сказал Боб.
– Мой дед умер в 1967 году. Он был выходцем из Португалии, рыбачил в Кейп-Коде, штат Массачусетс.
– Ты имеешь в виду Соломона Николя Круса, отца лейтенанта-коммандера Томаша Ф. Круса, который воспитывал тебя вместе со своей женой Урлиндой Марбеллой на военно-морской базе Субик-Бей на Филиппинах? Лейтенант-коммандер Крус был во всех отношениях отличным человеком, и тебе повезло, что ты рос у него и его жены. Но только на самом деле он не твой родной отец, а Урлинда – не мать. И в тебе нет ни капли филиппинской крови. Эти люди стали твоими приемными родителями. Твой дед – морской пехотинец, который принял участие в высадке на пять островов в Тихом океане и получил «Медаль почета» за битву на Иводзиме. Он был мужественным, крепким и хорошим человеком, и это святая правда. Его сын женился на красивой вьетнамке, но та погибла во время Новогоднего наступления 1968 года [63] . Ее муж так и не узнал, что у нее родился ты, потому что в тот момент он находился в Лаосе в составе оперативной группы. А когда вернулся, она исчезла. Как и ты. Не знаю, каким образом ты попал на Филиппины. Но, черт побери, как верно то, что я постоянно вижу у тебя на лице выражение твоего деда. – Боб сделал короткую паузу, чтобы сосредоточить внимание Рея на своих словах. – Ты мой сын.Часть четвертая Последнее сражение за Иводзиму
Перекресток 37-й улицы и П-стрит,
Джорджтаун,
Вашингтон, округ Колумбия,
четверг, 10.24
– Здесь, – решительно произнес Боджер.
– Здесь? – переспросил Тони Зи.
На самом деле это был не перекресток. Просто 37-я изгибалась вправо, переходя в П-стрит, или, если смотреть с противоположной стороны, П-стрит изгибалась влево, переходя в 37-ю.
– Только здесь, – повторил Боджер.
– Мик, я вижу еще сотню других мест.
– Назови их. Не тычь пальцем, а просто перечисли.
– Ну, например, любое из зданий студенческого городка, – сказал Тони.
Они стояли у конца забора, огораживающего территорию Джорджтаунского университета по 37-й улице. Сама стена слишком высока, чтобы заглянуть через нее, но они знали, что там: несколько акров лужайки, покрытой ажурным узором дорожек и утыканной скамейками, значительная ее часть в тени огромного зонта вековых деревьев. Общая длина ярдов двести пятьдесят. Со своего места Боджер и Тони могли видеть Г-образный строй величественных готических зданий с древними каменными стенами, увитыми плющем, сводчатые окна общежитий, арки и все прочие характерные приметы, указывающие на строгую торжественность высшего образования. Комплекс строений, обрамляющих лужайку с севера и запада, был обращен прямо в сторону юго-восточного угла лужайки, где находился вход в библиотеку Лоинджера. Именно это стоящее особняком творение ультрасовременной архитектуры и должно стать местом предстоящего выступления Ибрагима Зарси перед творцами внешней политики Соединенных Штатов. По слухам, там, перед избранными гостями, в основном из Государственного департамента и администрации, и несколькими десятками журналистов Зарси собирался официально объявить о своем намерении выставить кандидатуру на президентских выборах, которые должны состояться в Афганистане через несколько недель.
– Все эти здания будут закрыты, – возразил Боджер. – Крус ни за что не сможет туда проникнуть. Лужайка будет оцеплена; ему не удастся пробраться туда, чтобы произвести выстрел. И ты не учитываешь его способности. Крусу не нужно никуда проникать, потому что, в отличие от нас, ему не нужен упор, подставка или сошка, определитель погодных условий «Кестраль», дальномер, компьютер и вся прочая дребедень. Он мастерски стреляет с руки. И он будет стрелять отсюда, – закончил Мик, указывая туда, куда следовало обратить внимание напарнику.
Последовав его совету, Тони повернулся и увидел конец стены, к которому под прямым углом примыкала кованая решетка, как и полагается, с заостренными вертикальными пиками. Между забором и решеткой оставалась узкая щель, и Тони понял, что снайпер сможет в нее протиснуться. А когда он окажется с противоположной стороны забора, ему откроется вид на вход в библиотеку, откуда после выступления выйдет торжествующий Зарси, размахивая рукой поклонникам и позируя перед объективами. После чего он направится к лимузину, стоящему на 37-й улице. Дистанция будет около двухсот пятидесяти ярдов.
– Крус протискивается здесь, достает винтовку с глушителем, негромкий хлопок выстрела – и через мгновение, которое потребуется пуле на полет до цели, у сияющего Зарси, улыбающегося журналистам, сторонникам и всему миру, на лице образуется зияющая воронка.
– Может быть, Крус ворвется в один из домов на левой стороне Тридцать седьмой, выстрелит сверху. Оттуда отличный ракурс на вход в библиотеку.
– Об этом позаботится Секретная служба. Ребята постучатся во все двери, переговорят со всеми людьми и попросят не приближаться к окнам во время выступления и после него. На крышах всех зданий в Джорджтауне будут дежурить снайперы. Рей это знает, и он понимает, что лучшее для него – пробраться на задворки, причем как можно позже. Именно сюда, как я уже говорил.
– А ты не думаешь, что здесь также будет полно фараонов?
– Точно. Они перекроют П-стрит и Тридцать седьмую. Никаких машин. Но это не имеет значения. И знаешь почему? Потому что Крус уже на месте.
– Уже на месте?
– Возможно, он уже сейчас там, – продолжал Боджер. – Вот насколько сильно ему хочется сделать этот выстрел. Взгляни на стену вдоль П-стрит. Посмотри, что за ней. Похоже на рощу или лес, совершенно неухоженный, который только и ждет, когда университет построит новую химическую лабораторию или еще что-нибудь. Крус придет туда сегодня ночью, облаченный в маскхалат, и, скорее всего, устроится недалеко от стены. И станет ждать. Ночь и весь следующий день. Он будет ждать, не обращая внимания на дождь, снег, землетрясения, укусы насекомых, приступы депрессии, выигрыш в лотерею, сношающихся кошек и собак. Тридцать шесть часов без движения и звука, не отвлекаясь даже на то, чтобы сходить по нужде. Вот какова религия этого ублюдка. Завтра роща будет оцеплена, но Крус уже на месте. Ее прочешут с собаками, но он, вероятно, надушился мочой скунса, так что собаки обойдут его стороной. Человеческий глаз не сможет его различить. И завтра вечером, когда придет пора охоты, он выберется из укрытия. До места, откуда последует выстрел, не больше пятидесяти шагов. Ему нужно перебраться через стену, но для такого спортсмена это плевое дело. Если наткнется на полицейского, уложит его каратистским приемом за пару секунд, после чего проскользнет в щель между забором и оградой. Большой человек выходит на крыльцо, вспыхивает красная точка, и игра окончена. Парня не беспокоит то, как он будет уходить. Отход в его планах не значится. И неважно, если секунду спустя я всажу ему в голову пулю с полым наконечником, или он проведет остаток своих дней в федеральной тюрьме, или получит иглу в вену. Сержант морской пехоты Рей Крус сделал свое дело, и согласно его кодексу «Semper fi», согласно всей той чуши, в которую он верит, которая разделяет его и нас и делает нас дерьмом, а его – благородным рыцарем, только это и имеет значение. Его тщеславная мораль является единственным изъяном. У него есть кодекс чести, а у нас – нет.
