Наталья Солнцева - Портрет кавалера в голубом камзоле
– Затмение рассудка – вот что ощущает человек, увидевший свою смерть, – невнятно вымолвил он. – Портрет не сразу приоткрыл мне дьявольскую завесу… он незаметно, исподволь изучал меня, испытывал, на что я способен… капля за каплей впитывал мою душу… Прошли годы, прежде чем я ощутил себя его рабом… Я часами сидел перед ним, пытаясь разгадать его тайну. Чего только я не передумал, не перечувствовал! Я закрыл его, чтобы не поддаваться гипнотическим чарам… но он уже поглотил меня. Я поздно спохватился, когда ничего изменить было нельзя…
– А… перстень? – с дрожью в голосе спросил Сатин. – Перстень на его пальце?
Он говорил о портрете, как о живом существе, и Зубов воспринял это точно так же.
– Перстень соответствует своему хозяину… Он бездонен, притягателен и ужасен…
В зале повеяло холодом, подвески на люстрах тихонько зазвенели. Зубов поднял вверх ключик от заветного замочка и обратился к Глории:
– Помните, вы спрашивали меня, один ли я в доме? Неужели вы догадались? Здесь живет и повелевает Он, а не я…
– Валера! – воскликнул банкир, не спуская глаз с ключика. – Чем провинились перед тобой две «служанки Клеопатры»? Их-то ты за что убил?
– Думаете, я помешан? – хохотнул Зубов. – Да! Я помешан на Нем… Никому из вас невдомек, как живет человек, который видел свою смерть… Я намерился обмануть ее! Ни черта не вышло… После похорон Полина приходит ко мне каждую ночь… она зовет меня… она стоит на вершине лестницы в золотом платье Клеопатры и ждет своего Антония! «В счастливые сады блаженных душ мы радостно, рука с рукою вступим…» – со слезами продекламировал он. – Я не мог оставить ее одну. Я послал к ней служанок… чтобы они развлекали ее, пока я далеко… Быть может, я кажусь вам чудовищем, нелюдем. Вы ошибаетесь, господа… После смерти Полины я сам себя испугался. Во мне поселился бес… даже два беса! Один хотел избежать наказания… и всячески заметал следы своих преступлений. Второй настойчиво отрицал, что жертвы… сами покончили с собой. Он как будто желал… разоблачения! Я потерял контроль на бесами… и они затеяли эту странную возню… Они раздирали меня на части! Я… уже не я… Я был бы рад, если бы кто-нибудь… помешал мне сотворить то, что случилось… Но бесы… только смеялись надо мной…
Он замолчал. Его губы беззвучно шевелились, на лице появилось раскаяние.
– Я очень сильно вас ударил? – спросил он у Лаврова. – Судя по вашему виду, вы серьезно не пострадали… Вам не нужно было лезть в чужие дела… Вы тут ни при чем…
До начальника охраны дошел, наконец, смысл его бредовых признаний. До сих пор он слушал Зубова с долей скепсиса и сомнений. После фиаско с Митиным он уже боялся верить любым словам. Впрочем… убийцей вполне мог оказаться Зубов. Обе погибших актрисы не посмели бы не впустить своего босса… хоть и были ошарашены его визитом…
– Значит, это вы! – возмущенно вскричал он, вскакивая с места. – Вы оглушили меня! Чуть не убили… Что вы тут плели нам про каких-то бесов?
Зубов тяжело дышал. Все смешалось в его больном сознании в один неразрешимый клубок. Его речь стала торопливой и бессвязной.
– «Кто не вершит судьбу… тот раб судьбы…» Я хотел… уйти из жизни по своей воле… «как римлянам бесстрашным подобает…» ради моей царицы… чтобы она… могла гордиться мной…
– Царица? – разозлился вдруг Сатин и захохотал. – Ты просто рехнулся, Зубов! Ха-ха-ха! Сошел с ума! Кого ты называешь царицей? Голодранку из церковного хора…
– Заткнись…
– И не подумаю! Ничего тебе не удалось оборвать. Поздно спохватился! Твоя обожаемая Полина успела-таки наставить тебе рога! Ты напрасно загубил три жизни… и взял грех на душу.
– У-успела?..
– Твоя надменная Клеопатра снизошла до обыкновенного банкира! Она спала со мной! Да-да, спала… Я пообещал ей то, чего она напрасно ждала от тебя. Законный брак! И она клюнула…
Злой дух, обуявший Зубова, словно вселился теперь в Сатина. Он сыпал интимными подробностями, неопровержимыми доказательствами близости с женщиной, которые мог знать только любовник…
Зубов побагровел и схватился за грудь. Краска стремительно отхлынула с его лица, на лбу выступила испарина. Он задыхался.
– Прекратите! – крикнула Глория на банкира. Но тот вошел в раж, не понимая, что творит. Либо, напротив, отлично осознавая последствия.
Зубов захрипел. Она бросилась к нему, нащупала пульс.
– Нужен врач! Срочно вызывайте «скорую»! Лавров набирал номер неотложки, не попадая пальцами на кнопки сотового. Хозяин дома умирал…
Глория возилась около Зубова скорее из чувства врачебного долга, чем с надеждой спасти ему жизнь. То, о чем он говорил, сбывалось с жуткой точностью…
Сатин замолчал, с жестоким любопытством наблюдая за происходящим. Пальцы Зубова разжались, и маленький ключик выпал из них на обивку кресла…
– Все… – пробормотала Глория, убедившись в тщетности своих усилий. – Он не дышит…
– «Скорая» приедет через полчаса, не раньше, – сообщил Лавров. – Еле дозвонился.
Банкир молнией метнулся к креслу, где сидел, откинувшись, белый и неподвижный Зубов… схватил ключик и бегом пустился к вожделенному портрету. Он проделал это с такой быстротой, что Глория и Лавров на секунду опешили.
– Держи его! – сам себе скомандовал начальник охраны.
Ему не удалось остановить Сатина. Тот добрался до «ставен», открыл их, сунул руку в карман, вытащил баллончик и…
– Не надо! – крикнула Глория.
Что-то едкое брызнуло из металлического баллончика на портрет. По залу поплыл кисловатый запах. Краска зашипела, вспучилась, пошла пузырями, смешалась и поползла вниз, стекая на бронзовую полосу багета…
– Ну, теперь все! Кончено! – расплылся в счастливой улыбке банкир.
На том месте, где было лицо кавалера в голубом камзоле, зияло бесформенное пятно.
– Где же перстень? – с любопытством спросил Лавров.
Он искал глазами руку изображенного на холсте человека, но та не уцелела. В углу, где по идее должен был находиться перстень со знаком Мироздания, громоздились безобразные потеки…
– А был ли перстень? – продолжал ухмыляться довольный Сатин.
– Если и был, то мы уже его не увидим…
– Может, Зубов все придумал! Он просто свихнулся на почве неразделенной любви… к театру. Полина рассказывала мне, как он пытался играть Антония… Было смешно!
– Зачем же вы тогда залили картину кислотой?
Улыбка слетела с губ банкира, глаза стали колючими.
– На всякий случай. Слава Богу, я не успел рассмотреть ни кавалера, ни перстня на его пальце. Надеюсь, проклятие рода Сатиных меня не коснется… и я, наконец, смогу жить, как все обычные люди.
В его голосе прозвучали скорее сомнения, чем уверенность…
Заключение
После трагической развязки в Летниках Глорию неудержимо влекло в Останкинское имение Шереметевых.
На фоне пасмурного зимнего неба дворец в своей классической, почти идеальной красоте казался такой же прекрасной тенью, как и его легендарные обитатели. Розовый фасад, стройные колонны, летящий купол…
Шел мелкий снежок. Музей был закрыт для посещений. Глория побродила по берегу покрытого льдом пруда, представляя, как по его глади плавали нарядные лодки с разодетыми дамами и кавалерами, как ночью отражались в его черном зеркале огненные фейерверки…
Где-то здесь, в исчезнувшем парке или в гулких залах господского дома, все еще витает дух загадочного перстня и его не менее загадочного хозяина.
Быть может, где-то в музейных запасниках пылится еще один портрет молодого человека в голубом камзоле. Существуют не только перстни, но и полотна, которые в огне не горят и в воде не тонут…
Такого же мнения придерживался и карлик. Он ясно дал ей понять, что поиски перстня на этом не закончатся, равно как и гибельное стремление людей заглянуть в глаза собственной смерти…
– Ну, где ты пропадаешь? – спросила она запыхавшегося Лаврова, который спешил ей навстречу.
– Колбин завалил делами, продыху не дает…
– Ты говорил с Митиным?
– Да… он умоляет меня убедить Тамару, что убийца – Зубов. Благо, тот изложил свои признания не только в устной, но и в письменной форме.
– Чтобы ни у кого не осталось сомнений: он тот, «кто волею своей все оборвал, кто обуздал случайность», – добавила Глория. – Знаешь, Зубов не кривил душой, когда говорил, что сам накажет убийцу. В тот момент он уже задумал покончить с собой.
– Искусство – страшная сила. Я начинаю понимать Шанкину, которой становилось плохо в картинных галереях.
– Вижу, эта история пошла тебе на пользу, – засмеялась Глория. – Что Тамара? Простила своего ухажера?
– Нет. Она и слышать о нем не хочет…
Митин, в надежде привлечь внимание Тамары Наримовой, перестарался с ролью убийцы. Он клялся и божился, что все сочинял на ходу и про аварию сболтнул ради пущего эффекта. Угадал случайно, по наитию! Пораженная подобным перевоплощением, женщина заподозрила в нем скрытые задатки маньяка. Кроме того, актриса не могла простить Митину, что он заглянул в темные уголки ее души, где прятались злоба и зависть к чужому счастью. Хотя счастье-то оказалось призрачным. Теперь Тамара не желала бы оказаться на месте бывшей примы бывшего театра…
