Марио Пьюзо - Сицилиец
И вот настала ночь, когда он должен двинуться в путь, встретиться с Аспану Пишоттой и отдать себя на милость американца — Майкла Корлеоне. Сейчас ему предстояло проститься со своими горами. Горами, которые служили ему прибежищем в течение семи лет. Он распростится со своим царством, своей властью, своими родными и всеми своими товарищами. Его отряды растаяли; его горами завладели враги; народ Сицилии, поддерживавший его, поставлен на колени отрядом специального назначения полковника Луки. Если он останется, то еще может одержать кое-какие победы, но конечный разгром его неминуем. Словом, выбора у него нет.
Тури Гильяно перекинул через плечо ремень своей лупары, взял пистолет-автомат и двинулся в долгий путь к Палермо. Он был в белой рубашке с короткими рукавами, но поверх надел кожаную куртку с большими карманами, в которых лежали коробки с патронами. Он шел быстрым шагом. Часы показывали девять, и, хотя уже робко светила луна, небо было все еще светлым. Гильяно, конечно, мог наткнуться на патруль карабинеров, но он не чувствовал страха. За эти годы он привык к тому, что он — невидимка. Все люди в округе прикрывали его. Если появятся патрули, они ему сообщат; если он окажется в опасности, они защитят его, спрячут у себя в доме. Если на него нападут, пастухи и крестьяне встанут под его команду. Он был их героем — они ни за что не предадут его.
За время, прошедшее после свадьбы Гильяно, между его отрядом и силами специального назначения полковника Луки не раз происходили схватки. Полковник Лука приписал себе смерть Пассатемпо, и газеты под кричащими заголовками сообщили о том, что один из самых жестоких приспешников Гильяно был убит в отчаянной перестрелке с героическими солдатами из отряда специального назначения. Полковник Лука, конечно, спрятал записку, оставленную на трупе, но дон Кроче узнал о ней от инспектора Веларди. Тогда он понял, что Гильяно известно о предательстве в проходе Джинестры.
Пятитысячная армия полковника Луки крепко обложила Гильяно. Он уже не осмеливался появляться в Палермо и делать там закупки продовольствия и навещать в Монтелепре свою мать и Юстину. Многие его люди были предательски убиты. Некоторые бежали в Алжир или Тунис. Другие спрятались и уже не имели возможности участвовать в деятельности отряда. Мафия теперь открыто выступала против Гильяно и, используя своих шпионов, предавала его людей в руки карабинеров.
И наконец, погиб еще один из начальников его отрядов. От Террановы отвернулось счастье, и то хорошее, что было в его натуре, обернулось для него бедой. Он не отличался жестокостью Пассатемпо, зловредной хитростью Пишотты, смертоносной беспощадностью Фра Дьяволо. Или аскетизмом Гильяно. Человек он был неглупый и от природы добрый, и Гильяно часто использовал его для переговоров с похищенными людьми, а также при раздаче денег и продуктов беднякам. Именно Терранова и его люди расклеивали ночью по Палермо плакаты с посланиями Гильяно. Терранова редко принимал участие в кровавых операциях отряда.
Он принадлежал к числу людей, которым необходимы любовь и дружеское участие. За несколько лет до событий, изложенных в нашем рассказе, он завел себе любовницу в Палермо — вдову с тремя малыми детьми. Она понятия не имела, что он — бандит; она думала, что он служит в каком-то правительственном учреждении в Риме и приезжает отдыхать на Сицилию. Она была благодарна ему за деньги, которые он ей давал, и за подарки, которые привозил детям, но он с самого начала сказал ей, что никогда не женится. И она окружала его любовью и заботой, в которых он так нуждался. Когда он приезжал, она готовила ему всякие вкусные блюда, стирала его одежду и с великой благодарностью платила ему любовью за любовь. Это, естественно, не могло оставаться тайной для «Друзей», и дон Кроче, узнав об этом, решил приберечь полученные сведения до подходящих времен.
Когда Юстина приезжала в горы к Гильяно, всякий раз ее сопровождал Терранова. Ее красота так подействовала на него, что, хотя он и понимал, на какой идет риск, он решил в последний раз съездить к своей подружке. Ему хотелось дать ей денег, которых хватило бы ей и ее детям на несколько лет.
И вот однажды ночью он пробрался в Палермо. Он дал вдове денег и сказал, что, возможно, долго не увидится с ней. Она расплакалась, стала умолять не бросать ее, и под конец он вынужден был сказать ей, кто он на самом деле. Она очень удивилась. Ведь он же такой мягкий, такой ласковый, а оказывается, он один из знаменитых главарей Гильяно. Она любила его в тот вечер так страстно, так беззаветно — Терранова был в полном восторге и чувствовал себя счастливым с нею и ее детишками. Он научил их играть в карты, и когда они выигрывали, он расплачивался за проигрыш настоящими деньгами, и она радостно смеялись.
Когда дети легли спать, Терранова и его возлюбленная снова предались любви. На заре Терранова стал готовиться в путь. У двери они в последний раз обнялись, затем Терранова быстро спустился по маленькой улочке и вышел на главную площадь перед собором. Он был ублаготворен, счастлив. Естественно, он расслабился и не был настороже.
Внезапно утренний воздух огласил рев моторов. Три черные машины ринулись на него. Вся площадь по краям ощетинилась вооруженными людьми. Вооруженные люди выскочили из машин. Один из них крикнул: «Сдавайся, подними руки!»
Терранова в последний раз посмотрел на собор, на статуи святых в нишах; он увидел голубые и желтые балкончики домов, солнце, встающее в лазурном небе. Он понимал, что видит все это в последний раз, семь лет везения кончились. Выход оставался только один.
Он сделал прыжок, точно хотел перескочить через смерть и броситься в безопасное укрытие. Падая на бок, он вытащил пистолет и выстрелил. Один из солдат покачнулся и опустился на колено. Терранова хотел было снова нажать на спусковой крючок, но уже сотня пуль прошила его тело, разрывая в клочья его плоть. Одно счастье — все произошло настолько быстро, что у него не было времени подумать, неужели женщина, с которой он был близок, выдала его.
В смерти Террановы Гильяно увидел свою судьбу. Он уже знал, что пора владычества для него кончилась. Что его люди уже не могут успешно контратаковать, что они не могут больше скрываться в горах. Но он всегда считал, что ему и его помощникам удастся бежать, что они не погибнут. Теперь же он понял, что времени остается совсем мало. У него давно уже засела одна мысль, и вот он вызвал капрала Канио Сильвестро.
— Наше время подошло к концу, — сказал он Сильвестро. — Ты как-то говорил мне, что у тебя есть друзья в Англии и они могут дать тебе приют. Поезжай к ним. Я тебе разрешаю.
Капрал отрицательно замотал головой.
— Я успею скрыться и после того, как ты благополучно уедешь в Америку. Я тебе ведь еще нужен. Ты же знаешь, я никогда не предам тебя.
— Знаю, — сказал Гильяно. — А ты знаешь, как я всегда хорошо относился к тебе. Хотя ты никогда не был настоящим бандитом. Ты всегда был солдатом и полицейским. И всегда стоял на стороне закона. Так что, когда все тут кончится, ты сможешь начать новую жизнь. А вот нам, остальным, это будет трудно. Мы всегда останемся бандитами.
— Я никогда не считал тебя бандитом, — сказал Сильвестро.
— Да и я сам тоже, — сказал Гильяно. — И, однако же, что я все эти семь лет делал? Я думал, что сражаюсь за справедливость. Я пытался помочь беднякам. Я надеялся избавить Сицилию от мафии. Я хотел быть добрым. Но взялся я за это не в то время и не так, как надо. Единственное, что нам сейчас остается, — спасать свою жизнь. Так что поезжай в Англию. Меня будет греть сознание, что ты в безопасности.
И он обнял Сильвестро.
— Ты был мне настоящим другом, — сказал Гильяно, — и я приказываю тебе — уезжай.
С наступлением темноты Тури Гильяно вышел из своей пещеры и направился к монастырю капуцинов возле самого Палермо, где ему надлежало ждать известия от Аспану Пишотты. Один из монахов, тайный член его отряда, ведал монастырскими катакомбами. В этих катакомбах хранились сотни мумий.
В течение многих лет еще до первой мировой войны у богатых и аристократических семейств округи вошло в привычку вешать на стенах монастыря одежду, в которой они хотели быть похороненными. После смерти и похоронного обряда тело покойного привозили в монастырь. Монахи были большими мастерами по части сохранения трупов. В течение шести месяцев труп подвергался воздействию сухого теплого воздуха, иссушавшего ткани. Во время этого процесса кожа сморщивалась, лицо искажалось — порой это была маска ужаса, порой издевки, и то и другое равно ужасное для глаза стороннего наблюдателя. Затем труп обряжали в одежды, висевшие для него на стене, и укладывали в стеклянный гроб. Гроб ставили в нишу или подвешивали к потолку. Иные трупы усаживали в кресло, другие ставили к стенке. Были и такие, что стояли в стеклянных ящиках, словно разодетые куклы.
