Алексей Нагорный - Рожденная революцией
– Он, значит, уходил? – вступил в разговор Витька.
– Почему? – возразил Коля. – В дверях окошечко. Возможно, Евстигнеев подошел, чтобы его открыть и приготовиться к выдаче денег. Продолжай, Маруся.
– Иванов сидел здесь… – Маруська переместилась к столику в противоположном углу комнаты. – Он, наверное, не позавтракал.
– Почему? – удивился Витька, но вспомнил что-то и покраснел. – Верно… Здесь были найдены остатки чайной колбасы и крошки хлеба. На этом самом месте. Он, значит, ел.
– Ел, – подтвердила Маруська. – На эти два выстрела Иванов только обернуться успел, выстрелы менее чем в секунду прогремели. И тут одно из двух: либо он, смертельно раненный, успел выстрелить и преступника убить, либо выстрелил первым, а умирающий преступник убил его. Что в лоб, то и по лбу.
– Значит, в тот момент, когда преступник стрелял, Иванов сидел к нему спиной? – уточнил Коля.
– Да, – кивнула Маруська. – Сидел бы лицом – стрелял бы намного раньше и наверняка остался бы жив. Кроме того, расположение остатков пищи на столе, положение стула, крошки на полу – все это доказывает очень точно: в момент выстрела Иванов сидел спиной к преступнику.
– Иванов, Анисимов, Евстигнеев, – сказал Витька. – С ними все ясно. А Куликов?
Маруська снисходительно улыбнулась:
– Я как будто по-русски сказала, Витя. Ты не витай в облаках! Анисимов, Иванов и Евстигнеев убиты из нагана Куликова, а сам Куликов убит из нагана Иванова. Ты же докладывал об этом сам, Витя?
– Значит, преступник, получается, Куликов? – неуверенно сказал Витька. – Решил завладеть деньгами, улучил момент, перебил всех, но напоролся на пулю Иванова? Нет, мать, что-то здесь не то…
– Почему? – повысила голос Маруська. – Докажи!
– А кто деньги взял? – тихо спросил Витька. – Если бы Куликов был преступник, он бы, убитый, не успел взять денег, и мы бы их нашли! – Витька развел руками: – Не взыщи, мать, но ты чего-то недодумала…
– Черт… – Маруська почесала в затылке и восхищенно посмотрела на Витьку.
– Он прав, – сказал Коля. – В том смысле прав, что этот крючок портит всю картину и требует объяснения. Ну, скажем, так: неожиданно возник пятый человек, кто-то из очереди…
– Или этот пятый всегда был, – пожала плечами Маруська.
– Где же он спрятался? – спросил Витька. – Здесь? Так негде! А если он из очереди – все увидели бы!
– Верно, – кивнул Коля. – Давайте подумаем вот о чем. Как проверить связи Куликова и остальных? Это первое. Второе. Куликов, так пока выходит, – убийца. Пока не доказано обратное, несмотря на все остроумие твоих, Витя, предположений, иначе мы считать не можем.
– Тогда надо сообщить дирекции, – заметила Маруська. – Завтра похороны. Нельзя, чтобы убийцу хоронили вместе с убитыми.
Коля покачал головой:
– А вот об этом мы промолчим, Маруся. Простят нас за это молчание. Я так думаю: пусть все считают, что Куликов – тоже жертва. Пока считают.
…Убитых хоронили на четвертый день. Утро было морозное, тротуар звенел под ногами, как стекло. Гробы поставили на облупившиеся от долгой службы катафалки. Прицокнули и натянули вожжи подвыпившие кучера. Встряхнули ощипанными султанами худые лошади, и процессия тронулась под неслаженные, рыдающие звуки похоронного оркестра: четыре старика в черном, четыре потертых трубы и барабанщик в синей бархатной толстовке, которая была видна из-под распахнутого пальто. Над толпой разлилась и поплыла угрюмо-тоскливая мелодия шопеновского марша.
У ворот Смоленского кладбища мальчишки, сопровождающие процессию, обогнали всех и встали у края могилы, чтобы лучше видеть.
Коля тоже шел в толпе. Неподалеку от него шагали его помощники – Маруська и Витька.
Представитель дирекции потоптался, вытащил из кармана сложенную вчетверо бумажку, неторопливо развернул. Оркестр смолк. Оратор снял кепку и начал читать:
– Граждане! Бандитская рука вырвала из наших рядов уважаемых людей и сотрудников нашего завода. Ушли из жизни четыре скромных человека, они были не на виду, как наши передовики или руководители, но это и правильно. – Оратор вдруг скомкал бумажку и сунул ее в карман. – Потому что есть люди, чья жизнь и дела всегда на виду, а есть и такие, и их большинство, которые в тени, незаметны, и мы о них вспоминаем, когда теряем.
Коля незаметно осмотрелся. Вокруг стояли рабочие, было много женщин. У гробов – бухгалтер Ровский, рядом с ним – девушка лет двадцати двух, в черном кружевном платке.
«Дочь, наверное, – подумал Коля. – Лицо заплаканное, глаза – красные. Честно сказать, признаки такого горя, которое выходит за рамки официального сочувствия. Надо выяснить: в нем тут дело?»
– Вот и теперь ушли из жизни хорошие люди, – продолжал оратор. – И многие из нас укоряют себя, что не знали никого из них и даже не замечали… Горе не утешить словами. Могилы скроют погибших, но преступники живы! Их нужно найти и наказать! И я говорю: спите спокойно, дорогие товарищи! Ничто в жизни не проходит безнаказанно, и те, кто совершил это черное дело, еще встанут лицом к лицу со своими судьями, с нами, товарищи!
Заплакали, заголосили родственники, начали прощаться с покойными. Надсадно вступил оркестр, застучали молотки. И вдруг девушка в черном платке оттолкнула Ровского и с криком бросилась к гробу Куликова, упала на него.
– Юра… Ю-ю-ра-а-а-а, – закричала она. – Ю-ро-чка-а…
Ровский пытался ее оттащить, растерянно оглядываясь на окружающих, но не сумел, безнадежно махнул рукой и отошел. Через десять минут все было кончено, толпа разошлась, и пожилой кладбищенский сторож начал старательно собирать обрывки бумаг и окурки, накалывая их на острый железный прут.
Коля вышел за ограду кладбища, подождал. Вскоре подошли Витька и Маруська. Коля вопросительно посмотрел на них.
– У меня – ничего, – развел руками Витька.
– А я видела Длинного, – сказала Маруська. – Помнишь, в позапрошлом году он проходил по ограблению Шнейдерова, только улик не было.
– Помню, – кивнул Коля. – Матерый преступник. Он подходил к кому-нибудь?
– Нет, – Маруська покачала головой. – Он просто… смотрел, Коля. Как мы. Возьмем его, поговорим?
– Бесполезно. Он только смотрел, и все?
– Положил хвойные ветки во-он на ту могилу, – показала Маруська.
– Посмотрим. – Коля пошел по узкой дорожке, то и дело проваливаясь в снег.
На ржавом кресте топорщилась погнутая жестяная табличка: «Фекла Алексеевна Чеботарева. 1860 – 1910».
– Ну и что? – спросил Витька. – Вот ветки, которые он оставил.
Осмотрели ветки. Ничего подозрительного на них не было.
– А может, это его мать? – сказала Маруська.
– Или просто прикрытие на случай, если придеремся, – предположил Витька. – А приходил он за тем же, за чем и мы, – посмотреть и послушать.
– Вот и проверь, – сказал Коля. – Поручаю это тебе. Вы, братки, ничего не заметили? – Коля обвел своих помощников лукавым взглядом.
– Я – ничего, – опешил Витька.
– Я что заметила – доложила, – сухо сказала Маруська. – Я терпеть не могу твой нахальный тон! – взорвалась она. – Подумаешь, Нат Пинкертон! Скромнее надо быть, товарищ начальник опергруппы!
– Есть быть скромнее, – кивнул Коля. – Как эта девушка, ну та, что кричала над Куликовым, как она его называла?
– Юрой, – ответила Маруська. – Ну и что?
Коля молчал.
– А он… – вдруг сказал Витька. – Погодите. – Он открыл записную книжку. – А он… Николай? – Витька растерянно посмотрел на Колю. – Ничего не понимаю.
Маруська хлопнула Колю по плечу:
– Извини, товарищ начальник, я погорячилась. Покойник Колычев считал тебя гением УГРО, и он был прав. А ты будь справедлив: кто тебе первым сказал, что быть тебе наркомом внутренних дел? Кто? – Маруська явно старалась загладить свой выпад.
– Витя, – Коля улыбнулся, – возможно, в этом Длинном и в этом Коле-Юре – гвоздь всей истории. А может, мы и ошибаемся… Отнесись серьезно, лады!
– Есть, – покраснел Витька. – Вы не сомневайтесь. Я оправдаю.
Витька долго раздумывал, как выполнить поручение Коли, и решил начать не с архива и бумаг, а с дочери Ровского – Нины. Витька написал ей записку. Он писал, что ему кое-что известно о смерти Юры, и он желал бы рассказать об этом.
Встреча состоялась утром на Марсовом поле, на остановке трамвая. Девушка приехала на три минуты раньше условленного срока, и Витька отметил про себя, что ей, вероятно, очень интересна и важна эта встреча.
– Здравствуйте, – подошел он к ней. – Это я вам написал.
Она смерила его холодно-безразличным взглядом.
– Вы? Хорошо, говорите.
– Пройдемся? – предложил Витька.
Она пожала плечами, но послушно двинулась за ним.
– Я из УГРО. Вот мое служебное удостоверение. Вызывать к нам не хотелось, вот и написал записку. А на самом деле ничегошеньки я не знаю, – признался Витька. – Не сердитесь и расскажите, что вы знаете, ладно?
![Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]](/uploads/posts/books/153335/153335.jpg)
