Татьяна Рябинина - Одним ангелом меньше
«Женя, пожалуйста, приходи сегодня в семь к «Колизею». С.».
Записку передали откуда-то сзади. Женя обернулась. Автор обнаружить себя не пожелал.
«Саша? Сережа? Слава? Или С. — это фамилия? Чей же это почерк? А если кто-то пошутить решил? Я приду как дура, буду у касс топтаться, а кто-то — за кустом хихикать».
Лада бесцеремонно заглянула в записку.
— Это почерк Кислякова. Точно, его. — Она смотрела на Женю с недоумением: «Как?! Кто-то додумался пригласить на свидание эту серую мышь?» — Ты пойдешь?
— Не знаю. А вдруг это шутка?
— Возможно. Но если пойдешь, то учти, он страшный зануда. Я с ним еще в прошлом году в кино ходила один раз. Сначала он полчаса рассказывал о своей коллекции моделей самолетов, потом весь сеанс пытался лапать меня за коленку, а когда провожал домой, говорить уже было не о чем. К тому же у него прыщи. И руки потные.
Дома Женя встала перед большим зеркалом в прихожей и долго себя разглядывала. «Неужели я могу кому-то понравиться? — недоумевала она. — Тощая, плоская, как доска, страшная. Зря, что ли, Лада меня при себе держит! Знает, что я ей дорогу уж никак не перебегу. Рядом со мной она вообще Афродита».
— Папа, скажи честно, я красивая? — спросила она вернувшегося с работы отчима.
— А ты как думаешь сама?
— Я думаю, что нет.
— А твоя подруга Лада, по-твоему, красивая?
— Конечно, — удивилась Женя.
— Я тебе скажу не как отец, а как мужчина. Лада — красивая, но совершенно неинтересная. Понимаешь разницу?
— Не очень.
— Ну как тебе объяснить? У нее правильные черты лица, хорошие волосы, красивая фигура… То есть будет красивая фигура — в пятнадцать-то вы все еще гадкие утята. Но все это как-то… примитивно, предсказуемо. Ну нет в ней изюминки. Кукла и есть кукла. Извини, что я так резко. А ты, Женечка, просто не хочешь быть красивой. Как была мальчишкой в детском саду, так и осталась. Сядь перед зеркалом, поищи в себе женщину. Знаешь, и бриллиант без огранки — просто камешек, — отчим внимательно посмотрел на нее. — Раньше тебя совершенно не волновало, как ты выглядишь, — лишь бы лошади не пугались.
— Меня мальчик в кино пригласил, — смущенно призналась Женя.
— Ну слава богу! А я уж боялся, что этого никогда не случится. Хороший мальчик?
— Да так, ничего.
Сергею Игнатьевичу ее тон не понравился:
— Похоже, что мальчик действительно ничего. Ничего хорошего.
— Да нет, папа. Мальчик-то неплохой, но…
— Что «но»?
— Просто я не уверена, что мне это надо.
— Ну так узнай. Главное… будь осторожна.
— Я поняла! — Женя улыбнулась, поцеловала отчима и ушла к себе.
«Поищи в себе женщину… Ты просто не хочешь быть красивой», — звучал в ушах голос отчима. «Все дело в том, — думала она, — что я просто не хочу быть женщиной. И никогда не хотела».
Действительно, сколько Женя помнила себя, она жалела, что не родилась мальчишкой. Девчонки ее всегда раздражали. Не хотелось иметь ничего общего с их глупой болтовней, сплетнями, дурацкими ужимками. Конечно, она могла одеваться, причесываться и вести себя как мальчик, по крайней мере вне школы, но что делать с природой? Мысль о том, что когда-нибудь она влюбится, выйдет замуж, родит ребенка, казалась ужасной и противоестественной. Ведь во время родов умерла мама! Одного этого было вполне достаточно, чтобы думать о женской доле с содроганием.
Женя вытащила из сумки смятую записку. Идти или нет?
В дверь постучал отчим.
— Женя, если ты решишь пойти, загляни в мамин шкаф. Может, тебе что-нибудь пригодится.
Без четверти семь она вышла из дома. Майский вечер был теплым, клонящееся к закату солнце играло на Адмиралтейской игле. Женя с удивлением разглядывала свое отражение в витринах. «Вообще-то быть женщиной, наверно, не так уж и плохо», — думала она, ловя заинтересованные взгляды встречных парней и даже мужчин постарше. На ней было темно-красное трикотажное платье, подчеркивающее юную стройность фигуры, туфли на каблуке — подарок отчима к пятнадцатилетию. Жемчужную нитку, клипсы и браслет она нашла в маминой шкатулке. С прической и макияжем было сложнее — тут пришлось обратиться за помощью к Маше, которая сама подкрасила Женю и уложила ей волосы феном.
Кисляков бродил у входа с букетиком нарциссов. Он скользнул по ней взглядом и отвернулся.
— Саша, — позвала Женя.
— Ты? — Сашка задохнулся от удивления. — С ума сойти можно! У меня нет слов. Женька, ты просто потрясающая!
— Ну, пойдем? — Она взяла Кислякова за руку и снова подумала, что, возможно, была не права.
Лада выглядывала из-за угла и шипела от злости. Неужели это Женька? Эта пыльная моль, пацан в школьной юбке? С Кисляковым! Под ручку!
— Ну как? — спросила она на следующий день.
— Нормально, — Женя явно не была настроена делиться впечатлениями.
— Поздравляю! — сладкий тон никак не соответствовал взбешенной физиономии Лады, но Женя, полностью захваченная новыми ощущениями, не обратила на это никакого внимания.
Через два дня, двадцать пятого мая, был последний звонок. Вечером в школе устроили дискотеку. Кто-то принес несколько бутылок вина, пили потихоньку за сценой в актовом зале. Жене было весело. Она поискала глазами Сашку.
«Надо же, мне пятнадцать лет, а я еще ни разу в жизни не танцевала медленный танец», — подумала она. Ей показалось, что Кисляков вышел на лестницу.
Откуда-то снизу доносились голоса. Женя медленно спустилась, бесшумно ступая подошвами кроссовок. Первый этаж, еще один пролет вниз, в подвал. Круг света от лампочки. Лада — короткая черная юбка, черная кофточка с низким вырезом. И Кисляков, жадно целующий ее полуобнаженную грудь…
Женя стояла и смотрела на них, не в силах пошевелиться. Ей хотелось убить обоих. Лада подняла голову и увидела подругу.
— Женечка! — пропела она.
Кисляков застыл с раскрытым ртом.
— Извини, так уж вышло, — Лада улыбнулась.
— Ничего, не стесняйтесь! — Огромным усилием воли Женя заставила себя повернуться и уйти. Не разбирая дороги, она вышла на Дворцовую площадь, пересекла ее и села на скамейку у фонтана. Пахло сыростью и сиренью. Женя заплакала.
Ее грызла обида. Обида и… ревность. Ядовитая, как кислота. Но не к Ладе, а наоборот — к Кислякову. Она ревновала Ладу к Сашке!
«А ларчик просто открывался! — почти спокойно подумала Женя. — Наверно, я… лесбиянка. И люблю Ладу».
Открытие это ее не напугало и не обрадовало. Просто то, что давно свило гнездо в подсознании, наконец оформилось в слова. Жене было грустно. Если бы она любила парня и застала его с девушкой, это было бы ужасно, но не трагично, ведь всегда есть надежда изменить ситуацию в свою пользу. Но она любила девушку — нормальную девушку! — и застала ее с парнем, а это было уже безнадежно.
Первого июня начались экзамены. Все эти дни после дискотеки они с Ладой не виделись. Перед математикой она сама подошла к Жене.
— Жень, правда, не сердись. На черта он тебе сдался, этот Кисляков? Неужели мы с тобой поссоримся из-за такого мудака? Да у него только юбкой под носом махни — и он твой. Найдешь себе получше.
Лада обняла подругу, и глаза ее блеснули. Но Женя этого не видела.
После экзаменов она уехала на дачу. Два месяца полола нехитрый огород, ходила на озеро купаться, смотрела старый черно-белый телевизор, читала. И думала о Ладе.
Она знала, что мечтам ее не суждено сбыться, но все равно давала им волю, чтобы пережить желаемое хотя бы в фантазиях. Каких только картин не рисовало воображение!
По выходным приезжал отчим, привозил продукты, жаловался на здоровье, а главное — хоть немного отвлекал от тягостных мыслей о том, что мечты — это лишь мечты.
К сентябрю Женя смирилась — и сломалась, когда поняла, что вытерпит все и пойдет на все. Лишь бы быть рядом с Ладой.
— Слушай, Черепанова, я тебя не пойму. Неужели одно жалкое свидание с кретином Кисляковым — это вся твоя личная жизнь? — Лада насмешливо прищурилась и бросила окурок в лужу. — Говорят, на Малоохтинском кладбище есть могила купцов Скрябиных, они были колдунами. И если в ночь на Ивана Купалу стать рядом на колени и три раза прочитать «Отче наш» наоборот, то они помогут найти парня.
Женя с Ладой сидели вдвоем на лавочке у Адмиралтейства и грелись на солнышке. Лада курила. Она чувствовала себя совершенно взрослой и сексуальной до обалдения. Не то что эта кикимора Черепанова, над которой такой кайф издеваться.
Не первый раз Лада уже заводила подобный разговор, и все время Женя отмалчивалась или отшучивалась.
— Мне никто не нравится. — Она закрыла глаза и подставила лицо весеннему солнцу. — Уж лучше я подожду, чем бросаться под что попало.
— Намекаешь на меня? — окрысилась Лада.
— Нет, почему?
— Потому что тебе просто хочется поругаться. Завидуешь, вот и все. Кому ты нужна, дура несчастная! Чучело!
