Стивен Хантер - Точка зеро
— Очень интересный человек. Необыкновенно умный. Помнит Вьетнам гораздо лучше меня, но, должен сказать, он вряд ли выпил шесть тысяч галлонов дешевого бурбона, чтобы забыть весь этот кошмар.
— Так или иначе, каковы ваши заключения, доктор Гамлет? Вам удалось затронуть совесть короля? Есть какие-нибудь подозрения? Прогресс? Что угодно?
Боб покачал головой.
— Полный провал, и еще этот чертов Коллинз никак не желал заткнуть свой фонтан. Этот тип мне определенно не нравится. Он тут в самом «яблочке», и ему это не по душе. Все, что он говорил, было обращено к другим, а не к нам. В любом случае эти люди умеют себя держать. Чтобы их раскусить, нужен какой-нибудь психоаналитик из кино. Как мне показалось, Коллинз чересчур крут, но больше всего ужаса мне внушил Опер; он почти ничего не говорил, но у него характер убийцы, не знающего снисхождения. С таким человеком трудно работать, трудно просто находиться рядом, так что он действительно знает свое дело, иначе ни за что бы не поднялся так высоко. Остальные двое показались мне обычными бюрократами и политическими обезьянами высокого пошиба, а старик вел себя так обаятельно и любезно, что трудно заподозрить его в чем-либо помимо того, что он мой дед.
— Возможно, именно в этом и заключается его техника. Расхвалить, обольстить и тем самым напустить дыму и скрыть истинные мотивы.
— У меня мелькнула такая мысль, и все же я так не думаю. Уж слишком очевидно это было бы. По-моему, это приглашение сунуть нос в его дела. Он хочет этого. Нет, я так понимаю, это полная уверенность в себе, сознание того, что он, как большая шишка, абсолютно неприкасаем и поэтому может позволить себе быть душой вечеринки. А остальные держали карты близко к груди, поскольку им есть что терять.
— Так что результат твоей «теории» заглянуть в глубь ситуации — нуль.
— Совершенно верно, — подтвердил Боб.
— Вот и хорошо, потому что это навело меня на одну мысль.
— Да поможет нам всем Господь.
Окружная ярмарка Уилливоу,
Уортонсвилл, штат Западная Вирджиния,
19.00
Доктор Фейсал как сквозь землю провалился.
— Быть может, Аллах указал ему новый путь, — предположил профессор Халид.
Обеспокоенный исчезновением Фейсала, Биляль даже не улыбнулся.
Вокруг ослепительно сияли фонари. Странные машины, не имевшие никакой другой цели, кроме как мчать людей с головокружительной скоростью, чтобы те вопили и визжали, крутились словно сумасшедшие, сверкая неоновыми огнями, никуда не перемещаясь, а снова и снова двигаясь по кругу. В воздухе висел запах табачного дыма, приторного кукурузного сиропа, сладкой ваты, благовоний, подсоленной картошки, обжаренной в масле, сосисок в тесте — и многого другого, также запретного.
— Что будем делать? — поинтересовался Халид. — Встанем на колени и обратимся к Мекке?
— Не лучшее место, чтобы устраивать перерыв на молитву, — возразил практичный Биляль.
Здесь, в самом сердце Америки, в окружении толп ковбоев и фермеров, а также их женщин и пухлых детей, трое слегка растрепанных и не слишком чистых путников остановились в поисках мягкого мороженого, дабы избежать очередного скандала, которым пригрозил доктор Фейсал. Возможно, этот человек и гений, но он определенно никак не мог обойтись без мороженого.
— Его унесло, — сказал Халид. — Фьють — и все.
Это действительно так. Они стояли, оглушенные зрелищем этого таинственного праздника с буйными красками, которых никогда не увидишь в природе на фоне ночного неба, и толпами упитанных американцев, невинных в своих простых радостях. Они искали мягкое мороженое. Им не были нужны сосиски в тесте, пирожные с кремом, замороженные шоколадные батончики на палочках, воздушная кукуруза, орешки в сахарной глазури, пончики, гамбургеры, жареные сардельки, имбирные человечки, цыплята-гриль и все прочие съедобные вещи. Затем Фейсал сделал шаг вправо, и его увлек прочь людской поток. Вскоре он пропал из виду.
— Вы можете молиться стоя? — спросил Биляль.
— Нет, — ответил Халид. — Это запрещено, к тому же я не молюсь.
— Не Аллаху, но какому-то другому богу. Не знаю, Иисусу, Марксу, Иегове, Одину или кому-нибудь в таком же роде.
— Тебе известно об Одине, Биляль? Поразительно. Ты кажешься мне таким простым парнем.
— Я тоже когда-то учился, и весьма неплохо. Буду молиться Аллаху стоя, веруя в то, что в данной ситуации это допустимо. А вы помолитесь Одину, Йоде[60] или еще кому-нибудь, мне все равно; просто помолитесь немного, вместо того чтобы делать замечания.
— Ну вот, — пробормотал Халид, — вот еще один, кто устал от меня. Ну да ладно, это неизбежно. Похоже, мне уготовлено полное отчуждение. По-видимому, в моей личности есть нечто раздражающее.
Они стояли, двое слегка потрепанных мужчин в мешковатых костюмах, небритые и неухоженные, на взгляд местных стражей порядка, чересчур похожие на выходцев с Ближнего Востока, не в силах решить, то ли им отправиться на поиски пропавшего товарища, то ли оставаться на месте в надежде, что тот сам найдет их.
— Видите этого клоуна? — спросил Биляль, указывая на пластикового гиганта с красным носом, рыжими волосами и в красно-бело-голубой шляпе, стоящего перед шатром с надписью «ЛОТЕРЕЯ».
— Да.
— Встаньте рядом с ним. Никуда не отходите, ни с кем не разговаривайте, никому не смотрите в глаза, гоните прочь мысль, будто вам нужно установить контакт с этими крестьянами, которых мы поклялись уничтожить.
— Видишь ли, я не могу согласиться с тем…
— Просто стойте на месте. А я тем временем пройду по этой аллее, разыщу Фейсала и приволоку его. Но вы должны понять, что если куда-нибудь отойдете, то искать Фейсала будет бессмысленно, поскольку тогда вы сами потеряетесь. И в конечном счете окажется, что я потеряю или одного, или другого, а в худшем случае сразу обоих. Вас быстренько арестуют, ваши липовые документы распознают, и дело будет загублено, после всех тех испытаний, через которые нам пришлось пройти. Вы понимаете? Скажите, что понимаете.
— Я понимаю, понимаю, но если мне позволят заметить, едва ли я виноват в том…
— Клоун, клоун с лотереей.
— Кстати, а что такое лотерея?
Но Биляль уже ушел.
Он старался идти без спешки, не пускать страх на лицо, подражать развязной походке американцев. Пытался смешаться с толпой, стать невидимым, маленьким безобидным человечком. Но в основном он старался не презирать себя за собственный идиотизм.
Заглянуть в кафе-мороженое «Дейри куин» — нормально. Заглянуть в «Макдоналдс» — терпимо, хотя и напряженно. Заглянуть во «Френдли» — слишком напряженно, все пялятся, нужно быстро думать по-английски, и полно настороженных белых людей, которые смотрят на тебя так, словно ты террорист. Впрочем, постойте-ка, они ведь и есть террористы. Заглянуть в «Сладкоежку»? С трудом приемлемо средь бела дня, когда там почти нет народу. Но отправиться на окружную ярмарку, только потому, что она выбросила в небо радугу ярких красок, напомнив всем им — оторванным от дома, одиноким, затравленным, ни на минуту не забывающим о том, что ждет впереди, — чудесный Багдад из старинных сказок? Чистейшее безумие. Да за подобную наиглупейшую глупость его казнить мало!
Мог ли Фейсал пойти прокатиться на «русские горки»? Маловероятно. А что насчет колеса обозрения, более подходящего для человека его возраста? Не видать ли его там? А может быть, он отправился в так называемую «комнату смеха»? Но тут Биляль понял, что старика надежно отвадит от аттракциона стилизованный рисунок индийского факира в тюрбане на стене шаткого сооружения из фанеры и брезента. Ну а если «Дикая мышь»? Крайне маловероятно. Там человека только пихают со всех сторон; весь смысл аттракциона — сгрудить вместе девчонок и мальчишек западного мира, тем самым якобы их напугав. По аллее проезжали уменьшенные копии автомобилей начала двадцатого века, но нет, это тоже не могло…
Биляль услышал свисток локомотива.
Он обернулся. Это был великолепный, хотя и уменьшенный железнодорожный состав; два локомотива как раз подтаскивали шесть желтеньких вагончиков к огням «станции», и действительно, в последнем вагончике сидел Фейсал, радостно обсасывая остатки того, что когда-то было огромным мягким мороженым. У него на лице застыло выражение чисто животного блаженства.
Биляль бросился к нему.
— Доктор Фейсал, как вы могли уйти просто так! Меня едва не хватил сердечный приступ!
— Что? Биляль, это же просто прелесть. Ну же, садись, у меня еще остались билеты. Прокатимся еще кружок. Но только теперь я хочу сесть поближе к локомотиву. Ты посмотри на машиниста! Вот о какой работе я всегда мечтал.
Машинист, сутулый подросток, сидел в кабине в хвостовой части второго локомотива. Биляль хорошо знал такой тип людей: язвительный уроженец западного мира, считает себя слишком хорошим для такой работы, в голове теснятся честолюбивые мечты. Прыщавый и обозленный, жаждущий чего-нибудь получше «Большой детской железной дороги».
