Алёна Белозерская - Любовь с призраком
Боль от осознания своего предательства разлилась по ее телу. Таисия словно очнулась от сна, в котором она пребывала все последние месяцы.
— Лжешь! Никуда мы не поедем, — тихо сказала она, взяла в руки «дипломат» и высыпала его содержимое на пол. — Ты убьешь нас обеих, а сам сбежишь. Я права?
Бурмистров усмехнулся и направил пистолет Таисии в грудь.
— Подними мой паспорт, — приказал он.
— Нет, — легко, без тени страха ответила Таисия, подбив ногой упавшую на ступеньки пачку банкнот. — Сам поднимай.
Максим решил предпринять последнюю попытку, чтобы успокоить ее и вновь подчинить себе.
— В чем дело, Тая? Что на тебя нашло?
— Все в порядке, любимый.
— Вот и отлично, — сказал Максим. — Ты просто испугалась. Мы сделаем так, как я говорю. Верь мне, потому что я люблю тебя, — он позвонил в дверь.
— Ира, не открывай! — закричала Таисия — и отлетела к стене. Эхо от выстрела зазвенело под потолком лестничной площадки.
Она опустилась на пол и приложила обе руки к ране на груди, пытаясь остановить кровь. Бурмистров неистово забарабанил в дверь.
— Открой! Сука! — кричал он.
— Нет, — прохрипела Таисия. — Нет, — она облизала губы, на которых выступила кровь.
Осознав, что все попытки выманить Ирину бесполезны, Бурмистров в бешенстве ударил в дверь ногой и дважды выстрелил в нее, надеясь, что Ирина наблюдает в глазок за происходящим. Хорошо, что дверь старая, деревянная. Возможно, пули прошли сквозь нее, попав в цель? Он выстрелил еще раз, но вдруг понял, что действует слишком шумно, немедленно затих и перегнулся через перила, услышав внизу чей-то топот.
На площадке между этажами появились вооруженные мужчины. Усыпляя их бдительность, Максим наклонился, делая вид, что собирается положить пистолет на пол, но вдруг резко развернулся и побежал вверх по ступенькам… и в следующую секунду упал, пронзенный пулей навылет. Он выронил пистолет и, скривившись, взглянул на свое плечо. К Максиму направились двое, быстро скрутили ему руки за спиной и подвели к молодому мужчине. Тот, ухватив его за волосы, заставил Макса посмотреть на него. Его глаза ничего не выражали. Это был равнодушный взгляд, который своей безучастностью убивал еще сильнее, чем убивает ненависть.
— Убери его, Виктор, — велел он одному из мужчин, проследил, как Бурмистрова уводят вниз, и постучал в дверь.
— Ира, это я, Марат, — сказал он. — Все в порядке, дорогая, открой.
Щелкнул замок и дверь открылась. На пороге стояла белая от страха Ирина, за ней — профессор, держа в руке нож. Марат усмехнулся этой картине, потому что слабо себе представлял, как Алексей Лазаревич защитился бы от огнестрельного оружия куском металла.
Ирина обняла Марата, он обрадовался ее порыву и крепко прижал к себе. Нежный первый поцелуй был абсолютно неуместен в такой ситуации, но Марат не удержался. Ирина не удивилась и не отодвинулась, наоборот, прильнула к нему, словно уже давно ждала его объятий.
— Хорошо, что ты здесь, — просто сказала она. — Я так испугалась! Таисия кричала, чтобы я не открывала. А потом раздался выстрел, за ним еще…
Она посмотрела через плечо Марата на площадку, и глаза ее расширились: она увидела лежавшую на полу Таисию. Ирина метнулась к ней.
— Тая, — схватила она ее за плечи и со слезами посмотрела на ее окровавленные губы. — Она жива?
Марат присел, повернул Таисию к себе и увидел четкий ответ на Ирин вопрос.
— Нет, — сказал он и крепко обнял Ирину.
Она ничего не сказала, закрыла глаза и прижалась к его груди. Тихие шаги отвлекли внимание Марата. Он увидел капитана Степанова и майора Лысенко, окруженных одетыми в камуфляж людьми. Сверху спускались еще четверо из команды Лысенко, держа автоматы перед собой. «Должно быть, — мельком подумал Марат, — они попали в подъезд через чердак». Степанов показал им, чтобы они убрали оружие.
— Где Бурмистров? — спросил он у Марата.
— Скрылся.
— Опоздали! — Степанов опустился на корточки. — Спасибо, ребята, — кивнул он бойцам. — И тебе, майор.
Лысенко увел своих людей.
— Он ведь у Никлогорского? — Степанов сверлил Марата цепким взглядом. От этого человека было сложно что-либо утаить.
— Не понимаю, о чем вы говорите, Владимир Макарович. Вызовите «Скорую» или… я не знаю, кто должен приехать в этой ситуации? — он указал на мертвую Таисию и, услышав тихий вздох Ирины, нахмурился.
* * *Михаил Андреевич выбрался из машины и прошел в заснеженный дворик. В дом он заходить не стал, остановился рядом со скамейкой и перчаткой очистил ее от пушистого снега. Но не присел, остался стоять, наблюдая за Гаврилой, нервно ходившим вокруг машины. Он до сих пор не мог прийти в себя из-за смерти Бориса. Михаил Андреевич и сам был крайне опечален, потому что Борис был для него кем-то большим, нежели простым охранником и помощником. Он был его другом, а терять близких всегда тяжело.
— Не вини себя, — сказал Михаил Андреевич, подойдя к Гавриле.
— Вряд ли это получится. Если бы не мое желание показать, какой я крутой и смелый, Боря сейчас стоял бы рядом с нами.
Гаврила обреченно посмотрел на Михаила Андреевича.
— Порою мы ошибаемся, и это резко меняет нашу жизнь и отношение к миру, — сказал Никлогорский. — Горько ошибаемся. Самое страшное в этой ситуации, что мы ничего уже не можем изменить. Но если ты не простишь себя, то все отпущенное тебе время будешь мучиться. Ты сломаешься и озлобишься. Поверь мне, это не лучший выход, — он похлопал Гаврилу по плечу. — Однако можно поступить и по-другому. Признать свою ошибку, оплакать друга и пойти дальше.
— Как? — Глаза его заблестели, увлажнились. Гаврила шмыгнул носом и отвернулся, скрывая слезы.
— Думаешь, я никогда не плакал? — усмехнулся Михаил Андреевич. — Люди ошибаются, считая, что сильные мужчины должны всегда держать свои эмоции в себе. Порою только слезы помогают избавиться от боли. Так что я не знаю, в чем именно проявляется сила — в показной сдержанности или в открытых, честных слезах.
Во двор въехала машина. Из нее вывели Макса Бурмистрова, мертвенно-бледного из-за потери крови, залившей рукав его модного пальто. Он со страхом посмотрел на домик, единственное окно которого тускло светилось в темноте. Мрачное бревенчатое строение в окружении темных елей, тревожное небо, осыпающее землю снегом, и лицо незнакомого старика, внимательно вглядывавшегося в него. Все это вселило в Максима еще больший ужас, нежели испытанный им в подъезде, когда его скрутили какие-то люди в камуфляже.
— Зачем я здесь? — спросил он, но ему не ответили.
Внезапно Максим на миг задержал дыхание — он узнал стоявшего перед ним старика. Каждый, занимавшийся в девяностые годы бизнесом или криминалом — что было почти одним и тем же, — знал, кто такой Червонный. Именно он в те годы управлял городом, и перейти ему дорогу означало навсегда исчезнуть, кануть в небытие. Максим в ужасе дернулся, понимая: если у Червонного имеются к нему какие-то претензии, то жить ему осталось недолго. Только чем именно он вызвал его гнев, Максим не понимал.
Михаил Андреевич некоторое время молча смотрел на человека, отнявшего у него сына, затем махнул рукой, и Максима увели в дом.
— Отвезите меня в милицию!! — закричал Максим, пытаясь вырваться из рук мужчин, державших его за плечи. — Я вам ничего не сделал!
К Михаилу Андреевичу подошел Резо. Он держал свой знаменитый чемоданчик, который Гаврила называл «волшебным».
— Объясни ему, почему он здесь, — бесцветным тоном произнес Никлогорский, глядя в вечно молодое лицо стоящего напротив мужчины.
— Вы остаетесь? — спросил Резо.
Михаил Андреевич кивнул:
— Подышу воздухом.
Резо исчез в доме, а Михаил Андреевич направился к елям и долго гулял под их вкусно пахнувшими ветвями, размышляя о своей жизни. Ни единой мыслью он не коснулся Макса Бурмистрова, словно начисто стер его из своей памяти. Он вспоминал прошлое, свои ошибки и победы. Сына, его задорный смех и веселый характер. Немногословного Борю — Груду Интеллекта, который всегда хмурился, подыскивая нужные слова для ответа. Он думал о Гии и о его отчаянных, рискованных поступках. Обо всех тех, кто шел по жизни с ним рядом и кого он потерял. Но больше всего Михаил Андреевич размышлял о своем будущем.
Спустя два часа, когда охрана заволновалась и уже готовилась отправиться на поиски хозяина, он вышел из леса и посмотрел на светящееся окно домика. Вскоре в дверях показался Резо. Он остановился на крыльце и вдохнул свежий холодный воздух. Глаза его ярко горели, на лице играл румянец — это было заметно даже в темноте. Как мальчишка, Резо лихо спрыгнул со ступенек и, тихо что-то насвистывая, подошел к Никлогорскому. Михаил Андреевич не спросил о том, что происходило в доме во время его отсутствия, и Резо не стал ничего ему рассказывать, лишь дотронулся до его протянутой руки.
