Анатолий Безуглов - Прокурор
— Из какой вы редакции? — поинтересовался Боржанский, посасывая чубук трубки.
— Общественно-политической. — Видя, что ответ не совсем удовлетворил главного художника, Баринова поспешно сказала: — Я хотела бы пояснить. Вернее, познакомить со своим замыслом…
— Простите, — перебил ее Фадей Борисович, — мы все здесь люди творческие… Чтобы было меньше официальщины, прошу, — указал он на кресла под фикусом.
Там Заремба говорил и с Гранской.
Все разместились за журнальным столиком. Секретарь директора принесла кофе. Разливал его Фадей Борисович.
— Извините, — сказал он, отваливаясь на спинку своего массивного кресла, держа дымящуюся чашечку, которая в его здоровенной руке выглядела наперстком. — Мы вас слушаем.
— Благодарю… Вы не совсем правильно выразились, Фадей Борисович. Это будет не фильм… Вы все, надеюсь, смотрите передачу «От всего сердца»?
— Не пропускаю, — кивнул Заремба.
— А как же! — подхватил Анегин.
Боржанский промолчал.
— Ее у нас в области делают по образу и подобию Центрального телевидения. Там «От всей души» ведет Валентина Леонтьева. Знаете?
На сей раз ее собеседники кивнули одновременно.
— Я считаю, слепо копировать ЦТ — не творческое дело! Нужен свой подход. У меня даже был спор с главным редактором студии. И я его убедила…
— Я тоже всегда за творческий подход, — солидно заметил Заремба, ставя пустую чашку на стол. — Идея должна быть одна, а решение… Здесь мы с Германом Васильевичем, — кивнул он на Боржанского, — и Евгением Ивановичем, — поклон Анегину, — вот так! — И директор прочно сцепил пальцы рук.
— Как раньше решалась передача? — горячо продолжала Баринова, ободренная словами директора. — Съемки в зале. Сидят люди, в орденах и медалях, смотрят на вас с экрана… Ведущий произносит слова. Пускай душевные, хорошие. Но ведь нам хочется увидеть этих людей за станком, дома, за любимым увлечением… Так я мыслю?
— Безусловно, — кивнул Фадей Борисович. — Мало мы показываем наших тружеников среди друзей и близких.
— На отдыхе, в конце концов! — все больше загоралась Баринова. И хотя в кабинете было прохладно, на ее остреньком, с веснушками носике заблестели капли пота. Темно-каштановые волосы, подстриженные под французскую певицу Мирей Матье, все время колыхались от резких движений хозяйки. — Вот это будет достоверно! Понимаете, я, зритель, тогда поверю. Не поверхностно увижу людей и их производство, а изнутри. Надо идти от индивидуальности каждого человека.
— Изнутри — это хорошо, — довольно закивал Фадей Борисович. — Человек никогда не подведет. Фигурально выражаясь, люди — наше главное богатство.
— Передача о вашей фабрике будет экспериментом, — с волнением продолжала Баринова. — И поэтому я согласилась быть автором сценария. Но чтобы сценарий и передача получились такими, как я задумала, мне нужно вплотную познакомиться с коллективом, его производством, бытом, узнать поближе людей, проникнуться волнующими их проблемами. — Баринова замолчала, подумала, внимательно посмотрела на собеседников и сказала: Чего греха таить, обычно мы, телевизионщики, скучно, стереотипно снимаем производство. Приезжает наша телевизионная группа во главе с режиссером на предприятие. Где, что? Кого снимать? Иванова, Петрова, Сидорова? Пожалуйста. Причешут, пригладят героя передачи, сунут в руки текст — и застрочила камера… Уехали, смонтировали, и очередная, простите, постнятина готова. Портрет на витрину… А мне нужен настоящий Иванов, Петров, Сидоров! Не причесанный! С его человеческим нутром, с его прошлым и настоящим. Я должна знать, чем он дышит! Что у него? Может, огородик, может, голубятня…
— Во-во, сам гонял в детстве, — обрадовался Заремба. — Два пальца в рот — за пару кварталов слышно…
Боржанский, едва улыбнувшись и бросив взгляд на могучую фигуру своего начальника, заметил:
— Не скромничайте, Фадей Борисович. Ручаюсь за все пять…
— Возможно, — без улыбки согласился Заремба. — Знатно свистел.
— А сейчас? — поинтересовалась Баринова. — Ой, простите, я имею в виду не свист, а голубятню…
— Годы не те, — вздохнул директор. — Но мы найдем вам голубятника. Он посмотрел на Боржанского. — Механик у нас, кажется, из пошивочного?..
— Я не конкретно, — сказала девушка. — Любое хобби…
— Если надо — будет и хобби! — твердо пообещал Заремба.
— Повторяю: я должна проникнуться духом коллектива, подышать с ним одним воздухом, — самозабвенно говорила Баринова. — Чтобы зритель видел не только то, что в кадре, но и ощущал, что за кадром. И поэтому я должна пожить среди людей, которых предстоит показать на экране…
— Вы совершенно правильно ставите вопрос! — поднял палец Заремба. Злободневно, в свете последних указаний. Милости просим, живите среди нас. Мы обеспечим. Посмотрите, как наши рабочие трудятся, как отдыхают. Побываете у наших передовиков дома. Субботник устроим. А у нас дружно выходят на всякие мероприятия! Как один! Верно я говорю, Герман Васильевич? — повернулся он к Боржанскому.
— Точно, — подтвердил тот.
— Товарищи, миленькие, — расчувствовалась Флора Юрьевна, — помогите мне! Понимаете, мое убеждение, что непременно должно быть творческое содружество между тем, кто снимает, и тем, кого снимают! Без этого наше документальное искусство мертво! И вы должны участвовать в создании передачи так же полноправно, как и вся съемочная группа!
— Поможем? — Заремба впервые за весь разговор засмеялся, обращаясь к подчиненным.
— Об чем речь! — откликнулся Анегин.
— А вы? — с укоризной сказал главному художнику Фадей Борисович. Мне кажется, корреспондент и художник — родственные души… Ну, смелее, Герман Васильевич!
Боржанский вынул изо рта трубку.
— В кино и телевидении — профан. Что нужно показать, рассказать пожалуйста. — Он пристально посмотрел на девушку: — Флора Юрьевна, скажите честно, почему вы выбрали именно нашу фабрику?
Та растерянно развела руками:
— Ну… Как вам сказать… Мне поручили… И вообще, сувениры — это интересно. Да и коллектив ваш один из передовых. — Она замолчала.
— В Южноморске есть более современные предприятия, — спокойно продолжал главный художник. — Электроника, например. Модно, на переднем крае науки… Честное слово, подумайте.
— Тема и объект согласованы в обкоме, — сказала Баринова.
— Да, да, — подтвердил Заремба. — Мне звонили. Утверждено.
— Странно, — улыбнулась Баринова. — Обычно люди мечтают попасть на экран…
— А по-моему, за человека должно говорить его дело, — усмехнулся Боржанский. — Пресса, радио, телевидение… — Он пожал плечами. — Хотеть этого — по меньшей мере нескромно.
— Вот вы говорите, электроника, — вдруг опять зажглась Баринова. — А красота? Изящная вещь в доме? Это же очень нужно, просто необходимо! Всегда! Как говорил Достоевский — красота спасет мир… И для экрана это выигрышный материал. Сувениры, игра красок… Будем снимать в цвете!
— Убедили, — кивнул главный художник, пряча улыбку в бороду. — К вашим услугам.
— Ну вот и хорошо, ну вот и правильно, — встал Заремба. — И советую начинать съемку прямо с Германа Васильевича. Ведь он — гордость коллектива. Представляете, Флора Юрьевна, Герман Васильевич совсем мальчишкой партизанил, награжден боевым орденом за подвиг. И — талант…
— Это интересно, даже очень, — встрепенулась Баринова, хватаясь за ручку и блокнот.
Но в это время Боржанский поднял руку:
— Фадей Борисович, я думаю, что у нас еще будет время поговорить. А сейчас надо устроить нашу гостью, дать ей возможность отдохнуть…
— Согласен, согласен, — извинительным тоном сказал Заремба, тут же прошел к своему столу и нажал кнопку звонка. — Соедините с Крутояровым, сказал он появившейся секретарше.
Та, молча кивнув, вышла. Фадей Борисович вернулся под фикус.
— План передачи я хочу согласовать со всеми вами, — продолжила Баринова. — Кого снимать, где… Потом, когда я поближе познакомлюсь с жизнью фабрики.
— А когда съемки? — поинтересовался Анегин.
— Недели через две, — ответила Баринова.
— Ясно. Долго думаете снимать?
— Дней семь отдельные эпизоды, натура, потом соберем ваших работников в хорошем зале. Еще три дня прикиньте. Итого — дней десять… Кстати, вы не порекомендуете, где провести заключительную встречу? Чтобы современный интерьер и просторно. Без всяких там аляповатых колонн и балкончиков…
— Театр драмы, а? — посмотрел на Боржанского Заремба. — Я договорюсь с горкомом.
— Ну что вы, — поморщился главный художник. — Лжеампир… Киноконцертный зал «Юбилейный» — то, что надо.
Баринова записала в блокнот.
Зазвонил телефон. Заремба солидно снял трубку.
— Да, Заремба… Слушай, Крутояров, надеюсь, все в порядке? Да… Не подведи. — Закончив разговор, он посмотрел на часы: — Флора Юрьевна, если есть еще вопросы, мы можем в другом месте…
