Андрей Троицкий - Смерть по вызову
Он громко рассмеялся собственной шутке.
Все мысли рассыпались в голове Бориса Самойловича, он тупо разглядывал обложку справочника, будто, ожидал, что на зеленом кожзаменителе вдруг проявится лик божий. Беззвучно шевеля губами, ювелир переводил взгляд то на гостя, то на телефонный справочник, мучительно стараясь сообразить, что прилично делать человеку в такой неприличной ситуации. Как вести себя? Смутные чувства, душевные метания отражались на лице ювелира.
Гость наблюдал за Бернштейном, посмеивался.
«Видимо, сейчас меня ограбят, – обречено решил ювелир. Да, да прямо сейчас меня ограбят. В собственной мастерской». Но сумбурные мысли постепенно приходили в порядок, голова начинала проясняться. Может, этот Рудольф простой сумасшедший? Вполне безобидный шизофреник? Никаких враждебных действий он не предпринимает, возможно, и не думает о насилии. В конце концов, в мастерской есть охранник, здоровый лоб, вооруженный пистолетом, ружьем и ещё черт знает чем. Надо звать охранника, это вполне логично
– Витя, – привстав с кресла, крикнул Бернштейн. – Тут господин ошибся адресом. Проводи его до двери. Он, кажется, телефонную станцию ищет.
Тишина, полная тишина. Какие-то шорохи, то ли по углам комнаты, то ли в коридоре.
– Виктор Михайлович, – ювелир возвысил голос почти до отчаянного крика. – Проводите посетителя, – а дальше не хватило дыхания. – До дверей, – пискнул Бернштейн.
И снова тишина. Теперь и шорохи стихли. На несколько секунд Борис Самойлович окаменел от ударившей как молния догадки. Охранник убит. Конечно, убит, иначе бы он подал голос, бросился бы выполнять свой долг. Да, охранник убит. Бедный Витя. Возможно, он не только убит, но уже и расчленен. Но расчленять-то его зачем? – поправил себя Бернштейн.
Пряча глаза, украдкой он стал искать на пиджаке и сорочке посетителя кровавые пятна и меты. Бедный, бедный Витя. Но с первого взгляда одежда казалась чистой. Значит… Они договорились с охранником. Вошли в сговор, выбрали удачный день, чтобы прихлопнуть и обокрасть старика. И расчленить. Его-то уж точно расчленят. Можно представить, как станет усердствовать Витя, со сладострастием патологического мясника орудуя топором. Ничтожество, сволочь неблагодарная.
– У меня к вам вопросик, – зевая, подал голос посетитель. – Вы на него ответите и мы расстанемся.
– А где Витя, охранник мой? – мучимый страшными подозрениями и догадками, спросил Борис Самойлович.
– А, Витя? Он лежит в туалете, пристегнутый наручниками к стояку отопления.
Борис Самойлович привстал со своего места, выглядывая в коридор. С этой позиции ювелир разглядел торчащие из туалетной комнаты Витины ноги, обутые в добротные кожаные туфли. Эти ноги двигались.
– Витя, ты как там? – спросил Борис Самойлович.
– Тута я, – ответил Витя.
– И, слава Богу, – ювелир провел ладонью по сухому лбу.
– Вопрос совсем простой, – продолжал посетитель, как ни в чем ни бывало. – Мне нужно знать имя человека, передавшего вам список икон.
– Что, простите?
Разволновавшись, ювелир пропустил мимо ушей слова Рудольфа Андреевича. Тому пришлось повторить вопрос.
– Видите ли, я этого человека лично не знаю.
Ювелир собрался с мыслями ювелир, твердо решив не закладывать Вербицкого. Тот запросто отрежет голову старого друга отца, глазом не моргнет.
– Это просто случайный посетитель, человек с улицы, можно сказать. Зашел в мастерскую, оставил список, обещал позвонить через неделю. Пока вот не звонил. Но я вам обязательно сообщу, когда он объявится, – ювелир осекся, когда заглянул в глаза Рудольфа Андреевича.
Посетитель разглядывал ювелира, как натуралист разглядывает через лупу навозного жука. И медленно так решает, с чего начать. Оторвать, скажем, правую лапку и посмотреть, как насекомое будет дергаться, ползать кругами. Или сразу обе передние лапки? И крылышки тоже?
– Как вы заметили, я серьезный человек, – сказал Рудольф Андреевич. – Могу и вас пристегнуть наручниками к трубе. Потом поднимусь к машине. Всю зиму, знаете ли, возил с собой паяльную лампу. Вот она и пригодилась.
– Пожалуйста, у меня скоро свадьба внучки, – проговорил Бернштейн мертвеющими губами.
– Смерть такой пиявки, как ты, станет ей отличным подарков, – раздался из туалета голос охранника, послышалось какое-то хрюканье, очень похожее на смех.
– Что за ржание? – в груди у ювелира заклокотало. – Прекрати этот смех.
– А мне смешно, – крикнул из туалета Витя.
– Ты уволен, болван, – Бернштейн сжал кулаки.
– Да пошел ты к черту, засранец, вонючка поганая.
Из туалета доносился не тихий смех, а гомерический хохот.
– Так вот, – Рудольф Андреевич кашлянул в кулак. – Сейчас вы умрете. Ну, не сразу, конечно. Паяльной лампой я поджарю вам спину до хрустящей корочки. А потом проткну эту корочку, чтобы сок брызнул вместе с сукровицей.
– Наконец-то тебя поджарят, – в туалете раздался новый залп смеха.
– А потом я выступлю по телевизору, – продолжал Рудольф Андреевич. – Расскажу народу, как лучше готовить худосочные ювелирные задницы. Конечно, я не мастер горячих блюд, но будем экспериментировать, пробовать, учиться на ходу.
– Его зовут, – сухой язык плохо слушался своего хозяина. Пусть уж лучше Вербицкий голову отрежет, чем этот садист надругается со своей паяльной лампой, – решил ювелир.
– Я вам даже помогу, – сказал Рудольф Андреевич. – Он ведь врач «скорой помощи». Так?
– Так, – кивнул ювелир. – Вербицкий Валерий Александрович.
Бернштейн назвал адрес и домашний телефон Вербицкого.
– Если вы все знали, зачем пришли ко мне? – спросил ювелир, оживая поле приступа нечеловеческого страха.
– Чтобы убедиться, что я прав, – просто ответил Егоров.
Одевшись, он бросил ключи от наручников на стол ювелира и вышел из мастерской, сопровождаемый шутками и смехам лежавшего на кафельном полу охранника Вити.
Глава 23
Вечером в закусочной «У семи дорог» подавали жареные сосиски с картошкой и сухариками. Посетителей собралось немного, и Ларионов с Максименковым, расположившись у окна, рассматривали блестящие под фонарями черные лужи, напоминавшие бесформенные пятна разлитого мазута. Дождавшись, когда пена осядет, Максименков, видимо, торопившийся домой, сделал такой большой глоток пива, что чуть не закашлялся. Ларионов, наблюдая за юристом, посасывал соленый сухарик, первую жажду он уже утолил.
– Почему вы нам помогаете? Ну, в смысле Ирошникову помогаете. Он вам не друг, не родственник.
– Дима, все мы люди, все мы, если можно так выразиться, в какой то степени даже человеки, – Максименков икнул. – А, вообще-то говоря, сам не знаю. Возможно, это мое предназначение людям помогать.
– Мы с Ирошниковым постараемся отплатить добром.
– Слушай, ни на какое там ответное добро и на другие глупости я не рассчитываю, – Максименков поморщился. – Помогаю, потому что имею возможность помочь. А своему другу передай: это против моих правил принимать благодарность от людей, которым нужна помощь. Спасибо скажет – и ладно.
– Когда Ирошников узнал о вашей идее, он сказал, что это отличный вариант.
– Он правильно мыслит, – кивнул Максименков. – Понимает свое положение. Прикинь. В Москве ему больше оставаться нельзя. Все телефоны, ну, друзей, подруг, сослуживцев Ирошникова на прослушке у милиции. Многие его знакомые, возможно, и ты, на прослежке. Я даже удивляюсь, что его до сих пор не взяли. А мой вариант для Ирошникова – просто находка.
– Пожалуй, так, – согласился Ларионов, но на душе почему-то было тяжело.
– Один мой клиент просто в разговоре спросил, не нужен ли кому чистый паспорт и военный билет, – Максименков дожевал сухарь. – Спрашиваю того клиента: сколько времени нужно, чтобы достать эти бумаги. Он говорит, хоть завтра принесу. Тоже человек мне кое-чем обязан и, что удивительно, помнит о своих долгах. Это я без намеков. Прошлый раз я велел принести фотографии Ирошникова. И вот документы готовы. Чистые документы. Ирошников Антон Васильевич теперь стал Шеваловским Ильей Михайловичем, евреем, прописанном в Петербурге. Холост, детей не имеет. Образование высшее, лейтенант запаса.
– По-моему, с национальностью вы немного того, перестарались, – сказал Ларионов.
– Если ты еврей, люди начинают смотреть на тебя, как на приличного человека. А Ирошникову передай от меня, пусть обрезание сделает. Ну, на всякий случай, для конспирации. На тот случай, если не только паспорт попросят предъявить.
Максименков рассеялся пошловатой шутке. Запустив руку во внутренний карман пиджака, вытащил объемистый незапечатанный конверт, передал его Ларионову.
– В конверте паспорт, военный билет. Плюс небольшая сумма, подъемные. Вернет, когда деньги заведется. И ещё бумажка, на ней телефон Вячеслава, моего питерского приятеля, коллеги. Слава с женой живут в центре. Но у него ещё есть одноканатная квартира где-то на Черной речке. Холостяцкая берлога, никакой роскоши. Но для Ирошникова в самый раз. Со своим приятелем я в принципе договорился, он встретит Ирошникова на вокзале, поможет устроиться и нальет сто грамм.
