Юлия Винер - Красный Адамант
Пришел доктор Сегев, быстро посмотрел на графики, что у них в ногах висят, проверил капельницы, заглянул каждой в лицо, а так осматривать не стал. Я испугался, неужели дело так плохо, что даже и осматривать не стоит? Успокойся, говорит, все идет, как должно, а осматривать их нечего, я и так знаю, что с ними происходит. Конечно, пока что плохо, а ты чего ждал? Еще долго будет плохо. Теперь только время и время. Ты скажи лучше, что с тобой происходит, рентген почему не сделал? Сделаю, говорю, доктор, сделаю. А он мне:
— Болит сильно?
— Не знаю, доктор, — говорю.
— Ясно. Вот тебе рецепт на перкосет, пусть кто-нибудь потом сходит, а пока возьми парочку у сестры, я ей скажу. И делать тебе тут сейчас нечего. Вот эти двое, — кивает на сына и на Йехезкеля, — посидят, а ты марш домой. Отдохни, прими душ, поспи, а то сам свалишься, тебе это надо?
Я сказал: ладно. Но сперва решил, что никуда не пойду, поспать и здесь в кресле можно, а уж душ — это лишняя роскошь, тем более я сейчас и не управлюсь один.
А потом передумал и решил попросить Кармелу, чтобы отвезла меня все-таки домой. И правильно, она говорит, отдохни немного, а я съезжу на работу и потом тебя обратно привезу.
9Дело в том, что денег теперь понадобится много.
И не для глупостей каких-нибудь вроде переселения в Лондон — это полностью сходит с повестки дня. Нет, надо будет лечить, кормить, ухаживать и выхаживать, и кто знает, до какой степени удастся вылечить и выходить, да вдруг осложнения, при таких-то травмах… а что, если инвалидами останутся? Мало нам одного инвалида в семье… Что, если работать не смогут? О Господи, только бы выжили, остальное не важно… только бы оправились… Танечка моя… Галка, девчонка неразумная, бедный мой ребенок…
И однако. Расходов тут не оберешься. Кто-то должен думать о практической стороне создавшейся ситуации, и кроме меня некому. Совсем это не в моем стиле, нести такую ответственность — ну, а все прочее происходящее в моем стиле?
Что-то, вероятно, даст государство, посочувствует — в конце концов, они же пострадали от теракта. Но ведь бюрократия посильнее будет всякого сочувствия, как начнут выяснять все обстоятельства, как начнут тянуть, а в конце могут и ничего не дать. Или гроши какие-нибудь.
Йехезкель, возможно, захочет помочь. Или вообще заберет Татьяну к себе… нет, в этом направлении сейчас нельзя даже думать. Это меня размагничивает.
Короче, подавляющее большинство проблем падает на меня.
А я, как известно, принял во внимание только свои собственные чувства, что очень уж немцев терпеть не переношу и денег их за возврат камней не желаю как гордый еврей. А также поддался невежественному предрассудку, будто эти неживые блестящие побрякушки могут оказывать отрицательное влияние на мою жизнь. Оказать-то они оказали, но это не они, а через мои действия. Но кто же мог знать.
На самом же деле вижу теперь, что начхать мне на немцев, а надо было содрать с них все, что только можно, и как можно быстрее. А теперь времени осталось сколько? Что там в объявлении было сказано, когда этот ихний «период грации выдыхает»? Меньше двух недель.
И все равно вполне можно было бы успеть.
Дело не в этом.
А в том, что я ведь клятву свою исполнил.
Лежал я тогда ночью на мостовой, встать никак не мог, и все думал, как же это я дошел до жизни такой.
Я, Михаэль Чериковер, человек с собственным достоинством, инвалид к тому же, валяюсь, как придавленный таракан, посреди темной раскопанной улицы в канун Судного дня и едва лапками шевелю, а жена моя и дочь, может быть, кончаются там в больнице.
Как это могло случиться, причем со мной, с кем такие ситуации вообще никак происходить не должны, в полном противоречии со всеми моими установками и предшествующим жизненным опытом.
И вспомнил, что вся причина у меня в кармане. Вспомнил, что поклялся выкинуть, лишь бы они жили.
И тут же я тогда клятву свою исполнил. Вытащил пакетик, положил его рядом собой прямо на камень в раскопанной земле и слегка песочком присыпал. После Йом-Кипура начнут опять работать и, скорее всего, заасфальтируют проклятые стекляшки намертво, а если когда опять разворотят, подумают — и впрямь клад нашли. И флаг им в руки. В любом случае — все, с рук долой из сердца вон.
И тут же забыл про них, потому что главное было встать на ноги и идти.
Но теперь немного пришел в себя и вижу, что камни ни в чем не виноваты, а женщины будут жить, и деньги очень нужны.
10Кармела начала было спорить, когда я велел ехать по этому именно маршруту, а не по другому. Тут, говорит, все раскопано и сплошные пробки, а там гораздо быстрее. Но я настоял, и она даже ругаться не стала, не та ситуация.
В целом нужный участок мостовой я опознал легко, тем более ехали мы черепашьим шагом, там для движения остался только узкий проезд, и мы больше в пробках стояли, чем ехали. Кармела скрипела зубами, но молчала.
Но конкретно тот загон, где я лежал, выделить труднее. Людей там не видно, но по всему участку ездит мощный каток, верно, тот самый, возле которого я лежал. Важнейший опознавательный ориентир сошел с места. И где та яма, где тот штабель, те трубы и тот барьер — поди угадай. Много их там. И днем все выглядит иначе.
Самое правильное будет вылезть из машины, перебраться на другую сторону, найти то место, где я с тротуара сошел, его-то я помню, и оттуда искать. Говорю Кармеле:
— Останови на минутку.
Она мрачно ухмыляется:
— Да мы и так стоим. Чего тебе?
И в самом деле.
Ничего не отвечаю, хватаю свою палку и открываю дверцу. Она цап меня за шкирку:
— Куда, куда! Думаешь, доползешь скорее?
И трогается с места, я едва успел захлопнуть дверцу.
— Кармела, — говорю жестко, — как только опять остановимся, выпустишь меня из машины, а затем остановишься, где сможешь, и будешь меня ждать. Я скоро приду.
Она глянула на меня с каким-то даже страхом, отпустила мой ворот и говорит:
— Мишен-ка, не переживай так, все будет хорошо, я уверена.
И вдруг издали еще вижу горку асфальта! Ту самую! Вон и труба с проводами, моя спасительница, торчит рядом из земли. Загона там теперь никакого нет, загородку убрали, но место абсолютно то!
И как раз она начала опять тормозить.
— Я тебе все потом объясню! — говорю и выкарабкался из машины.
И тут же ей пришлось опять тронуться, поскольку сзади напирают и сигналят как сумасшедшие.
А я сделал два шага и стою у барьера, который отделяет проезжую часть от разрытой. С одной стороны от меня стадо автомобилей рычит, едва ползет, с другой большое разрытое пространство, по нему грохочет каток, а я торчу посередине, как пугало огородное.
На мое счастье, барьер состоит из секций, а секции красного пластика объемные, но легкие. Двинул одну прямо животом и протиснулся в просвет. И стал пробираться между препятствиями. Днем, конечно, гораздо легче, но все равно тут же облился потом, хотя хамсин разбился, то есть кончился.
Ножки совсем отказывают, перкосета я у сестры так и не взял. Надо же, так стремился к нему, так мучился, а теперь пожалуйста, сколько угодно, и даже не вспомнил.
Ох, боюсь, опять брякнусь. Вот сейчас будет уж совсем некстати, хотя знаю, что сразу найдется кто-нибудь, выскочит из машины и будет меня спасать — здешний народ это любит.
Уже совсем близко, по прямой всего шагов пять, но передо мной на земле очередная толстенная труба, пока обойду.
Тем временем вижу, с катка водитель машет мне яростно из своего окошка, убирайся, мол. Не обращаю внимания и двигаюсь.
А каток двигается прямо на меня.
Ничего, авось остановится, не будет же он трубу давить.
Не останавливается! Орет мне что-то, ясно, что ругается.
Я остановился, но назад не пошел. И он остановился, у самой трубы. Соскочил вниз и гонит меня руками и криком, я даже разобрать не могу что. Надвинулся на меня, но не прикасается, боится тронуть инвалида. Поднимаю руку и тихо-тихо говорю:
— Прости, пожалуйста, мне необходимо найти… Я здесь потерял…
— Чего?! — Каток свой он не выключил, и тот грохочет и дрожит весь, рвется продолжать трудовую вахту.
Я приклонился совсем близко и говорю:
— Я здесь потерял… Пусти меня вон туда…
— Мозги свои ты потерял! — орет и слегка начинает меня поталкивать. Дело плохо.
Но я недооценил Кармелу. Откуда ни возьмись, налетела как орлица, отпихнула его от меня и орет — куда ему:
— Не смей его трогать! Отвали!
Он сразу успокоился и спрашивает мирно:
— Это твой? Он что, из Эзрат-Нашим сбежал? — из здешней психушки то есть.
— Не твое дело! Пойдем отсюда, Мишен-ка. — И берет меня за руку.
— Погоди, — говорю, — Кармела. Мне здесь надо найти…
— Что тебе надо? Я машину посреди дороги бросила!
— Я здесь потерял… позавчера ночью… — Что бы такое существенное? А, вот: — Я здесь свое удостоверение личности выронил.
