Елена Михалкова - Время собирать камни
Двадцать лет назад
Сенька держал сестру за руку, чтобы она не боялась. Хотя на самом деле страшно было ему. Страшно от звука гулких шагов по коридору, от серо-зеленых стен, от какого-то непонятного запаха… Он подумал о том, что Мишка будет жить здесь шесть лет, и его передернуло. «А ведь меня могли бы… тоже…» Он побледнел и сжал Женькину руку.
– Ты что? – дернулась Женька. – Сень, не бойся.
– Да не боюсь я…
Когда Мишку ввели, Женька кинулась к нему и повисла на шее, а Сенька задержался, неловко топчась позади нее. Он чувствовал себя как-то странно из-за того, что Мишка входил в эту комнату без окон, а они с Женькой ждали его.
– Сенька, дай обниму тебя! Что стоишь, дурак, с постной миной? Ну, как мамка, как батя?
– Батя нормально, мать тебе посылку передала. – Сенька не стал говорить, что мать болеет все сильнее, а отец ходит по непривычной городской квартире, как привидение. – Миш, как сам-то?
Мишка отпустил обоих и повернул Женьку лицом к тусклой лампочке.
– Женек, ты хоть бы губы начала помадой подмазывать, а то ведь так замуж и не выйдешь.
– Да ну тебя, Мишк, тебе все шуточки. Не хочу я замуж. Как ты, расскажи…
Мишка перестал улыбаться и сел на стул.
– Как я? Да нормально, в общем-то. Конечно, как вспомню… Сны всякие снятся, и вообще… За что человека угробили? Какие мы с тобой дураки были, Сенька, только здесь я понял. Вот когда вспомнил все, тогда и понял. Как там Тюркины сейчас?
– Нормально, Миш, только почти не видимся. Мать собирается в Москву их отправить учиться.
– Понятно, что в Москву, куда ж еще. А Андрюха?
– Андрюха в Москве, его родители положили в какую-то больницу. У него вроде воспаление легких, но неопасное. Приедет, наверное, на следующий год.
– Слушай… – Мишка запнулся, но продолжил через секунду: – А Витька где?
Сенька помолчал, переглянулся с Женькой.
– Что в гляделки играете? Где он?
– Не знаем, Миш, – ответила Женька.
– Что, так и не объявлялся? Свалил в свою Болгарию, и с концами? Даже к вам не заходил?
– Нет, Миш, мы его не видели. И в Калиново он не приезжал после нашего отъезда.
Мишка сжал зубы и выругался:
– Сволочь, поэт хренов! Нас подбил, а сам в кусты!
– Почему поэт? – не поняла Женька.
– Потому что стихи хорошо читает, с выражением. Вот гнида! И ведь читал-то как, аж за сердце взяло.
– А про что стихи-то? – недоумевала Женька.
– Да что-то про то, как люди умирают из-за наркоманов. Одну строчку я запомнил: «Глаз не в силах увеличить шесть на девять тех, кто умер». А имя того мужика, который их придумал, забыл.
– Бродский.
– Чего?
– Бродский, – пояснил Сенька. – Слушай, Миш, о чем мы говорим, а?
– Про Витьку, мразь такую. Про стихи его долбаные.
– Нет, Миш, про что мы говорим? Про стихи какие-то… Чушь всякую… Как ты здесь, ты же ничего еще не сказал?!
Мишка помолчал.
– А я и не собираюсь говорить, Сень. Нормально. Люди живут, и я выживу. Мне как раз разговоры про вас всех куда нужнее, понимаешь? Потому что я вроде как с вами побывал, другого воздуха глотнул… – Мишка повысил голос. – Потому что мне думать нужно о том, как там Сашка с Колькой учиться будут и как вы вообще живете, а не о том, что я вот здесь, понимаешь, здесь, еще… столько лет буду!!!
– Басманов! – раздался голос от двери, и все трое вздрогнули.
– Я ничего, ничего, – пробормотал Мишка, словно в одну секунду ссутулившись. – Так что ты, Сенька, скажи, как ты поэта-то запомнил? Память у тебя вроде бы не больно хорошая.
– Знаешь, – Сенька слабо улыбнулся, – смешно. Я запомнил, потому что фамилия простая, от слова «брод». Ну, брод, понимаешь? Бродский – брод. Я так представил, будто мы раков ловим, а какой-то мужик стихи читает не пойми про что… Помнишь, как мы раков на Ветлинке ловили? Помнишь?
Сенька пытался поймать Мишкин взгляд, но тот сидел, опустив глаза в пол. Женька застыла рядом, ничего не говоря.
– Помнишь?
Мишка не отвечал.
– Ты помнишь?
Сенька отчаянно пытался получить подтверждение тому, что Мишка его слышит, и помнит, и что еще все будет – и раки, и Ветлинка… Брат молчал.
– Помнишь, Мишка?
Что-то застилало глаза, мешало видеть сгорбившуюся спину старшего брата. Сенька нагнулся к нему, обнял за плечи, хотел спросить еще раз, напомнить, как все было хорошо, даже когда батя уже заболел, и как они под дождем бегали, и как палатку устанавливали, и как вечером домой возвращались босиком, но вместо этого у него вырвался отчаянный всхлип:
– Мишка!!!
Он опустился на грязный пол, уткнулся в колени брату и зарыдал. Мишка попытался погладить его по голове, сказать, что все будет нормально, но губы дрожали, не слушались, и он никак не мог выговорить то, что нужно. Женька, молча стоявшая рядом, вдруг материнским жестом провела рукой по его щеке, и от ее жеста к горлу его подступило что-то, с чем невозможно было бороться. Мишка закрыл ладонью глаза, застонал, и через этот стон прорвался крик:
– Что мы наделали?! Сенька, что мы с тобой наделали?!
Обняв Сеньку, он прижался к его вздрагивающей спине и зарыдал. Женька стояла рядом и сухими глазами смотрела на обоих братьев. Слез у нее не было.
* * *Тоня шла по тропинке, глядя в спину мужа, и на ее губах играла улыбка. Легкая ломота в теле была такой приятной, что теперь хотелось только одного – рухнуть в постель, на чистые простыни, натянуть на себя толстое ватное одеяло и спать, спать, спать… Проспать бы всю зиму, как медведи, подумалось ей. Проснулись, а уже весна. Хорошо!
Виктор обернулся и, увидев ее довольное, улыбающееся лицо, не удержался и обнял ее, приподнял, и Тоня забарахтала ногами в воздухе:
– Витька, пусти! С ума сошел, тяжело ведь! Пусти, тебе говорю!
Виктор, смеясь, поставил ее на землю, но в следующую секунду схватил в охапку и потащил к крыльцу.
– Будешь брыкаться – брошу, – пригрозил он. Лицо у него было красное, но все равно он был такой красивый, что у Тони перехватило дыхание. – У нас сегодня баня с доставкой купающихся на дом.
Он почти бегом дотащил ее до ступенек и поставил наконец на ноги.
– Всем буду рассказывать, что меня муж на руках носит, – улыбнулась она.
– Рассказывай, пускай завидуют. Еще рассказывай, что тебя муж очень любит.
Тоня, наклонившаяся было за пакетом, подняла голову и посмотрела на него.
– Что ты смотришь? Да, любит! Иди сюда, я тебя поцелую… Тонька, какая ты хорошая, когда у тебя волосы не заплетены в косу!
– Да ты же их не видишь, они под платком.
– Все равно, я знаю, и мне вполне достаточно. Ну что, любимая супруга, прошу в дом.
Он подошел к двери, порылся в карманах, доставая ключ. Вставил в скважину, но дверь сама распахнулась, запуская внутрь морозный вечерний воздух.
– Ой, Вить! – встрепенулась Тоня. – Я же не смогла дверь закрыть и забыла тебе сказать. Понимаешь, опять ключ не поворачивался…
Она замолчала, потому что лицо мужа страшно изменилось.
– Чертова дура! – яростно прошипел Виктор. – Ты что, идиотка, совсем ни черта не соображаешь? Ты оставила входную дверь открытой?!
– Так ведь ключ…
– Да ты соображаешь, что ты наделала?! – Он огляделся, словно надеясь увидеть что-нибудь, глаза его забегали по крыльцу. – Ты понимаешь, что сейчас внутри может быть этот псих?!
Тоня стояла, оторопев от его ярости.
– Так, сделаем вот что… Иди за мной, и чтоб ни звука от тебя слышно не было, поняла? – шепотом скомандовал он.
Тоня не успела ничего ответить, как он достал из внутреннего кармана дубленки пистолет и взвел курок. Тихо прошел в распахнутую дверь, и Тоня, поколебавшись секунду, последовала за ним.
В коридоре было темно. Виктор стянул сапоги, жестами показав Тоне, чтобы она сделала то же самое. Идти в одних носках было неприятно, из щелей в полу дуло. Бесшумно подойдя к выключателю, Виктор нажал на клавишу, и в коридоре зажегся свет. Он быстро осмотрел все углы, поводя пистолетом. Никого.
На противоположном конце коридора угрожающе чернел вход в сарай – дверь была приоткрыта. Виктор вспомнил, что ходил туда, но не помнил, закрыл ли за собой дверь. Кажется, закрыл. Да ладно, скорее всего, убийца будет именно в доме…
– Оставайся здесь, – одними губами произнес он и приотворил внутреннюю дверь. Послышался тихий скрип, и Виктор беззвучно выругался.
Тоня, не колеблясь, шагнула вслед за ним, и половица под ее ногой тоже заскрипела. Виктор обернулся, подошел к ней и отчетливо сказал на ухо:
– Ты что, не поняла меня? Оставайся в коридоре! И приготовь свой «Удар»!
Жена стояла молча, отвернувшись в сторону, прислушиваясь к чему-то, и Виктора охватила злость на эту корову, которая мало того, что оставила открытый дом, так еще и не понимает, насколько это опасно. Наконец она повернула голову и прошептала:
– Вить, в доме никого нет.
– С чего ты взяла?
– Я чувствую. Дом говорит.
– Так, закрой рот, – прошептал он, – и проваливай в коридор.
