Никита Воронов - Огненный лис
Виктор подхватил сумку и не дожидаясь ответа пошел к выходу на перрон:
— Покатаемся заодно. Мир поглядим…
— Чудишь, Циркач… Погоди-ка, я Болотову позвоню!
— Некогда, — обернулся Рогов. — Поезд уйдет. Поехали!
— Дай я хоть билеты свои сдам!
— Плевать. Оставь себе, не жадничай. — И не давая Куре отстать ни на шаг пояснил:
— Если на вокзал ориентировка пришла, то прежде всего менты куда кинутся? В компьютер, билеты проданные проверять! Ты билеты на чьи фамилии брал?
— На наши, — пожал плечами Куря. — Как велели…
— То-то! Ты билетик заранее купил, я — только что. Если и будут нас менты ждать, то на твоем Днепропетровском поезде. И пускай! Мы-то уже уедем.
— Толково, — усмехнулся Курьев.
… Вагоны Минского поезда отличались от «Красной Стрелы» — и вовсе не в лучшую сторону. Были они какими-то зеленовато-серыми и пыльными, с потрескавшимися кое-где стеклами и застарелым перекосом оконных рам.
Впрочем, внутри было относительно чисто и уютно. Занавесочки, коврики, теплый титан и даже пустая баночка для окурков.
Проводником у Рогова и Курьева оказался мужчина средних лет в заломленной на затылок фуражке и синем кителе. Мельком взглянув на билеты, он молча кивнул и вздохнул о чем-то своем.
До отправления оставались считанные минуты. Новых пассажиров на опустевшем перроне видно не было, поэтому проводник зашел в служебное купе.
— Простите, — обратился к нему Виктор.
— Я вас внимательно?
— Можно нам с приятелем сразу, прямо сейчас выдать белье? Очень хочется спать, день был сумасшедший.
— Нет проблем.
Рогов расплатился рублями — белорусских «зайчиков» у него, разумеется, не было. Затем порылся в кармане, вытащил сто долларов и сунул купюру проводнику:
— Пожалуйста… Если можно… Народу, вроде, немного, так что вы не подсаживайте к нам никого, ладно? Придумайте что-нибудь, если претенденты появятся.
— Нет проблем! — Значительно живее, чем в первый раз отреагировал мужчина.
— И постарайтесь нас до утра не будить.
— Спите спокойно. Вагон — могила! Не беспокойтесь, шуметь никому не позволим.
Виктор уже стоял в коридоре, когда проводник проявил инициативу:
— Может, чайку? Или ещё чего… для лучшего сна?
— Нет, спасибо, — начал было Рогов, но тут же передумал. — Послушайте, а водка есть?
— «Столичная», — кивнул собеседник. — Высший сорт!
— Давай бутылку.
Когда Виктор наконец вошел в купе, Курьев уже раскатывал матрас:
— Решил не скучать по дороге? — Поинтересовался он, указывая на принесенную спутником водку.
— Думаю, надо бы вспрыснуть, — кивнул Рогов. — С градусом в башке жить веселее!
— Ох, Циркач, — покачал головой Куря. — Мутный ты какой-то. Строишь из себя фраера, а на деле…
— Ладно, — огрызнулся Виктор. — Обломись, оценщик! Сам-то?
— Чего это? — Нехорошо прищурился спутник.
— И нашим стелишь, и вашим…
— Ты чего гонишь, Циркач? Каким ещё вашим?
Теперь мужчины стояли лицом к лицу.
— Спиригайло, например, Семен Игнатьевич… Скажешь, незнаком?
Куря с облегчением усмехнулся и присел на край полки:
— Дурак… Спиригайло — мелкая сошка!
Потом с мстительным удовлетворением добавил:
— Но насрал он тебе, конечно, капитально.
«Вот те на! — Мысленно констатировал Рогов. — Связи со Спиригайло ты не боишься, значит Болотов с Булыжником были в курсе… А чего же тогда вскинулся так? На какого же дядю ты ещё пашешь?»
— Слушай, давай не будем! Дорога дальняя, успеем ещё погрызться. Выпьешь для кампании?
— Не буду, — сухо ответил Куря.
— Ну и как хочешь! — Обиженно махнул рукой Виктор. — А я, пожалуй, приму стопочку. Подай мне… Вон там, в сумке, внизу, закуска.
— Где еще?
— Да вон, у тебя под ногами.
— Где? — Возмутился Курьев и пробубнил, наклоняясь:
— Вообще оборзел…
Больше он ничего не успел сказать. Резко, почти без замаха Рогов ударил его бутылкой по темени.
— Вот так, земеля!
Тело Кури сползло под стол. Виктор пощупал пульс:
— Живой. Это хорошо… Поедешь ты теперь в Минск…
Приговаривая, Рогов закинул на матрас бездыханное тело:
— Покатайся немного, с тебя не убудет… А мне соглядатаи не нужны, я в другую сторону должен ехать.
Удивительно — бутылка осталась цела, лишь крутился в ней поднятый со дна сотрясением мутноватый, белесый осадок.
— Дрянь водка, — обиделся на проводника Виктор. — Самопал!
Он туго стянул спутника по рукам и ногам простынями, привязал его к полке и забил в рот импровизированный кляп:
— Спи спокойно, постарайся не храпеть… — Оставшегося времени едва хватило на то, чтобы прошариться по карманам Курьева, забрать «маляву», деньги и билеты.
Поезд уже клацнул суставами и плавно тронулся. Высунувшись из купе, Виктор убедился в отсутствии проводника, запер дверь трехгранным ключем-«специалкой» и стремглав побежал по коридору в дальний, нерабочий тамбур. Проскочив площадку, он отпихнул замершую с флажком проводницу соседнего вагона и выскочил наружу.
Скорость уже была приличная, и на ногах Рогов не удержался.
— Эй ты чего? — Скорее с удивлением, чем злобно высунулась из дверного проема чья-то физиономия. — Совсем, что ли?
— Все в порядке, — Ответил Виктор, поднимаясь с заплеванного асфальта. — Я просто не на тот поезд сел…
ЭПИЛОГ
Ноздри Виктора вдыхали тяжелый, полузабытый запах лагерной котельной. Он поневоле щурился от гудящего пламени в топке, с трудом привыкая опять к завывающим трубам и угрожающему гудению паровых котлов.
Старик отошел от испорченного манометра:
— Если сомневаешься — убей.
Рогов кивнул. Он понимал, о чем идет речь: если сомневаешься в мысли убей саму мысль, если сомневаешься в желании — убей желание! В общем, если не уверен, что лед достаточно крепок, даже не пытайся перейти реку.
Старик был сухонький, невысокого росточка, в просаленной телогрейке. Лицо его казалось состоящим из тысяч и тысяч морщин, но глаза смотрели по-юношески открыто и живо. Вот только руки еще, узловатые, с потрескавшимися от труда и времени черными ногтями, выдают возраст…
— Пойдем!
Виктор вслед за хозяином прошел в закуток, где с трудом помещались продавленная кушетка и стол:
— Садись. Сейчас чифирнем…
На гвозде висела пахнущая неистребимой сыростью рванина.
— За что ты сидишь, дед?
— За то, что не убил.
Рогов пожал плечами:
— Не хочешь, не рассказывай.
Старик снял телогрейку и уселся на край стола:
— Я раньше жил в Советском. Есть такой поселок в Хабаровском крае, на берегу Маймакана. Глухомань, если судить по-вашему. Десяток домиков, контора леспромзага, а вокруг — тайга и болота. Вот, при конторе-то я и числился: смолу собирал, на охоту ходил… Километров за сто в сезон забирался, один. Траву сушил, ягоды, капканы ставил.
— Охотился?
— Да. Там зимовье было, добротное. Геологи ещё до войны из елей вековых срубили, в нем я и жил месяцами.
Старик поднялся, прошел к топке и кинул в огнедышащее чрево несколько лопат угля:
— Ты знаешь, почему медведь весной человеку опасен?
— Нет, — честно признался Виктор, и голова его в нынешней, купейной реальности даже чуть качнулась по подушке.
— Медведь ревет страшно, очнувшись от зимней спячки, потому что мучают его жестокие запоры. Ох, и маются бедолаги! Тужатся изо всех сил, рвут с корнями деревья, камни с обрыва швыряют… К тому же, весной в тайге голодно, растительность слабая, вот и выходит медведь на охоту — кровь ищет. Опасен в это время медведь для человека. Упаси Бог на пути ему попасться!
— А если с ружьем?
— Ни ружье, ни карабин… Заломает! Сидит в засаде тихо, не рыкнет, а выскочит — не убежишь.
Старик отер полотенцем запаренную шею:
— Я раз даже с рысью встречался, но та кошка — тварь хитрая, сама стороной обошла. А с волками зимой худо… Трутся поблизости, напасть не нападут, но напакостят. Собаки у меня тогда были две — Алдан и Ойра. Невесть что, помесь какая-то, но злые. А проку в них? От зимовья, конечно, волков отпугивали, не любит волк собачьего лая. Понимает, что хозяин близко. Но в тайге… Творили, что хотели! Даже капканы чистили.
Старик порылся под ветошью и вынул откуда-то пачку чая:
— Как-то примечаю — ушли волки, нет их. А чуть позже и собаки мои пропали. Поскулили, потерлись у порога — да сиганули в тайгу посреди белого дня: нос в одну сторону, сами в другую. Что за чертовщина? Потом выяснилось… Примерно через неделю вышел я с утра на лыжах. Да припозднился, решил путь сократить.
Голос старика утих, но потом зазвучал с новой силой:
