Колин Маккалоу - Блудный сын
— Если ты думаешь, что родишь на второй неделе октября, — начала Дездемона, — тогда сейчас ты на восьмой или девятой неделе. Есть тошнота, рвота?
— Еще нет, — ответила Милли, вновь обретая равновесие. — Могу я спросить имя твоего гинеколога? Он меня возьмет?
— Его зовут Бен Соломон, и, как все гинекологи, он любит родовспомогательную составляющую своей профессии. Мне позвонить ему?
Милли засияла.
— О, ты сможешь? Спасибо!
Спустя пять минут у Милли уже была назначена с ним встреча на завтра, она записала полное имя доктора Соломона, адрес и номер телефона в свой дневник.
— О, Дездемона, ты можешь себе представить наших детей? — спросила она, совершенно преобразившись. — Не такие светленькие, как я, и не такие темные, как Джим!
— Да, могу, — ласково ответила Дездемона. — Ты уже сказала Джиму?
— Да, прошлой ночью. Он был на десятом небе от счастья.
— А родителям?
Милли вздрогнула.
— Еще нет. Но скоро скажу.
«Что происходит?» — размышляла Дездемона, проводив Милли и отправившись проверить Джулиана и Алекса. От их с Кармайном внимания не ускользнул тот факт, что Патрик и Несси отдалились от всего огромного семейства из — за этого ужасного расследования, но почему Милли не сказала своему отцу — доктору о беременности? Нет гинеколога! Женщина тридцати трех лет — и совершенно несведуща в данной области. Невероятно для такого возраста! Дездемона старалась размышлять о Милли беспристрастно. Может, она немного «не в своем уме» в этом вопросе? Всепоглощающая любовь, верно, но для Дездемоны с ее немалым опытом она всегда смешивалась и с иными чувствами, направленными на иные области. «Хоть я и люблю Кармайна, верно, страстно, с благодарностью, он — моя защита и опора. И я искренне люблю своих маленьких сыновей. Я люблю свою свекровь Эмилию, всех своих невесток… Это гобелен, который передает все богатство красок, включая мрачно — серые и черные пятна послеродовой депрессии. Таковы люди — разноцветные гобелены. Но не Милли. Задумывался ли кто — нибудь о… нет, не о душевном состоянии, а о состоянии мыслей, их направлении? Что — то они пропустили, или нечто сильно раздутое затмило их взоры…»
Подъезжая к дому, Милли погрузилась в мечты о будущих кулинарных шедеврах, приготовление которых будет скрашивать ее досуг во время беременности, как вдруг почувствовала внутри себя какое — то изменение. Она не понимала, почему ее накрывает слепая паника, но, оставив машину на проезжей части со вставленными ключами, она стремительно бросилась в дом, чтобы осмотреть себя и понять, что случилось.
Кровь! И она не прекращала сочиться, хотя обильного кровоизлияния не было.
Ее дневник! Где же ее дневник? Непослушными руками она вытащила книжку из сумочки, нашла там телефон доктора Соломона и набрала его.
— Не двигайтесь, сидите на месте и ждите «Скорую», — велел он. — Я лучше помещу вас в больницу, где смогу обследовать и провести необходимые тесты.
— Мне позвонить мужу? — спросила Милли, ее лицо было мокрым от слез. — Доктору Джеймсу Хантеру. У меня ведь выкидыш, верно?
— Или внезапное родоразрешение, вы на раннем сроке. В любом случае плод еще внутри вас, Милли. Давайте сначала обследуемся, хорошо? Позвоните своему мужу, но не теряйте духа. Ладно?
О, утро было таким замечательным! Она носила ребенка, завела замечательную подругу, на которую можно положиться, и изучила базовые принципы готовки. В мечтах Милли пребывала одновременно в двух ипостасях: творящей кулинарные шедевры и обнимающей красивого смуглого младенца с глазами необыкновенного цвета.
Сейчас ей казалось, что она больше никогда не захочет есть и этого красивого смуглого младенца тоже не будет.
Этим же утром проходило совещание между главой ИЧ, Джеффри Чосером Миллстоуном, доктором Джимом Хантером, Максом и Давиной Танбалл и нанятым рекламным агентом, Памелой Дивейн.
— Я предлагаю устроить грандиозное университетское торжество в день выхода книги, — сказала Памела, откидываясь назад в кресле и скрещивая свои стройные ноги. — Это возможно, Чосер? — спросила она главу издательства, которым с легкостью вертела. Он был послушной глиной в ее руках. — Коктейльная вечеринка, не званый ужин, — продолжила она. — Если возможно, с президентом Чабба в качестве хозяина. Моусон Макинтош — всегда новость. Вечеринка на сто пятьдесят человек в помещении, достаточно большом, чтобы вместить еще и телевизионщиков с камерами и всевозможных журналистов, и чтобы они не натыкались друг на друга и на гостей. Есть предложения?
Глава издательства некоторое время размышлял и вскоре кивнул, соглашаясь.
— Рекомендую Музей редких книг, — сказал он. — Настоящее архитектурное чудо, причем внутри даже красивее, чем снаружи. Стеклянные колонны, пронзающие пол из белого мрамора, делают его впечатляющим. Пол уложен ярусами, что позволяет расположить съемочную группу на помосте, а мы можем выделить столько пространства, сколько захотим, Памела. Воспользуемся бархатными канатами, чтобы оградить необходимое пространство.
— Здание Плюща без вариантов? — спросила она.
Доктор Миллстоун вздрогнул.
— После произошедшего там убийства Тинкермана президент Макинтош никогда не согласится.
— Жаль, но это честно. — Памела закурила. — Что ж, пусть будет Музей редких книг. Могу я на него взглянуть?
— Мы с Чосером отведем тебя туда после совещания, — сказал Джим Хантер. — Он здесь рядом.
— Хорошо. — Она издала звук, похожий на кошачье урчание, — «Еженедельник издателя», как всегда добр, а «Киркус Ревью» будет пожестче, но оба обзора посулили «Богу спирали» многообещающее начало. Джим, Смитсоновский институт просит тебя провести часовую лекцию для избранных, когда мы будем в Вашингтоне — небывалая честь, такое редко случается. Университетские радиостанции — а их несколько дюжин — сгорают от нетерпения, как и утренние телешоу. — Памела скривилась. — А значит, наш рабочий день будет начинаться рано утром, около пяти часов. Еще до завтрака в отеле. Тебе придется есть где — нибудь по дороге, что обычно не очень сытно.
— Я не хочу ехать в этот тур, — проворчал Джим.
— Это ад, но ад необходимый. В конце концов, ты будешь не один, с тобой поедем Милли и я, — успокоила его Памела.
— Не уверен, что Милли поедет, — сказал он.
Мисс Дивейн резко выпрямилась.
— Что ты имеешь в виду? Она должна!
— Почему? — удивленно спросил Джим.
— Она интересна прессе. Ты понимаешь, черное и белое, предубеждения, жизненный опыт. Ваша история незаурядна, а Милли — совершенно восхитительна. Она похожа на кинозвезду.
Давина слушала молча, поражаясь нахальству этой женщины: она пытается помыкать Джимом Хантером! Он пока не сдается, но насколько его хватит?
— Есть еще одна причина, — продолжила Памела, затушив сигарету. — Тетродотоксиновые убийства. Тебя и о них будут спрашивать, Джим. Как и Милли.
— С этим просто, — ответил он сквозь зубы. — Мы откажемся давать комментарии, так как расследование еще идет. Мы на самом деле не можем ничего рассказать, и скоро нас перестанут об этом спрашивать.
— Неплохо, — одобрила Памела.
Джим еще не закончил.
— Здоровье моей жены может не позволить ей отправится в рекламный тур, но если она все — таки поедет, вы предполагаете, что некоторые журналисты захотят взять у нас совместное интервью?
— Рано или поздно, — ответила она. — Вы разные, вы стильные, вы оба — выдающиеся ученые. Это не союз какого — то известного чернокожего мужчины и красивой глупой блондинки. Это союз одного доктора биохимии с другим, интеллектуально равным, союз, который долго подвергался остракизму. Потрясающая пара.
— Понимаю, — сказал Джим. — Боюсь все испортить, но Милли только что узнала, что беременна. И смею вас уверить, никто из нас не согласится причинить хоть какой — то вред нашему ребенку. Милли может не поехать.
14 марта 1969 года, пятница
К полудню Милли жутко устала от больницы, но теперь чувствовала себя хорошо. Самым худшим стала сумасшедшая скорость распространения новости о том, что она потеряла ребенка; казалось, весь Восточный Холломен об этом знает, от убитых горем родителей до Марии, Эмилии, Дездемоны, Кармайна, всего семейства Черутти и О’Доннеллов. Для Патрика и Нес — си это стало двойным ударом — потерять внука еще до того, как им сказали о его существовании. И чувство вины! Почему Милли не смогла во всем довериться маме и папе? Рассказать о тетродотоксине…
Милли впервые оказалась в больнице. Ее выздоровление омрачали люди из детства, которых она прежде сама вычеркнула из своей жизни. Сейчас они чувствовали себя обязанными прийти к ней с цветами, фруктами или шоколадом и постоять, не зная, что сказать.
Она тоже не могла помочь им подобрать слова, ведь ничего о них не знала.
