Лейф Перссон - Другие времена, другая жизнь
Блевотина еще лучше отпечатков, если дело касается убийства, подумал он.
— Мы запросили криминалистический отдел Центрального полицейского управления Стокгольма, — сообщила Хольт, — так что они, наверное, этим уже занимаются. Рвотные массы еще лучше, чем отпечатки, когда дело касается убийства, — озвучила она его мысли.
Будем надеяться, кротко подумал Юханссон. Опыта у него было куда больше, чем у Хольт.
— Хочу попросить тебя об одной услуге, — обратился он к Хольт. — Мне надо посмотреть на фотодокументы с места преступления… Если бы ты принесла мне все бумажки, судебно-медицинские протоколы — в общем, все, что ты сочтешь заслуживающим внимания, я бы попробовал составить собственное представление…
— Само собой, — пообещала Хольт.
Он и в самом деле заинтересовался, подумала она.
— И что… — Юханссон улыбнулся и откинулся на стуле. — Ты по-прежнему считаешь, что это Штейн его прикончила?
— Да, — кивнула Хольт, чуть не добавив «к сожалению». — Во всяком случае, мы работаем в этом направлении.
И ничего хорошего в этом нет, подумала она.
— И это тебе не нравится, — разглядывая ее, сделал вывод Юханссон.
— Не нравится.
— Потому что она женщина?
— Может быть… Не знаю, — ответила Хольт.
Соберись, Анна, мысленно приказала она себе.
— Так бывает иногда, — поддержал ее Юханссон. — Самому не нравится то, что ты делаешь. Особенно если учесть, что этот Эрикссон, похоже, был редкостный подонок.
— И куда бы мы пришли, если бы вдруг поступило разрешение убивать всех подонков? — слабо улыбнулась Хольт.
— Боюсь, народонаселение сильно бы поредело, — сказал Юханссон бодро. Судя по всему, эта мысль доставила ему удовольствие. — Давай определимся. — Он откинулся на стуле и начал загибать пальцы. — Нам нравится то, что мы делаем. Мы не осложняем дело ненужными рефлексиями. Мы не доверяем случаю и для начала выясняем вопрос с полотенцем. Когда разберемся с блевотиной и всем прочим, то с чистым сердцем передадим все свои сомнения прокурору. — Юханссон загнул пятый, последний палец на левой руке.
— По мне так лучше некуда. — Хольт принужденно улыбнулась.
— И не забывай, что мы не ведем следствие по делу об убийстве, — закончил разговор Юханссон.
Теперь вперед, подумал Юханссон, когда на только что покинутый Хольт стул уселся Викландер.
— Рассказывай, — велел он.
Все, что Юханссон несколько сумбурно обсуждал с Перссоном, сопровождая разговор жареной свининой с фасолью и немереным количеством выпивки, теперь приняло вид протокола допроса, копию которого он мог получить хоть завтра. Более того, Перссон просил передать, что с удовольствием повторил бы такое собеседование в ближайшее время и в той же форме.
— Вот что значит настоящий полицейский старого закала! — воскликнул Юханссон с чувством, намеренно подчеркивая свой норрландский акцент. — А что он рассказал о малыше Вальтине?
Перссон рассказал о бывшем обер-комиссаре полиции Клесе Вальтине довольно много, но ничего особенно лестного.
— Spare me no details,[34] — с удовольствием произнес Юханссон и устроился на стуле поудобнее.
Клес Вальтин, как уже говорилось, расстался со службой в СЭПО еще весной 1988 года, когда так называемый внешний отдел, коего он был начальником, ликвидировали. Заявление об увольнении подал он сам, а если бы он этого не сделал, его все равно бы выгнали.
— Темные финансовые дела, — сообщил Викландер. — Ревизоры жаждали крови, но Берг удовлетворился его отставкой.
— Не думаю, чтобы это как-то повлияло на его благосостояние, — заметил Юханссон. — Он ведь, кажется, унаследовал кучу денег, если я ничего не путаю.
Да, наследство ему досталось довольно большое. И крупные суммы помимо наследства — куда более неясного происхождения. Какие-то темные дела, которые он провернул, будучи нашим сотрудником. До сих пор многое припрятано за границей, сколько именно, установить трудно, но и эти деньги, по-видимому, тоже не особенно чистые.
— Вальтин, похоже, был украшением нашей конторы, — хмыкнул Викландер.
— Вспомни, как шикарно он одевался, — довольно ухмыльнулся Юханссон.
Только не в момент смерти. Викландер рассказал, что, когда нашли его тело, вернее, то, что оставили средиземноморские птицы и рыбы, на нем не было даже плавок.
— Он отдыхал на Майорке, — продолжил Викландер, — дело было в октябре тысяча девятьсот девяносто второго года. Поселился в каком-то люкс-отеле, где бывал чуть не каждую осень, на мысу к северу от курорта Пуэрто-Полленса, и каждое утро перед завтраком ходил купаться.
В один прекрасный день он с купания не вернулся. Его вынесло на берег в нескольких километрах от отеля две недели спустя, вернее, не его, а то, что от него осталось.
— Вот оно как… Что-нибудь настораживало?
— Если верить испанским коллегам — нет. Списали как несчастный случай: никаких дырок от пуль в его останках обнаружено не было. Опять же со слов Перссона.
— А что Берг?
— Берг поступил как Берг, — пожал плечами Викландер. — Как только он узнал, что Вальтин погиб, тут же начал расследование. Среди прочего велел тщательно обыскать его дом, вернее, два: большую квартиру на Норр-Меларстранд и родовое поместье в Сёрмланде.
— А он был уверен, что это останки Вальтина, а не кого-то другого? — спросил Юханссон. В таких вопросах он был весьма придирчив.
— Перссон говорит — сомнений нет. В архиве были образцы его ДНК, и, когда труп привезли в Швецию, они сопоставили данные. Абсолютно точно — утонул именно Вальтин.
Что ж, попробуем пережить эту потерю, подумал Юханссон.
— А что нашли интересного в его домах? — спросил он.
— Это-то и забавно. За исключением загадочного завещания в банковском сейфе — я к нему еще вернусь, — ничего личного. Полно дорогой мебели, картин… и все.
— И как реагировал Берг?
— Продолжал копать. Вальтин был большим бабником, это было всем известно, но дома у него никаких подтверждений сексуальной активности не обнаружили — к общему удивлению. У следственной группы даже сложилось мнение, что он привел в порядок свои дела, уничтожил нежелательные улики и поехал на Майорку, чтобы покончить с собой. Кстати, после увольнения он начал сильно поддавать. Все, кто его встречал, говорили, что вид у него изрядно помятый.
— Это и в самом деле так? — поинтересовался Юханссон. — Я имею в виду, он действительно покончил жизнь самоубийством?
Бабник, подумал он и почему-то вспомнил свою жену. Приятно слышать!..
— Не знаю. — Викландер опять пожал плечами. — В этом вопросе полной ясности достичь так и не удалось, хотя испанцы утверждали, что это типичный несчастный случай. Они, естественно, опросили персонал в отеле. Люди говорили, что он в то утро был такой же, как всегда.
— И никаких свидетелей?
— Никаких. В отеле жили в основном испанцы, а они, в отличие от Вальтина, дрыхли до обеда. Вальтин был, надо полагать, жаворонком. В отеле собственный пляж, закрытый для всякой шушеры.
— Ну что ж, — сказал Юханссон. — Значит, будем пребывать в неизвестности. А что с завещанием?
— Мороз по коже. Завещание лежало в банковском сейфе, написано от руки, причем никаких сомнений, что это его почерк. Поверить трудно…
— Что же там было, в этом завещании?
— Все деньги — а сумма, поверь, немалая — он завещал на учреждение фонда по изучению женской ипохондрии. В память матери… Фонд, кстати, должен был носить ее имя. «Фонд изучения женской ипохондрии, учрежденный в память моей матери Айно Вальтин и других сверхмнительных дам, отравляющих жизнь своим детям» — именно такое название он собирался дать фонду.
— Забавная история! — Юханссон немедленно представил собственную мать, ныне почти девяноста лет от роду. Она родила семерых детей и вставала с петухами уже на следующее утро после родов. Мамочка Эльна, давно пора позвонить и узнать, как она там, с любовью подумал младший сын Ларс Мартин Юханссон.
— Дальше еще веселее, — уверил его Викландер. — Он объясняет в завещании, что побудило его так поступить. Мол, мамаша всю жизнь, сколько он себя помнит, обещала скоро умереть чуть ли не от всех заболеваний, которые только можно отыскать в медицинских справочниках, и он так устал от этого нытья, а еще больше оттого, что она никак не хотела выполнять обещанное, что взял и столкнул ее с перрона на станции метро на Эстермальме.
— Чертовщина какая-то! — сказал Юханссон.
Даже Вальтин вряд ли на такое способен, подумал он.
— Это точно, — согласился Викландер, — но старушка умерла именно так. В конце шестидесятых, когда Вальтину было лет двадцать пять и он изучал юриспруденцию в Стокгольмском университете.
