Александр Звягинцев - До встречи в Лондоне. Эта женщина будет моей (сборник)
– Но почему? Ты стала первой леди страны… Сколько женщин даже не смеют мечтать об этом! Огромная власть, невиданные возможности…
– Знаю. Но оказалось, что мне – мне! – это просто не нужно. Я не рождена для этой утомительной светской жизни, для всех этих церемоний и обязанностей. Все время притворяться, все время позировать… Ты всегда в центре. Наверное, это соблазнительно для женщины – быть всегда и везде обслуженной первой – и в бутике, и в парикмахерской, и на курорте… Это действует на тебя, и ты становишься какой-то другой. Не просто другой, а как будто не собой, живешь по чужим правилам… Как будто это чья-то чужая жизнь, а твоя, единственная, осталась позади и никому не нужна и не интересна.
– Может, ты заблуждалась? Или преувеличивала?
– Преувеличивала? Не думаю. Там за все приходится платить. Тебе это не нужно, но расплачиваться ты обязана! У тебя все есть, но в то же время ты всем должна и не можешь отказаться от вещей, которые тебе не интересны, тяготят, угнетают. О, эти обязанности супруги президента! Требования протокола! Официальные визиты! Заученные фразы, приклеенная к твоему лицу фальшивая улыбка… Я просто не могла играть эту роль, она оказалась не для меня. Однажды во время визита в Африку я поняла это окончательно. Мы уже улетали, прощались с провожавшими у самолета, когда вдруг раздался выстрел. Я ничего не поняла, а телохранители сбили меня с ног и потащили по трапу, как мешок, внутрь самолета…
– Они обязаны как можно быстрее вывести вас из зоны возможного обстрела. Причем, закрывая вас своими телами. Это их работа.
– А я не хочу, чтобы в меня стреляли! Я не сделала никому ничего такого, за что меня можно убить.
Ледников помнил эту историю. Как выяснилось потом, когда самолет президента уже улетел, покончил жизнь самоубийством по какой-то своей причине один из правительственных снайперов, которых расположили на крыше аэропорта. У него был полный боекомплект, и при желании или затмении в мозгах он мог положить на месте всех – и встречавших, и провожавших. К счастью, такая мысль не пришла ему в голову.
– И потом… Я вдруг услышала по радио личные телефонные разговоры принцессы Дианы. Понимаешь? Личные! Оказывается, ее разговоры прослушивали, записывали, а теперь за деньги крутят в эфире.
– Это делали британские спецслужбы. Членам королевской семьи могли угрожать террористы, поэтому они…
– Да наплевать мне, почему они это делали! Я не хочу, чтобы мои разговоры с близкими людьми прослушивали, а потом крутили на потеху толпе! Это моя жизнь, и другой больше не будет! Все решилось окончательно, когда я узнала, что моему сыну угрожают по телефону. Кто-то из наших телохранителей дал его телефон своему ненормальному дружку, и тот принялся названивать. Я так и знала, что все эти охранники, телохранители, секретные агенты на самом деле только и ждут, чтобы продать нас! Или как-то поживиться за наш счет.
– А твоя пропавшая служанка… О ней ничего так и не известно?
– Нет. Я знаю, что об этом пишут и говорят. Будто я издевалась над нею и довела чуть ли не до самоубийства… Но ничего такого не было! Как раз Дорис я доверяла больше, чем всем остальным. Она работала у меня уже много лет.
– И наверняка ваши спецслужбы привлекали ее к сотрудничеству…
– Я знаю. И не хочу больше ничего этого! Я хочу другой жизни. Свободной.
Ледников смотрел из окна на кресты церкви Александра Невского, которые пылали в лучах вечернего солнца, словно зажженные свечи. То ли праздничные, то ли поминальные.
Слежку Ледников обнаружил быстро. Расставшись с Николь, он опять бесцельно бродил по парижским улицам, пытаясь, как тот несчастный бунинский поручик, разобраться в происшедшем, и ничего, кроме недоуменных вопросов к себе, ему в голову не приходило. Что это было? Зачем? Что теперь делать?
А потом заметил синий «ситроен», крадущийся за ним. Ничего удивительного, все-таки первую леди не оставляют в покое, даже когда она пытается скрыться от всех по своим личным делам.
Оторваться от них он решил просто из спортивного интереса. Пользы в этой попытке не было никакой. Наверняка он уже много раз сфотографирован, идентифицирован и занесен в соответствующее досье. Но тащить за собой хвост к Немцу не хотелось, и он, воспользовавшись первой же возможностью, нырнул в небольшое кафе, надеясь, что там есть запасной выход.
«Не скроюсь, так согреюсь», – усмехнулся он про себя.
Глава 12
Юрий Иноземцев
Oeil pour oeil, dent pour dent
Око за око, зуб за зуб
В Париж он возвращался на личном самолете Ильи Можжарина.
Илья был хорошего роста, смугл, имел нос с горбинкой, иссиня-черные волосы с ослепительным пробором – типичный южанин из курортного города, гроза отдыхающих дамочек. Сам он объяснял свои южные черты и ухватки тем, что в роду его были кубанские казаки с хорошей примесью кавказской крови, бежавшие в гражданскую войну в Москву, спасаясь от ужасов большевистского расказачивания. При этом он носил деловые очки без оправы, которые придавали ему вид занудного доцента.
Родился Илья в приличной, как тогда говорилось, московской семье. И только. Мать преподавала, отец заведовал кафедрой в институте. Советская интеллигенция в чистом виде. Выпускнику-отличнику экономического факультета МГУ не составило труда устроиться в престижный государственный банк, который ведал экспортно-импортными операциями СССР. Там он скоро вырос до начальника серьезного отдела. Советское государство тогда уже отдавало концы и отплывало в историческую мглу, куда не могло взять свое гигантское имущество, и оно плавно переходило в цепкие руки новых русских людей. Можжарин и несколько его коллег в точном соответствии с действующим тогда законодательством создали под крышей банка частную финансовую компанию, куда по новым правилам игры стали переводиться некоторые активы. Когда банк окончательно захирел и его решили приватизировать, контрольный пакет государство разрешило выкупить именно компании Можжарина.
Новый банк быстро набирал обороты – через него по старой памяти шли все международные сделки огромной страны. Потом начались покупки заводов, газет и целых пароходств вместо жалких классических пароходов. К тому же его институтский приятель Глеб Слепокуров оказался не кем иным, как губернатором богатейшей уральской области. Со всеми вытекающими для Ильи последствиями.
Вскоре Можжарин купил себе дом в Париже, виллу на Лазурном Берегу, расставил на руководящие должности своих бывших однокурсников, к которым питал доверие, а сам превратился в этакого «финансового гения», который смотрит на все свысока и определяет стратегию развития своей империи – что прикупить, а что продать. Кстати, он действительно был финансистом от Бога, ведь еще в школьные времена Илья выигрывал многие математические олимпиады в Москве и порой ставил в неловкое положение учителей математики, предлагая решить задачи совершенно иным способом, чем рекомендовалось в учебниках.
Иноземцев, к которому Можжарин обратился по чьей-то рекомендации с несколькими просьбами еще во время первого своего появления в Париже, был почему-то уверен, что и его империю скоро развалят и раздерут уже новые хищники, циничные и завистливые, которые посчитали себя обойденными такими первопроходцами, как Можжарин. Но тот проявил способность понимать ситуацию – отказался от всякой политики, продал газеты от греха подальше, чтобы не раздражать власти свободой слова и критики, и устроил на работу в свои подразделения несколько детишек и жен высокопоставленных представителей нового руководства. И благополучно уцелел.
К Иноземцеву его тянуло, потому что иногда Можжарину очень хотелось услышать что-то резкое и жесткое в свой адрес, от чего он среди своих прихлебателей и дворни давно отвык. К тому же он чувствовал в Иноземцеве какую-то иную породу, иную иерархию ценностей, которые ему были очень близки. Ведь он очень любил креативных людей и многим бескорыстно помогал. Да и возраст уже брал свое, вдруг, несмотря на раздавшееся от денег самомнение, накатывало желание понять про себя нечто новое, что-то переоценить, уяснить… А может, и перейти в другое духовное измерение.
«Ты, Илюха, слишком быстро обожрался, – посмеивался над ним Иноземцев. – У тебя в глазах пресыщение. А это то же самое, что ожирение. От пресыщения – холестерин в мозгах, тромбы в душе, повышенный сахар в чувствах. И ощущение, что больше уже ничего не будет, тупик… Опять жрать?»
Можжарин кривил губы, каменел лицом, но покорно слушал. Русскому человеку без таких душевных разговоров жить невозможно. Он в них душу обмывает, готовя ее к новым искушениям.
«И потом, ты же энергетический вампир, – безжалостно продолжал Иноземцев стараясь завести Можжарина. – У тебя внутри свой энергетический котел проржавел и только хлюпает да чавкает, а ничего не вырабатывает… Морально износился. Знаешь, что это такое? Моральный износ?.. И девки тебя не спасут! У них если и есть энергия, то слабенькая и, главное, дурная».
