Полина Дашкова - Эфирное время
У мамы-стюардессы, которая как раз находилось дома, не возникло вопроса, куда ее мальчик отправляется в десять вечера. Она ждала в гости своего друга майора милиции Топотко, и на Васин крик из прихожей «мам, я пойду погуляю» ответила: «Ага, погуляй, погода хорошая», причем даже не обратила внимания, что за окном ветер и холодный дождь.
В выселенном старом доме было тепло и уютно. Чифирь показался Васе горьким, от него вязало рот. Имелась еще какая-то индийская «дурь». Ее смешивали с табаком, выбитым из «беломорины», потом забивали назад в папиросу и курили, глубоко затягиваясь. От первой затяжки сильно закружилась голова. Вася решил воздержаться, чтобы не одуреть и не испортить свежесть впечатлений.
Перед «винтом» Гальку Глюкозу накачали водкой, чифирем, дали выкурить для дурости сразу целую папиросу с «дурью». Пныря подмигивал пацанам, намекая, что в водку Глюкозке добавил еще кое-что. Цыганки, вертевшиеся вокруг рынка, торговали маленькими флакончиками, в которых были специальные «женские возбудители».
Пныря врубил музыку. Из новенького кассетника «Электроника» запела хрипатая француженка Далида. Галька захохотала, как сумасшедшая, начала раздеваться посреди комнаты, разбрасывая одежду и принимая позы красоток с календарных картинок. Вася смотрел и думал, что вот она, настоящая жизнь, вот он, взрослый крутой кайф, ради которого лохи работают, братва идет на дело, но цель одна: эта комната в ярких картинках, эта голая Галька с огромной белой грудью и круглым, рыхлым, как подушка, задом.
Процедура «винта» не произвела на него сильного впечатления, даже разочаровала. Это напоминало урок физкультуры, когда все по очереди отжимаются и приседают, потея от усердия, а учитель ведет счет, поглядывая на секундомер. Подошла его очередь, он быстро и деловито справился с поставленной задачей, и сам процесс не доставил ему удовольствия. Ему понравилось другое. Ощущение абсолютной власти над живым существом, которое вроде бы такое же, как ты, две руки, две ноги, голова. Вчера Глюкоза снисходительно трепала его по щеке, разгуливала по Малюшинке, хихикала с подружками, а сейчас она распластана на матрасе, и делай с ней, что хочешь. Ты сильный, ты главный, она ничто.
Когда пошли по второму кругу, и опять был Васин черед расстегивать штаны, он заметил, что Галькино тело стало каким-то совсем уж вялым и покорным.
Первый азарт прошел, пацаны забыли о Глюкозке, играли в карты, ржали, закусывали водку и чифирь домашней колбасой с Центрального рынка. На всю комнату орала из магнитофона группа «АББА». Вася взглянул в лицо Глюкозке. Глаза ее были широко открыты и смотрели прямо на Васю. Теплое влажное тело не шевелилось. Он потрогал пальцем ее губы и понял, что она не дышит.
Он быстро встал, застегнул штаны, огляделся. Гульба была в самом разгаре. Никто, кроме него, еще не знал, что произошло. Вася напрягся. Ему следовало принять очень важное решение.
Он был ребенком наблюдательным и блатной закон знал неплохо. Взрослые разговоры не пролетали мимо его ушей. Он мигом сообразил, что «мокруху» Пныря скинет на него, на малолетку, потому как ему за это, считай, ничего не будет.
Знал он также, что милиция не берет Пныря потому, что тот всегда выкручивается. Всем известно, что он руководит бандой, но доказать ничего нельзя. Получается как в басне Крылова про лису и виноград: видит око, да зуб неймет. Это литературное сравнение Вася слышал не где-нибудь, а у себя дома, от близкого маминого приятеля, начальника районного отделения милиции, майора Топотко.
Тут же перед Васиным мысленным взором со сверхзвуковой скоростью прокрутились два варианта дальнейшего развития событий.
Вариант первый. Он сообщает Пныре о том, что Глюкозка откинула копыта. Начинается паника, в итоге все линяют, а Пныря организует дело таким образом, что виноватым в смерти студентки педучилища окажется он, маленький беззащитный Вася Соколов. Как удастся Пныре решить эту задачу, не важно. Лысый рецидивист славился своей смекалкой, и говорили, что малолеток он приваживает не только для выполнения мелких поручений, но именно для того, чтобы иметь под рукой виноватого, которого можно отдать ментам, если что. Пныря умел уговорить, запугать, запудрить мозги, наобещать с три короба, а если не удавалось, то с непокорным малолеткой поступали по всей строгости. Его «опускали». А что это такое, объяснять не надо. Когда случалось следующей несовершеннолетней «шестерке» выбирать между детской колонией и петушиной славой, сомнений не возникало.
Вариант второй. Вася никому ничего не говорит, очень тихо уходит, бежит домой, где в данный момент должен еще находится товарищ майор, и рассказывает начальнику отделения, как только что пробегал мимо выселенного дома, а оттуда раздавались страшные девичьи крики, мужские голоса. Ему показалось, что за освещенным окном отчетливо мелькнул силуэт страшного дядьки с золотыми зубами, ну, того, лысого, его, кажется, Пныря зовут.
— Там такое творится, такое… кажется, они ее убивают, — задыхаясь, испуганно сообщит он майору.
Товарищ Топотко скажет Васе большое милицейское спасибо, быстро вызовет наряд, и Пнырю наконец возьмут с поличным, да не просто, а по «мокрому» делу. По очень «мокрому», потому как там еще и групповое изнасилование.
Второй вариант понравился Васе значительно больше первого. Первый грозил ему детской колонией, второй ничем не грозил, так как если возьмут Пнырю, бояться некого.
— Ты куда? — поинтересовался Пныря, заметив, как мальчик выскальзывает за дверь.
— Отлить, — не задумываясь, ответил Вася.
Через десять минут он был дома, а еще через двадцать Пнырю и его команду взяли тепленькими, пьяными, накуренными. О том, что вместо усталой чмары на матрасе лежит труп, они узнали только при аресте…
Позднее выяснилось, что цыганский возбудитель, подлитый несчастной Глюкозке в водку, был лекарством, которое ветеринары вкалывают строптивым кобылицам перед случкой, и для человека этот препарат в сочетании с алкоголем является смертельным ядом. Бутылочку нашли у Пныри в кармане куртки. Ему грозил если не «вышак», то пятнашка строго режима.
Майор Топотко посоветовал Васиной маме переехать в другой район, от греха подальше. Он был искренне благодарен Васе, так как за успешное задержание особо опасного преступника получил звание подполковника, был поднят с «земли», то есть переведен из районного отделения в округ.
Семья переехала с Малюшинки в новый дом у метро «Войковская». Вася с бандитами больше не дружил. Он стал хорошим мальчиком. После армии поступил в школу милиции. Получал грамоты и значки «отличник боевой и политической подготовки». Умел ладить с начальством. Был аккуратен, подтянут, невероятно исполнителен. Мечтал дослужиться до генерала. Его внимательный, пронзительный взгляд, раздражавший товарищей, начальству казался признаком серьезности, надежности, безусловной преданности.
По окончании школы Соколов попал по распределению в районное отделение, а не на Петровку, как планировал, однако все было впереди.
Довольно скоро он получил звание старшего лейтенанта и должность заместителя начальника отделения по розыску. Однажды он допрашивал свидетельницу. Девица была молодая и красивая. Они остались вдвоем в кабинете. И вдруг она внезапным резким движением порвала на себе блузку, грохнулась на пол и заорала:
— Помогите!
— Ты что, дура, сбрендила совсем? — Вася вскочил, попытался поднять ее с пола.
— Тебе привет от Пныри, — прошептала девица с наглой улыбочкой и тут же, набрав воздуха, опять заорала во всю глотку:
— Помогите. Насилуют! — При этом она умудрилась вцепиться в его китель обеими руками, да так крепко, что отодрать не было никакой возможности.
— Пусти, дура! Кто тебе поверит? — Вася пытался отцепить ее руки, но потерял равновесие, завалился прямо на нее.
— Пныря велел передать, что везде тебя, суку, достанет, — прошептала девица, — отпустишь Сизаря, будешь жить. Не отпустишь, сядешь, потом ляжешь. Понял? В дверь заглянул дежурный.
— Насилуют! Помогите! — вопила девица.
— Соколов, ты что, с ума сошел? — дежурный помог ему подняться, девица продолжала орать, показывая всем разорванную блузку.
Свидетельница эта, Кускова Наталья Сергеевна; проходила по делу о квартирной краже. Рецидивист Сизарь был задержан в качестве главного подозреваемого. Вася знал, что в этом деле многое зависит от того, в каком виде он передаст документы в прокуратуру, причем никто его за руку поймать не сумеет, если он устроит все так, что Сизарь из подозреваемых перейдет в ряды свидетелей.
Вечером ему позвонили домой.
— Ну что, надумал? — спросил его приятный женский голос.
— Кто это? С кем я говорю?
— Вот дурной, — в трубке захихикали, — Пныря говорил, ты умный, а ты, оказывается, совсем дурачок, Вася. Так надумал или нет?
