Данил Корецкий - Счастливых бандитов не бывает
Под ногами сплошная грязь, не только потому, что дожди, а потому, что тут принято выплескивать за ворота помои, и зловонный ручей нечистот всегда течет по улице, даже в засушливый палящий август.
— Надо было резиновые сапоги надеть, — бурчит Леший себе под нос, обходя очередную лужу.
Посередине трущоб показались замки: вот огромный и безыскусный дом Цыги-старшего — огромный трехэтажный куб из красного кирпича под белой оцинкованной крышей с резными отливами и такой же трубой, рядом особнячок поменьше — обиталище Цыги-младшего, чуть в стороне — домище Самвела, за ним палаты Васьки Крашеной…
Он давно здесь не был и чувствовал, что в «Загоне» многое изменилось, но не мог понять — что именно. «Торчков» и перекупщиков меньше не стало, все так же трутся у известных всем домишек «пудели», — вроде все как раньше. Ан нет, не так… Не видно Светки-Квашни, нет Ваньки Ситцевого, а ведь они всегда торчали на улице, в любую погоду — это глаза и уши Цыги-старшего, а иногда и его руки… Да и сам Цыга-старший не курит на высоком крыльце своего дворца, не стоит на балконе третьего этажа, как капитан, осматривающий фарватер. Младший Цыга выглядывает время от времени из-за своего забора, озирается испуганно и снова пропадает.
И Самвел не обходит свои владения, переходя от дома к дому, будто справный хозяин, прикидывающий: где надо фасад подкрасить, где забор укрепить. Такое впечатление, что контроль за сбытом «дури» ослаблен, а дело пущено на самотек… Но так не бывает! И сейчас не так: вон, трутся по углам какие-то незнакомые угрюмые молодцы, сидят на скамейках у ворот, иногда отлучаясь греться в хорошие машины, стоящие в начале и конце «Золотой мили»… Новая система контроля, новая…
Да и торговля идет по-другому. Раньше «торчки», зажав в кулаке бабло, заруливали во двор к Василисе или Самвелу и тут же вываливались обратно с блеском радостного возбуждения в глазах и дозой в кармане. «Пудели» даже в дом заходили, как почетные гости, некоторым даже по рюмочке наливали… А теперь все стоят по двое-трое тут и там, ждут, пока подбежит пацаненок лет шести-семи, суют ему деньгу, и тот убегает. А потом возвращается и показывает, где дозу взять: они идут вдоль забора, наклоняются, поднимают пакетик, и ходу… Хитро придумали, чтобы с поличным не взяли…
Почуяв спиной пристальный взгляд, Леший нагнулся, будто шнурок завязать, а сам зыркнул назад: кто это на него пялится? А-а-а, знакомая рожа — «кармаш» Горгуля, он на речпортовской территории ошивается, но в группировку не входит. Чего это он здесь делает? Вроде никогда «дурью» не интересовался… Хотя и самому ему здесь делать нечего… Правда, «отмазка» есть — он должника ищет, ему Ворона нужен…
— Слышь, братское сердце, где мне Ворону найти?
— Не знаю…
Но кого ни спросил, никто про Ворону вроде не знает. Или, скорей всего, говорить не хотят! А тому, кого он ищет, сказали: вон кто-то к нему идет — худой, согнутый, заросший черной щетиной, с большим, загнутым книзу носом — вылитая Ворона.
— Ты мэня искаешь? — гортанно спросил незнакомец, будто ворона прокаркала. Он был напряжен и смотрел подозрительно, но вдруг лицо разгладилось, и на сухих губах промелькнула тень улыбки.
— Я тэбя знаю! В турмэ видэл. Ты был аврытэтны… Клоп поганяла твой, да?
Леший кивнул, но вид держал строгий.
— Я Омара ищу. Он мне денег должен. Говорил: если что, ты за него отдашь.
— Кыто?! Я?! Откуда дэньги, да?
— Я не с тебя получать пришел. Мне Омар нужен.
Ворона быстро огляделся по сторонам.
— Какой Омар?! Убиль Омар! Все знают, вес Загон.
Леший удивленно вытаращил глаза.
— Кто убил? Когда? Где?
Ворона развел руками.
— На Карпэт дом налэтэли. Омар заступался, его и убиль… Карпэт, шакал, дажэ не благадарыл, рубл не дал!
Сзади резко вякнул клаксон. Из милицейской машины вышел толстый капитан-участковый, взял Лешего за рукав.
— Кто такой? Что здесь делаешь? Документы есть?
— Конечно есть, начальник, об чем базар? — гражданин Клищук вынул из внутреннего кармана самый настоящий российский паспорт. Капитан бегло просмотрел его и сунул в карман.
— Ты его знаешь? — недобро спросил у Вороны.
Тот кивнул.
— В турмэ вмэстэ сыдэль. Но мэня выпустиль. А так нэт. Нэ знай.
И покачал головой.
— Давай в машину! — приказал капитан.
Глаза у него были оловянные, и Леший вспомнил его фамилию — Теслюк. Раньше он крышевал «Загон». Значит, кое-что осталось здесь без изменений.
Не обыскав, его посадили на заднее сиденье патрульной «шестерки» и повезли. Леший рассматривал толстую шею Теслюка и худую — безымянного сержанта за рулем — и думал, что вполне мог бы заколоть обоих заточкой, если бы она у него была и он собирался это сделать. И еще он думал: как повести себя в такой ситуации? Много лет схема была одна: попроситься к оперу угрозыска, а того попросить позвонить Кореневу. И все самым чудесным образом быстро улаживалось.
Но теперь времена изменились, сам Лис эту схему и отменил.
— Сейчас, Петруччо, столько оборотней в погонах развелось, что непонятно — кого больше, — озабоченно сказал он, глядя в сторону. — Так что будь осторожней. Если с тобой честный мент работает, по чистому делу, то можешь ему меня объявить. А если видишь, что гнида продажная какое-то гнилье на тебя вешает, то лучше молчи. На самый крайняк — замначу по криминальной можешь на ухо шепнуть. Да и то… Сам понимаешь…
А чего тут понимать? Ясен перец: задавят в камере или вены располосуют — вроде сам руки на себя наложил… Сейчас менты есть пострашней бандюганов…
Про капитана Теслюка можно было сказать многое, даже с первого взгляда: только по оловянным глазам и толстой красной физиономии. Сразу было видно, что это плут, взяточник, бухнуть любит и ни одну юбку не пропускает, особливо если она в его власти. Но заподозрить капитана в честности было совершенно невозможно! На нем было написано, что он оборотень. Причем, крупными буквами.
Лешего, кстати, это первое время здорово удивляло. В его мире кармаш, катала,[21] а особенно фармазон[22] должны иметь безупречную внешность порядочного человека. Располагающая улыбка, честный взгляд, внушающие доверие манеры для них то же самое, что для шнифера[23] его инструменты — «гусиная лапа», «балерина» или набор сверл. Например, явный проходимец Теслюк никогда бы не смог расположить к себе солидных попутчиков в вагоне «СВ» настолько, чтобы обыграть их до нитки. Тем более, что играть в сложные игры — преферанс, покер или штосс, он наверняка не умеет и никогда не научится. В очко и в буру, может, и выучится, но его самого разденет последний фраер… В мире блатных, где роль играют личные качества каждого, этот никчемный человечек умер бы от голода!
И предмет удивления Лешего состоял в том, что начальство почему-то не видело в Теслюке того, что обязательно видит любой простой непредвзятый гражданин. Оно, начальство, наделило его властью, выдало форму, удостоверение и пистолет, оно регулярно пишет на него хвалебные характеристики, присваивает новые звания и продвигает по службе… И таких теслюков с каждым годом все больше, причем не только в ментовке — и в следствии, и в прокуратуре, и во властных структурах… Иногда какого-нибудь оборотня ловят за руку, отдают под суд, а начальники и сослуживцы его хвалят и искренне удивляются, как будто и не подозревали, что негодяй у них на глазах творил свои черные дела! Леший не понимал: как такое может быть? Если кто-то крысячит «бабки» из общака, неужели братва его не раскусит и будет ждать, пока со стороны ревизор приедет? И неужели пацаны начнут удивляться и выгораживать, а сами не спросят с крысы, как с гада? И разве не ответит тот, кто крысу привел, и кто за него поручился? А бухгалтер, денежки общаковые считающий? А Хранитель общака? Все ответят, хотя и разной мерой! Вот и выходит, что у воров все честней и правильней, чем у государственных чиновников!
От возвышенных философских размышлений Лешего оторвал грубый факт прибытия в Нахичеванский райотдел. Теслюк не стал регистрировать его в дежурке, а сразу повел в какой-то кабинет. Опера так часто делают: им есть о чем поговорить с задержанным: скачать информацию, попробовать завербовать или прокачать на причастность к нераскрытым преступлениям. Но участковые не ведут оперативной работы, поэтому Теслюк должен был сразу записать его в журнал задержанных, составить протокол о правонарушении или написать рапорт о преступлении и передать в дознание. Почему капитан ничего этого не сделал? Оттого, что Клищук ничего не совершил? Но тогда зачем его вообще задерживать?
— Что ты делал в «Загоне»? Кто тебя туда послал? Что ты там вынюхивал? — начал наезжать Теслюк, буравя его своими, похожими на оловянные пуговицы, глазами. — Покажи руки! Ширяешься?
