Джоанна Флюк - Убийство в сливочной глазури
— Ты хочешь сказать… самоубийство?
— Конечно, самоубийство. Ты тоже так считаешь?
— Нет.
— Но почему? Для меня все очевидно.
Ханна тяжело вздохнула. Ей не хотелось сообщать матери неаппетитные подробности, но нельзя допустить, чтобы Делорес носилась по городу со своей версией о самоубийстве.
— Мама, это не самоубийство.
— Откуда ты знаешь?
— Потому что вряд ли шериф Грант съел мой кекс, потом проломил себе череп, добрался до мусорного бака и залез внутрь, чтобы умереть. Я допускаю, что мои кексы далеки от совершенства, но не настолько плохи!
— Ханна, сейчас не время шутить!
— Это уж точно, — сказала Ханна и замолчала. Ее мать — сообразительная женщина. Пусть не сразу, но Делорес всегда ухватывает суть.
— Подожди-ка! — голос Делорес даже задрожал от возбуждения. — Ты говоришь, что шериф умер от удара в затылок.
— Верно.
— Но ведь это невозможно, если только… — Делорес надолго задумалась. — Его убили! Что же ты мне сразу не сказала?!
— Ты не спрашивала.
— Да, но сейчас-то я спросила. Если бы ты была хорошей дочерью, ты бы мне все сказала еще до того, как я спросила! Сядь, если ты еще этого не сделала, и расскажи все, что произошло. И не смей ничего пропускать!
Десять минут спустя Ханна повесила трубку. У нее затекла шея: она прижимала трубку плечом к уху, рассказывая и одновременно пытаясь отыскать что-нибудь съедобное. Зато поиски в холодильнике и буфете не были напрасны, хотя найденное не сравнится с так и не съеденным стейком. Ханна открыла банку тунца, смешала его с майонезом и намазала все это на кусок черного хлеба. Другой кусок она смазала сливочным сыром, размягчив его в микроволновке, и положила сверху тонкие кольца сладкого лука, который Лайза выращивала в своем парнике. Как только половинки сэндвича были соединены, а сам он разрезан напополам, Ханна налила бокал напитка, который называла «Шато в розлив», — белое вино из бочки, оно продавалось в «Выгодной покупке».
— У тебя есть собственные вкусности, — сказала Ханна, сверху вниз глядя на Мойше. Он снова терся об ноги, наваливаясь на них всеми своими двадцатью тремя фунтами.
Мойше мяукнул, и Ханна поняла, что, с его точки зрения, она несет чепуху. Кого она пытается обмануть? Самая дорогая в мире кошачья еда не может сравниться ни с одним из ее сэндвичей с тунцом.
Как Мойше ни старался свалить ее с ног, Ханне все же удалось усесться в кресло, включить телевизор и откусить кусочек сэндвича. Ну и вкуснотища! Сладкий лук Лайзы просто чудо. Надо будет не забыть сказать ей об этом завтра утром. Но сейчас ей предстояло расправиться с целым сэндвичем, и Ханна самозабвенно этим занялась.
Когда сэндвич был съеден (Мойше утешился несколькими кусочками тунца, которые Ханна для него отложила), она удобно устроилась с бокалом вина перед телевизором.
По кабельному ничего интересного не было. Ханна переключала каналы, пытаясь понять, какое удовольствие находят люди в сидении перед телевизором. Лишь одна программа показалась ей интересной: там рассказывали о кексах с изюмом и о том, как они эволюционировали на протяжении человеческой истории.
Ханна по-настоящему увлеклась передачей. Показывали очень красивые в разрезе кексы. Цедра и изюм мерцали, как драгоценные камни при свечах. Она всегда думала, что в идеальном мире кексы должны быть настолько же вкусны, насколько они красивы. Увы! К несчастью, это было не так. Единственный кекс с цукатами, который ей нравился, готовился по ее собственному рецепту. Она придумала его для своего отца, и в нем не было ни единого цуката. Он назывался Папин Шоколадный Кекс, и этот рецепт она собиралась включить в «Кулинарную книгу Лейк-Иден».
Программа уже подходила к концу, когда краем глаза она заметила бело-рыжую тушу. Мойше зачем-то торопился в ванную. Странно, ведь он только что оттуда вышел! Ханна была почти уверена, что этот путь кот проделывает уже не в первый раз.
— Мойше, с тобой все в порядке? — спросила она, вставая. Мойше ходил в ванную, лишь когда ему нужно было в туалет. Если от этой новой еды у него расстроился живот, она завтра же утром позвонит ветеринару.
Когда Ханна вошла в ванную, Мойше сидел на полу около ящика с песком. Но вместо того чтобы залезть в него, чего ожидала Ханна, он перевесился через край, уронил туда что-то и зарыл лапой.
— Странно, — пробормотала Ханна, глядя, как ее кот направился обратно в кухню. Несколько месяцев назад он похоронил в ящике то, что осталось от мышки. Может, он поймал еще кого-нибудь и теперь устраивает ему похороны по-кошачьи? Она взяла совок и раскопала свежую могилку. Нет, это была не мышка, не сверчок и даже не моль. Это был кусок его нового корма для взрослых кошек. Охваченная внезапным подозрением, она продолжила раскопки и обнаружила еще несколько кусков. Выбор места захоронения наглядно выражал мнение кота о вкусовых качествах его ужина.
— Ладно, — вздохнула Ханна, смирившись с неизбежным. Ничто не дается легко.
Войдя в кухню, Ханна посмотрела на Мойше. Он сидел возле миски и пристально следил за каждым ее движением. Когда она направилась к кладовой, где хранился его прежний сухой корм для котят, желтые глаза Мойше загорелись. Ханна вернулась с пакетом и увидела светящееся в них нетерпение.
— Твоя взяла, Мойше, — сказала Ханна, освободив миску и насыпав в нее прежний корм. Она знала, что проигрывает войну человеческого и кошачьего разумов, но у нее вовсе не было желания всю ночь слушать голодные вопли.
На следующий день в «Корзине печенья» было полно народа. Складывалось впечатление, что об убийстве шерифа Гранта слышал весь город до последнего человека, и Ханна подозревала, что по меньшей мере половина жителей узнала эту новость от ее матери.
— Разумеется, нет, — ответила Ханна на вопрос Берти Штрауб и налила ей еще кофе. Это был все тот же вопрос, на который она отвечала целое утро. Каждый, кто заходил за печеньем и кофе, хотел знать, будет ли она заниматься расследованием.
— Но разве ты не хочешь помочь? — спросила Берти и улыбнулась вошедшей Андреа.
— Я буду помогать изо всех сил, но лишь как обыкновенная жительница города.
— А что, если они попросят тебя помочь? Что ты тогда сделаешь?
— Не попросят. — Ханна подвинулась, освобождая место для Андреа, пока та, переваливаясь, ковыляла к стойке. — Убили полицейского, поэтому полиция сама захочет расследовать это дело. Я и не подумаю вмешиваться, и я тут ни при чем.
— Ну уж нет, вмешаешься как миленькая, — прошипела ей на ухо Андреа так, чтобы услышала одна Ханна. Губы Андреа были абсолютно неподвижны и даже растянуты в улыбку. Ханна онемела от изумления. Она не знала, что у Андреа есть дар чревовещателя.
— Кухня, — сказала Андреа, продолжая улыбаться. — Нужно поговорить.
Ханна сделала Лайзе знак, чтобы та заняла ее место за стойкой, и провела Андреа через вращающуюся дверь в кухню. Ее сестра уселась на стул, а Ханна заняла место рядом.
— В чем дело? Ты какая-то дерганая.
Андреа побледнела.
— Думаешь, кто-нибудь заметил?
— Ты имеешь в виду — в зале? — Ханна махнула в направлении кафе.
— Да.
— Никто, кроме меня. А я заметила только потому, что очень хорошо тебя знаю. Что случилось?
— Катастрофа, ужас, кошмар! Мой мир летит кувырком, и я не могу его остановить!
Ханна решила не напоминать Андреа, что мир и так летит кувырком, это его обычное занятие, и все они еще здесь только благодаря гравитации.
— Может, выпьешь апельсинового сока? Ты бледная.
— Кофе, — поправила ее Андреа. — Я еще не пила утром кофе. Так расстроилась, что не могла его приготовить.
Наливая Андреа чашку из кухонного кофейника, Ханна гадала о том, как можно расстроиться до такой степени, чтобы не суметь сварить себе кофе. В случае с Андреа это тем более удивительно, потому что та готовила кофе очень просто: бросив ложку растворимого порошка в кружку, наполняла ее водой и ставила в микроволновку.
— Спасибо, Ханна. — Андреа взяла кружку обеими руками, сделала большой глоток и благодарно вздохнула. — Прекрасно! Теперь я чувствую себя гораздо спокойнее.
— Ну вот и хорошо. А почему сначала нервничала? И как понимать то, что ты сказала там?
— Что я такого сказала?
— Я говорила Берти, что не собираюсь вмешиваться в расследование убийства шерифа Гранта, а ты сказала, что я вмешаюсь. И при этом не шевелила губами.
— Ах вот что. Я этому еще в седьмом классе научилась. Мистер Беккер снижал оценки, если замечал, что мы болтаем на уроке. Так что мы научились болтать, не разжимая губ. Он нас так и не поймал, и мы проболтали весь год.
— Да я не об этом! А о том, что, по твоим словам, я должна вмешаться в расследование.
— Да. Тебе придется, Ханна. Ты нужна Биллу.
