Филипп Буэн - Сожги в мою честь
– Так Клошмерль существует не только в книге?
– И да, и нет – это местечко зовут еще Во-ан-Божоле. Так что для одного закоулка – целых два названия. И еще здесь потрясающий музей. Рекомендую посетить… Ты из Сета, если мне не изменяет память?
– Вообще-то только про тех, кто родился в Сете и там живет, можно сказать «из Сета». Остальные – приемные дети.
– Мм, понимаю… Тебе, должно быть, постоянно давали понять, что «ненормальные, которые родились не пойми где, теперь должны быть счастливы»… Это слова из песни Брассенса [5]. Подозреваю, тот знал, о чем поет: он был родом из Сета. А ты откуда родом?
– Я как раз из ненормальных – родился в Сплите, в Хорватии. Родители бежали оттуда из-за войны. Мне было пять, когда им удалось переехать во Францию.
«Гляди-ка, и глазом не моргнула, раскуривая свою трубку. Арсан – ультраправая, ее молчание меня беспокоит. Вопрос шефа меня ошеломил, и ведь она знала ответ».
– А я родилась в Париже, в худшем месте, где только можно было родиться. Для многих провинциалов Париж – пустое место, город без традиций, где живут только снобы, которые считают, что им все позволено… В детстве я от этого натерпелась.
– Как это, патрон?
– Мы переехали в департамент Эн, когда я была совсем маленькой. Мать – француженка, отец – итальянец по фамилии Капелли. Парижанка и итальяшка! Кошмар! Origine spaventosa! Ужасное происхождение! В школе я этого наслушалась! Остракизм испытала на своей шкуре! Знаю, что это такое, не тебе одному выговаривали про ненормальных, которые родились не пойми где…
«Мы получали одни и те же тычки, проливали одни и те же слезы… Мы с ней похожи: залечивали раны, пробивались, чтобы изменить свою жизнь… Это из протеста она пошла служить в полицию? Чтобы стать равной, уважаемой? Я-то поступил туда как боец Сопротивления, чтобы заткнуть рот фашистам и уличной шпане, которые испоганили мое детство».
– Слышал «Парижане – шиш в кармане»?
– Да, а еще «Живешь в Париже – придурок рыжий».
– А вот эта до кучи – «Вот парижская картина: гомосеков половина». Да, Милош, гомофобия цепко сидит в сознании глухой деревни. Облик столицы приобрел голубой оттенок. В сознании идиотов гей-парады и гей-мэр перекрасили ее в ультрамарин.
«Вот это ошарашила так ошарашила! Арсан защищает геев? Я скорее представляю себе, как она их поливает из автомата в упор».
– Пфф! Как будто и без них недостаточно ненависти. Какой вред приносят гомосексуалисты, скажи? Кому вредит их любовь? Пора уже оставить их в покое. По правде говоря, я предпочту двух голубых, любящих друг друга, гетеро-паре, где готовы горло друг другу перерезать.
«Да-да… Я бы почти поверил ей, если бы она не свернула тему».
– Почему тогда вы назвали одного парня педиком? В прошлый четверг вы орали в кабинете, у меня до сих пор в ушах звенит.
«Улыбается, посасывает трубку, пускает белое облачко».
– А, подслушиваешь под дверью? Да забудь про геев, они здесь не при чем. Для меня педик – скользкий тип: наносит удар в спину полицейскому, делает карьеру, обливая нас помоями, а мы даже не можем ответить. В том случае, что ты напомнил, речь шла о журналюге. Его статья меня взбесила, я не смогла это переварить.
«Ну, тут я теряю дар речи! Выходит, Арсан не ультраправая, а просто много орет… ей бы надо держать себя в руках перед прессой. Как к ней должны относиться газеты, расстилать красную дорожку? Она же их посылает в задницу! В конце концов, журналисты делают свое дело: сообщают то, что услышали, а слышат они только ругань в свой адрес. Что ж, не будем возражать, она меня, возможно, проверяет».
– Ладно, хватит разговоров, ресторан уже заканчивает работать, персонал будет нас проклинать.
«Она гасит трубку, убирает ее в сумку. Мы проходим в роскошный дворик. Сад во французском стиле, гравий на парковке. Ряд дорогих тачек: «порше», «мерседес», «феррари» – понятно, почему она предпочла припарковаться в другом месте. А я одет как бомж, за кого меня могут здесь принять? За жиголо мадам, на ней-то дорогие шмотки? Ну и пусть, в конце концов, мне до лампочки, войдем с высоко поднятой головой…
Интерьер под стать фасаду. Мебель из натурального дерева, вышитые скатерти, картины на стенах, убранство тянет на пять звезд. Ресторанная карта на виду, я не осмеливаюсь поднять глаза на цены. Ну же, всего один взгляд на сегодняшнее меню. Ого! Даже так? Господи боже мой! Счет достоин того, чтобы его вывесили в рамочке».
– Какая радость, Антония! Счастлив видеть тебя снова!
– Я тоже, Жюль, сколько лет, сколько зим.
«Нас встречает толстяк с улыбкой на лице. У него такой огромный живот, что Арсан перегибается, чтобы чмокнуть его в щеку».
– Не слишком поздно, чтобы поесть?
– Для тебя никогда не слишком поздно, дорогая. – Обнаруживает меня. – Вас двое?
– Да… Познакомься с лейтенантом Машеком, одним из моих помощников… – Жест в сторону пузана. – Жюль Раншон, наш хозяин, мой старый друг.
«Помощник? Слишком много чести, в ее бригаде я только подмастерье. Но Раншон, впечатленный моим званием, этого не знает».
– Так молод и успешен… Мои поздравления – вы защищаете вдов и сирот.
– Ты опаздываешь на одно действие, Жюль. Когда появляются вдовы и сироты, это означает, что преступление уже свершилось. Мы защищаем общество, занимаемся виновными.
– Это так же благородно… Идите сюда, я посажу вас у окна. Здесь открывается вид на сад, погода чудесная.
«Меня никогда не обслуживали так по-королевски, такая предупредительность – это тебе не забегаловка, где подают сэндвичи. В довершение изысканного сервиса официантка помогает мне сесть. Блондиночка, сияющая улыбка, глаза газели. Как только она отходит, патрон поддразнивает меня, тихонько кивая на нее:
– Хорошенькая куколка, правда?
– Очаровательна, не стану отрицать.
– Тем хуже для тебя, она давно занята.
– Что ж, такова жизнь, тем лучше для счастливого избранника.
«Старый метрдотель, серьезный, как далай-лама, приносит меню. Антония останавливает его властным жестом».
– Нет нужды, Шарль, я знаю, чего хочу… Если, конечно, мсье позволит мне заказать за него.
«Смилуйся, заказывай, я ничего не смыслю в стряпне».
– Прошу вас, патрон, открыть новое блюдо – что может быть лучше.
– Итак?… – шелестит человек в черном.
– Как обычно, мой милый Шарль, помноженное на два.
– Хорошо, мадам Арсан… А вино?
– Полбутылки вина Моргон и воды Бадуа – этого достаточно, нам допоздна работать.
«О, сегодня будут сверхурочные? Просто праздник какой-то! Рождество и гора подарков! Не знаю, что за дело, но оно меня уже возбуждает. У меня в кабинете все тело деревенеет, на заднице пролежни. Пора уже поработать «на земле», прежде чем снова вернуться к канцелярщине. Но спокойствие, у Арсан свои правила, послушаем, что она скажет».
– Извини за вино, Милош, у меня две причины для такого ограничения. Первая – война полиций.
– То есть?
– То есть при первой же возможности жандармы заставляют нас пройти алкотест. Шарик меняет цвет – и твоя карьера спеклась.
– Спасибо, я запомню урок… А вторая причина?
– Личная… Моего мужа насмерть сбил шофер… Деревенщина, нализавшийся вусмерть… Ненавижу алкоголиков… Ты не пьешь, надеюсь?
– Лимонад… Изредка стаканчик вина, не больше.
– Это хорошо, особенно в нашей профессии.
«Вот, так и есть, она меня прощупывает. Без паники, держи себя в руках».
– Когда погиб ваш муж?
«Вздыхает, сжимает губы. Может быть, играет передо мной спектакль?»
– Десять лет назад… Было очень поздно, он возвращался домой… Тот пьяница вылетел со своей фермы, как снег на голову. Жак не смог избежать столкновения.
– Он погиб на месте?
– Нет, мой Жак отправился на небо три дня спустя… Я говорю «на небо», потому что душа его витает рядом со мной, над моей головой… Он всегда со мной… Дает мне советы по работе.
«Что?! Арсан связывается с призраком, чтобы вести расследования?! Это иррационально, она спятила, так и напугать можно! Кое-кто был бы счастлив прознать такое, чтобы подсидеть ее».
– Вы… Вы действительно слышите его голос?
– Нет, успокойся, я последовательница Декарта, привидения не существуют. У нас с ним длинный солилог [6], так делают одинокие люди, мне это помогает делать правильный выбор. И Жак сказал: Милош – та правая рука, которая тебе нужна.
«Не могу произнести ни звука, не могу сглотнуть – горло напрягается изо всех сил, чтобы ожить».
– Хмм! Вы меня разыгрываете?
– Нисколько, я сейчас объясню.
«Но предварительно ей надо продегустировать вино, которое принес далай-лама. То есть булькать странным образом. Надувать щеки, полоскать вином рот, прочищать горло… Ну и церемония. Нет, я ничего не понимаю в этом ритуале. После щелканья языком следует главное – «Очень хорошо, превосходно». Шарль наполняет бокалы и отходит с почтительным поклоном. Разговор возобновляется, прямой, без экивоков».
