Леонид Левин - Только демон ночью (Часть 3)
Поняв на вечерних чекистских курсах суть новой власти, Соломон поумнел, понял, что толку не будет, решил не лезть на глаза новой власти, тихонько сменил директорский кабинет на верстак рабочего и тихонько коротал свои дни в качестве электротехника.
Глава 31. Деда.
Дед Гриша - его все звали Деда и очень любили. Он пожалуй вырос самый крепкий из братьев, хоть и родился махоньким, семимесячным. Но выходила паренька мать, вырастила. Догнал братцев и сестричек, пошел вровень, без скидок. Так же как и все проводил всю зиму на замерзшем пруду, самозабвенно, дни напролет, забывая о еде выписывал круги на смодельных, привязанных веревочками к валенкам коньках.
Раз до того накатался, что до дома еле-еле доплёлся уже в глубоких сумерках. Дверь оказалась запертой, в окнах темно, семейство спало. Дед из последних сил стал стучаться в сени, сипло взывая застуженным голосом к родителям, братьям и сестрам. Но всё казалось тщетно. Наконец, когда неугомонный конькобежец вконец сорвал голос, поднялась мать, подошла к дверям и поинтересовалась кого и по какому делу черт занес в их глушь глубокой ночью. У Гриши едва хватило сил сквозь слёзы промолвить Мама, то я Ваш сын Гриша!. На что матушка резонно возразила - Не наш ты, приблудный, наши все уже здесь! Еле уговорил пересчитать заново. Недоверчивая мамаша словам не поверила, но пошла на всякий случай пересчитать свой выводок. Со счетом у неё, по причине малограмотности, были очень большие сложности, считала и пересчитывала по головам спавшую без задних ног команду несколько раз. Наконец недостача обнаружилась и маленького страдальца запустили в теплую избу, отпоили чаем, растерли самогонкой и уложили спать. Выдрать правда выдрали, но это на следующий день.
В том же году дед полностью себя реабилитировал, вытащив из проруби брата Витю. Того коньки занесли к тонкому льду над бившим со дна ключем. Лед треснул и будущий агроном с валенками, тулупчиком и шапкой оказался в полынье. Только Гриша и заметил случившееся. Не растерялся, скинул полушубок, растянул на льду, распластался на нем и пополз к барахтающемуся из последних сил брату, перекинул тому сыромятный кожаный поясок. Витя ухватился за ремешок не только руками, но и вцепился для подстраховки зубами, а Гриша начал его тихонечко вытаскивать на более толстый лед. Лёд под ним скрепел, прогибался, шел трещинками, но младший брат всё тянул, приговаривая Держись, Витенька, держись! Он его до старости Витенькой звал, до самой смерти. Витенька хоть и оледенел весь, но держался. Когда его приволокли в дом, отогрели, отпоили горячим молоком с медом, первые слова были: Гришенька, я тебе теперь всю жизнь пенки отдавать буду! Какое у детей бедного мельника лакомство было? Одни молочные пенки. Так всю жизнь если находил пенку в какао или молоке, всегда спасителю отдавал, это смотрелось немного смешно, но очень трогательно.
Гришин призывной возраст пришелся как раз на весну девятьсот четырнадцатого года. До армии Григорий успел как следует поработать. Денег родительских едва хватило на четыре класса сельской школы. Потом паренька отправили в люди. Начинал дед поденщиком на сельхозработах, батрачил на пана, потом присмотревшись к паровой молотилке упросил поработать сначала подсобником, а постепенно и сам научился управлять столь сложным по сельским меркам аппаратом. Перед самой армией дослужился дед аж до помощника управляющего панским имением. Хотел его хозяин от армии отволынить, но куда там, Григорий, наслушавшись рассказов отца только и мечтал о солдатской славе.
Молодому солдатику-инородцу пришлось бы в армии царя-батюшки совсем туго, да открылся в нём лихой военный дар и удача отличного стрелка-снайпера. На строевом плацу, на стрельбище, в классах словесности дед всюду оказывался лучшим. Послали его в стрелковую школу, где получил за отличную стрельбу шеврон и серябрянный знак. Всё было бы замечательно, уже и пообтерся в армии, обзавелся друзьями, но началась первая мировая война. В самом начале войны стрелковую школу почему-то не тронули, потом - расформировали, а солдат разбросав по запасным батальонам и в начале осени послали на фронт.
***
Глубокой ночью перемесив ногами десятки верст российских, неухоженных, вконец раздолбанных войной дорог, маршевая рота подошла к фронту. Усталых с дороги солдат разобрали хмурые унтера и развели по отделениям. Торопились. На утро начальник дивизии назначил атаку немецких позиций. Дед ждал, когда ему выдадут пусть не снайперскую, обычную винтовку. Да куда там! На пополнение винтовок не хватило и новички получили только по малой саперной лопатке в зеленом брезентовом чехольчике.
Поутру, едва рассвело, пришли офицеры и подготовили батальон к атаке пооделенно. В голове цепочки каждого отделения должны бежать счастливые обладатили винтовок, а за ними по одному, в затылок друг другу, вновь прибывшие, прикрывая грудь и живот стальной лопаткой от немецких пуль. В случае ранения или смерти бегущего впереди, следующий за ним подбирал винтовку с патронами и занимал место в строю. Вот такая простенькая диспозиция, гениальная тактика. За солдатами двигались отделенные унтер-офицеры. За взводами - взводные. Только потом в сопровождении вестовых шли полуротные подпоручики с шашками и револьверами, вслед им, замыкая построение роты следовали сами его благородие ротный со связными.
Солдатики наскоро попили жиденького теплого чайку с сухарями, верующие причастились у полкового попика в старенькой, замаранной окопной глиной рясе. Влага оседала каплями на металле редких касок, пряжках, трехгранных штыках и затворах винтовок. Медленно поднимался серый туман, сквозь который проглядывали колья с колючей проволокой, выгон, околица далекой деревни до которой еще бежать и бежать. Офицеры сквозь зубы поругивали начальство, упускающее самые выгодные для атаки минуты, когда можно незаметно подойти вплотную к противнику в завесе туманной дымки.
Солдаты в сырых тяжелых шинелях безмолвными кучками сгрудились поотделенно в траншеях, перед нарезанными саперами в стенках ступеньками и проделанными в собственных заграждениях проходами. Некоторые тихонько шептали молитвы, осеняли себя торопливыми крестными знамениями, других била нервная дрожь, третьи молча курили в рукав самокрутки, стреляя искорками горящей махорки. До деда долетали слова ротного, оправдывающего перед офицерами задержавшего атаку начальника дивизии, мол тот ждет подхода казаков и желает провести вначале артиллерийскую подготовку.
- Какую подготовку, господа, если в артиллерийских парках снарядов почти что и нет совсем? - Произнес подпоручик из студентов, снимая пенсне и протирая стекла несвежим платком. - Мой университетский товарищ в артиллерии служит, вчера только жаловался...
- Штафирка штатская, Ваш, подпоручик, товарищ, а не кадровый офицер! Распустил слюни словно баба! Наше дело приказ выполнять, а не жилетку мочить... - Оборвал полуротного поручик. Воцарилось неловкое молчание.
- Что же Вы подпоручик в пехоту попали, а товарищ в артиллерию? Поинтересовался второй полуротный, выпускник заштатного пехотного юнкерского училища.
- Что поделаешь, друг мой заканчивал математическое отделение, а я правовед, юрист... С математикой, господа, никогда с гимназических времен в ладах не был. Какой из меня артиллерист?
- Из вас и пехотинец ... такой же... - Пробурчал ротный, кривя презрительно губу.
За позициями раздался дружный залп и над головами пехотинцев прошелестели в сторону немецких позиций снаряды полевых трёхдюймовок. Первая серия снарядов подняла столбы взрывов перед желтеющей брустверами цепочкой немецких позиций, вторая - чуть сзади.
- Как работают! Как работают, черти! Сразу в вилку взяли, немчуру! Слава тебе, Господи! - Радостно закричал ротный. Взобравшись на ступеньки и приставив к глазам бинокль он лучше всех наблюдал происходящее. Раздались новые залпы и разрывы заплясали среди расположения немцев. - Накрыли! Накрыли!
Перекрывая стрельбу трехдюймовок заворчали в воздухе чемоданы - снаряды тяжелых немецких гаубиц. Глухие тяжелые взрывы ухнули в районе позиций русских батарей. Выстрелы прекратились, но немцы продолжали методично, не жалея снарядов долбить артиллеристов. Пыль поднятая над немецкой линией понемногу улеглась, обнажив нечастые воронки, только изредка перекрывающие аккуратные бруствера.
- Это, что всё? - Ни к кому персонально не обращаясь удивленно спросил ротный.
Бывший студент промолчал, пожав обиженно плечами, второй офицер смачно сплюнул себе под сапог.
- Так точно, усё, Ваше благородие. - Рявкнул высунувшийся из землянки усатый фельдфебель, командир телефонистов. - Телефонируют из штаба батальона. Приготовиться к атаке. Казачки прибыли. Будут поддерживать на флангах.
- Ну, с Богом! Вперед за Царя и Отечество!
Засвирестели, залились сигнальные свистки офицеров и унтеров. Подпираемые задними, полезли по ступенькам наверх пехотные отделения, побежали цепочками скользя сапогами по сырой пожухлой осенней траве. Сбоку из лесочка выкатывалась, разворачивалась в лаву, топорщилась пиками казачья конница.
