Дороти Сэйерс - Неприятности в клубе «Беллона»
— Ах! Уж генерал-то был точен, как часы. Всегда являлся в десять, минута в минуту. И поздороваться не забывал. «Доброе утро, Роджерс», малость чопорно, но очень, очень приветливо. А иногда спрашивал про миссис Роджерс и детишек. Превосходный старый джентльмен, милорд. Нам всем будет его недоставать.
— Вы, случайно, не заметили, не выглядел ли он тем утром как-то особенно немощным или усталым? — небрежно осведомился Уимзи, постукивая сигаретой по тыльной стороне ладони.
— Нет, что вы, милорд, мне казалось, вы знаете. В тот день меня на службе вовсе не было; мне великодушно дозволили присутствовать на церемонии у Сенотафа. Великолепное было зрелище, милорд; миссис Роджерс до слез растрогалась.
— Ох, да, конечно, Роджерс — я и позабыл. Разумеется, вы были на церемонии. Так что попрощаться с генералом вам так и не привелось. Но Сенотаф — это, безусловно, дело святое. Я полагаю, вас подменил Мэттьюз?
— Нет, милорд. С прискорбием должен заметить, что Мэттьюз слег с гриппом. Все утро у дверей стоял Уэстон, милорд.
— Уэстон? Кто такой?
— Новичок, милорд. Его взяли на место Бриггса. Вы ведь помните Бриггса — у него умер дядя, и оставил ему рыбную лавочку.
— Да, разумеется; именно так все и было. А когда на парад выходит Уэстон? Надо бы с ним познакомиться.
— Он будет здесь в час, милорд, когда я ухожу на ланч.
— Да, верно! Пожалуй, я его застану. Привет, Пенберти! Вас-то мне и надо. Уже словили утреннее вдохновение? Или только ищете?
— Проследил до самого логова. Хотите — поделюсь?
— Охотно, старина — подождите минуточку, вот только сброшу верхнюю оболочку. Я догоню вас.
Уимзи с сомнением глянул на конторку портье, но видя, что вниманием его уже завладели двое-трое завсегдатаев клуба, нырнул в гардероб, где служитель, бойкий кокни с физиономией Сэма Уэллера и протезом вместо ноги был рад и счастлив потолковать о генерале Фентимане.
— Забавно, милорд, что и вы об этом заговорили, — заметил он, когда Уимзи искусно вплел в канву разговора вопрос касательно точного времени прибытия генерала в «Беллону». — Вот и доктор Пенберти меня спрашивал… Сущая загадка, вот что я вам скажу. Я по пальцам могу пересчитать дни, когда пропускал приход генерала. Пунктуален он был, что твои часы, а ведь годков-то ему стукнуло немало, так что я уж старался оказаться рядом, помочь снять пальто и все такое. Но вот ведь незадача! Верно, в то утро он припозднился, потому как я-то его не видел, а за ланчем подумал: «Не иначе, генерал прихворнул», вот оно как. Захожу я, глядь, а тут его пальто висит на привычном месте. Так что, выходит, пропустил я его. В то утро джентльмены то приходили, то уходили, — ведь было-то поминальное воскресенье[6]! Из провинции приехали многие, и хотели, чтобы я занялся их обувью и цилиндрами; вот поэтому, наверное, я генерала и не заметил.
— Возможно. По крайней мере, он ведь до ланча появился?
— О да, милорд. В половине первого я уходил, а цилиндр и пальто уже висели на вешалке, потому что я их видел.
— Во всяком случае, вот нам terminus ad quem[7], - пробормотал Уимзи себе под нос.
— Прошу прощения у вашей светлости?..
— Я говорю, получается, что генерал пришел в клуб до половины первого — и после десяти, так?
— Да, милорд. Не скажу с точностью до секунды, но я уверен, что, явись он до четверти одиннадцатого, я бы его заметил. А после того, вспоминается мне, я был страшно занят, так что он, должно быть, проскользнул незамеченным.
— Ну, да — бедный, бедный старик! И все-таки, не сомневаюсь: он бы сам предпочел уйти из жизни вот так — тихо и незаметно. Недурное начало пути домой, Уильямсон.
— Очень, очень достойное начало, милорд. Уж мы-то видали и похуже. А чем все закончилось? Теперь все хором твердят, что для клуба все это страшно неприятно, а я вам скажу: в чем разница? Мало найдется домов, в которых о покойнике вовеки не слыхивали. И о домах мы из-за этого хуже не думаем, так с какой стати хуже думать о клубе?
— Да ты философ, Уильямсон.
Уимзи поднялся по недлинной мраморной лестнице и свернул в буфет. — А границы-то сужаются, — пробормотал он про себя. — Между четвертью одиннадцатого и половиной первого. Похоже, упорная предстоит борьба за ставки леди Дормер. Но — гори оно все синим пламенем! Послушаем, что скажет Пенберти.
Доктор уже дожидался в буфете с бокалом виски с содовой. Уимзи заказал стаканчик пива «Уордингтон» и сразу же, без околичностей, перешел к делу.
— Послушайте, — начал он, — мне всего лишь хотелось перемолвиться с вами словечком по поводу старика Фентимана. Полнейшая конфиденциальность, и все такое. Но похоже на то, что точное время кончины злополучного старикана стало делом крайней важности. Вопрос наследования, вы меня понимаете? Шума поднимать не хотят. Вот меня и попросили, как друга семьи и все такое прочее, знаете ли, вмешаться и позадавать вопрос-другой. Ясно, что начинать следует с вас. Так каково ваше мнение? Мнение медика, помимо всего прочего?
Пенберти изогнул брови.
— О? Возник вопрос, да неужели? Я так и подумал. Этот законник, как-бишь-его-там, позавчера заглянул в клуб, попытался припереть меня к стенке. Верно, думает, что можно установить момент смерти с точностью до минуты, лишь глянув на коренные зубы покойного. Вот только выскажи этим пташкам свое мнение, и оглянуться не успеешь, как окажешься на свидетельской трибуне и повторишь то же самое под присягой.
— Понимаю. Но ведь общее-то представление складывается!
— О, да. Только представления свои нужно проверять — подкреплять фактами, и все такое. Нельзя выстраивать теории, ни на чем не основанные.
— Опасная штука — теории! Например, — возьмем наш случай, — за свою недолгую жизнь довелось мне поглядеть на пару-тройку покойничков, и, если бы я стал разводить теории на этот счет, просто судя по внешнему виду тела, знаете, что бы я сказал?
— Одному Господу известно, что скажет неспециалист по поводу медицинской проблемы, — отпарировал доктор, кисло усмехаясь краем губ.
— Верно, ах, как верно! Ну так я бы сказал, что скончался он весьма давно.
— Это слишком расплывчато.
— Вы сами сказали, что трупное окоченение заметно развилось. Ну, дадим шесть часов на то, чтобы оно наступило, и… когда там оно сходит?
— В тот момент окоченение уже разрешалось — разве я об этом не упомянул?
— Упомянули. А мне казалось, что трупное окоченение сохраняется в течение двадцати четырех часов или около того?
— Иногда. А иногда сходит очень скоро. Быстро развилось — быстро разрешилось, вот такое правило. Однако я с вами согласен: при отсутствии прочих данных я бы сказал, что смерть наступила куда раньше десяти утра.
— А, признаете?
— Признаю. Но мы знаем, что генерал пришел в клуб не раньше четверти одиннадцатого.
— Итак, вы беседовали с Уильямсоном?
— О, да. Я подумал, что лучше все проверить, насколько возможно. Так что могу лишь предполагать, что, поскольку смерть наступила внезапно, да и в комнате было тепло, — покойный ведь сидел у самого огня, — процесс начался и закончился очень быстро.
— Хм-м! Вы, разумеется, отлично знали конституцию бедолаги?
— Да, пожалуй. Генерал Фентиман был очень слаб. Сердце, знаете ли, начинает сдавать, когда перешагнешь за девятый десяток. Это могло произойти где угодно: я так и ждал, что он вот-вот отдаст Богу душу. Кроме того, старик, видите ли, пережил изрядное потрясение.
— Что же произошло?
— Повидался с сестрой накануне вечером. Вам, полагаю, о встрече уже рассказали, раз вы, похоже, все об этом деле знаете. А после того генерал отправился на Харлей-Стрит, ко мне. Я посоветовал ему постельный режим и покой. Артерии перегружены, пульс неритмичный… Старик разволновался — что вполне естественно. Ему бы хорошенько отдохнуть. А я так понимаю, он настоял на том, чтобы встать, несмотря на головокружение и слабость, доплелся сюда, — а попробуй его удержи! — и тотчас же испустил дух.
— Это все понятно, Пенберти, но когда — когда именно — это произошло?
— Один Бог знает. А я — так нет. Еще стаканчик?
— Нет, спасибо; не сейчас. Послушайте, я так полагаю, у вас никаких сомнений не осталось по поводу всей этой истории?
— Сомнений? — Доктор уставился на Уимзи во все глаза. — Ну, разумеется! Если вы имеете в виду причину смерти — безусловно, ни малейших сомнений на этот счет у меня нет. В противном случае я бы не выписал свидетельства.
— А в отношении тела вам ничего не показалось странным?
— О чем вы?
— Вы не хуже меня знаете, что я имею в виду, — отрезал Уимзи, резко разворачиваясь и глядя прямо в лицо собеседнику. Его светлость преобразился точно по волшебству: словно из бархатных ножен вдруг взвилось стальное лезвие. Пенберти встретился глазами с лордом Питером — и медленно кивнул.
