Буало-Нарсежак - Шусс
Короче, я высадил Берту перед ее домом и возвратился к себе. Мое нервное напряжение спало, я чувствовал себя почти счастливым, как будто начинающаяся неделя должна была принести мне что-то приятное. Как я мог это предвидеть?..
По привычке я сразу включил автоответчик, ничего важного, всякая мелочь. Позвонил Массомбру, его агент дремал в засаде, а Эвелина, казалось, испарилась. Но Массомбр, со своим вечным оптимизмом, надеялся вскоре установить контакт. Я в сердцах бросил трубку. Где она провела ночь? С кем? Еще один день пропал из-за этой дуры. Я некоторое время метался из гостиной в спальню, неспособный принять какое-либо решение. Потом вспомнил, что мне нужно поговорить с Галуа, и спустился в процедурный зал. Мне принадлежит весь дом. Я устроил в нем что-то вроде клиники: первый этаж отведен для гидротерапии и массажа, второй оснащен самыми современными физиотерапевтическими аппаратами. Сам я живу на третьем, а еще надо мной остаются незанятые комнаты. Моя секретарша Николь вся в работе, зажала трубку телефона между ухом и плечом, перед ней открытый журнал записей. Как глухонемой, произношу по слогам одними губами: «Га-лу-а». Не переставая говорить, она показывает на потолок. Смотрю на часы: четверть двенадцатого. Лучше всего пригласить его пообедать. Захожу к Галуа, он лежит на столе, поднимая и опуская груз, прикрепленный через замысловатую систему блоков к ноге.
— Как самочувствие?
— Гораздо лучше.
Хорошо. Нет нужды выкладывать сразу мое предложение. У Галуа есть все основания надеяться на скорое возобновление тренировок. Мое предложение пообедать он принимает не без удивления, У нас хорошие отношения, но близко мы не знакомы. Стараюсь не принимать таинственного вида, но веду себя как человек, предлагающий сделку, выгодную сделку. Вот почему я не стал дожидаться кофе, чтобы начать говорить о новых лыжах, уверенный, что они сразу же его заинтересуют.
— Я сам их опробовал. Ручаюсь, что эти лыжи благодаря еще секретному материалу скользящей поверхности… слушайте, даю слово… совершат революцию. Понимаете, к чему я клоню?
Явно воодушевленный Галуа тем не менее из осторожности молчит. Я — сама сердечность, сама благожелательность — подливаю вина в его бокал.
— Мадам Комбаз, извините ее, не смогла прийти. Она была бы счастлива, если бы вы согласились дать нам ваше экспертное заключение. От вас требуется простая консультация и, разумеется, не бесплатно.
— Из-за своей лодыжки я еще инвалид и никак не представляю себя в роли испытателя, — смеясь, отвечает Галуа.
Здесь я вынужден перестать писать, так трясется моя рука. Быстро принимаю с водой чудодейственное лекарство. Через несколько минут чувствую, что паника утихает. Как странно, но на протяжении этого дня у меня не было ни малейшего ощущения, что я переживаю исключительные минуты.
Галуа смеется, он отказывается только для проформы. Я настаиваю.
— Если вы согласны (а вы уже согласны, не так ли?), вас отвезут в Изола без излишней огласки. Никто вас не увидит, вы сами выберете удобное время, сами будете распоряжаться собой. Но одно условие: если кто-нибудь случайно заинтересуется лыжами, скажете, что это обычные лыжи «комбаз», они есть в продаже. С самым естественным видом, как что-то само собой разумеющееся. И до возвращения храните молчание.
— Ого! — смеется Галуа. — Какая таинственность! Я искренне хочу, чтобы этот новый материал действительно оказался высококачественным, но тем не менее это всего лишь лыжи.
— Хорошо, хорошо. Сначала испытайте, а потом будем решать. Если вы согласны, мадам Комбаз предложит вам… но здесь я умолкаю.
У Галуа крупная голова с резкими чертами обветренного лица спортсмена, проводящего много времени на воздухе. Он не привык торговаться и внезапно становится серьезным.
— А вы не водите меня за нос? — отдергивает он руку, готовую скрепить сделку.
— Повторяю, вы будете приятно удивлены.
Галуа молча пожимает мне руку. Соглашение заключено.
— Через три дня, — предлагаю я, — идет?
— Прекрасно.
— Вы поедете с инженером фабрики Лангонем.
— Я его знаю.
— Само собой, если захотите остаться там и покататься, ради Бога.
— Спасибо.
— Надеюсь, со сборной Франции никаких проблем?
— Никаких, все знают, что я в отпуске.
— Прекрасно. Позвоните мадам Комбаз и Лангоню для уточнения деталей. Я счастлив, дорогой Галуа.,
Я взаправду был счастлив и чувствовал необыкновенную легкость, когда поднимался к себе. Сразу же позвонил Берте, она выслушала хорошую новость, не высказав особого восторга.
— Что-нибудь случилось? — спросил я.
— Ещё спрашиваешь. Конечно, Эвелина. Мы только что сильно поцапались.
— А что такое? Она у тебя?
— Пока еще не съехала, но дело к этому идет.
— Она ночевала дома?
— Конечно, что это тебе взбрело в голову, мой дорогой Жорж.
Этот идиот Массомбр заставил меня подумать, что… Но я так обрадовался, что замолчал, чтобы не выдать себя…
— Алло! Жорж, ты меня слушаешь? Она поссорилась. со своим дружком. Я никогда не видала ее в таком состоянии. Они окончательно порвали отношения, если я правильно поняла. Или, скорее, он ее оставил.
— Ну, не так уж все страшно.
Я сказал это от всего сердца. Понимал, что через несколько секунд буду страдать, но в этот момент улыбался про себя. Берта, напротив, взорвалась.
— Как не страшно? Я бы хотела, чтобы ты все это слышал. Все из-за меня. Если бы я не развелась, если бы больше занималась ею, вместо того чтобы играть в председателя совета директоров. Из-за меня и ее отца с ней никто не дружит. Теперь она решила искать работу, взвалить на себя воз, как она говорит. И оскорбления, и слезы… Никто ее не любит, кроме, может быть, Жоржа.
— Правда?
— Уверяю тебя, я ничего не выдумываю. В общем, она позвонит тебе, потому что я сказала о твоем предложении, и она, я думаю, его примет. Она, конечно, с приветом, но понимает, что так просто квартиру не найдет. И чем она будет за нее платить? Да, с ней не соскучишься. Постарайся сделать удивленный вид, ты ничего не знаешь, я тебе ничего не говорила. Держи меня в курсе. Милый Жорж, в Пор-Гримо было так хорошо!
Берта повесила трубку, я сидел оглушенный. Потом поднялся в комнату, куда хотел поселить Эвелину. Я вышел из возраста, когда прыгают от счастья, но щелкал пальцами, как кастаньетами, в такт бравурному мотиву, бушевавшему во мне. К черту высокого блондина, Эвелина будет только моей! Комната была чистой, но пахла запустением. Я распахнул окно. Надо сменить белье на кровати и немного побрызгать освежителем воздуха.
Радиатор грел хорошо. На кранах умывальника отложилась накипь, но это неважно, уступлю Эвелине свою ванную. В лихорадочном волнении я бессмысленно бродил по комнате направо, налево. Цветы! Где была моя голова? Непременно нужны цветы. К счастью, мадам Лопез, моя прислуга, должна скоро прийти.
Я спустился в кабинет и начал составлять список необходимых покупок, но скоро прекратил. Я просто скажу мадам Лопез: «Я жду молодую родственницу, она поселится на четвертом этаже, займитесь всем необходимым, вы лучше справитесь».
Телефонный звонок. Эвелина? Нет, Лангонь. Зачем нужно меня дергать, чтобы сказать, что все согласны: Галуа, сам Лангонь, хозяин гостиницы. Присоединюсь ли я к ним? Ни в коем случае. Я не стану разлучаться с Эвелиной ради того, чтобы любоваться геройством Галуа. Извините меня, дорогой Лангонь, у меня назначено слишком много встреч. Стоит заснять спуски Галуа на кинопленку. Превосходная идея. А теперь оставьте меня в покое, что звучит так: «Желаю успеха, дорогой друг».
Часы бьют три. Вот только придет ли она, с ее-то непостоянством? Когда-то мне приходилось ждать женщин. У меня огромный опыт хождения взад-вперед по тротуарам, по залам ожидания, под дождем и под палящим солнцем, от одной двери к другой. Томительные часы у Берты, которая бросала мне время от времени: «Я буду через минуту, моя радость». Но на этот раз — ничего похожего, время просто остановилось. Читать? Нет. Курить? Нет. Ни сидеть, ни ходить, ни спать, ничего. Я дошел до предела, а было еще только три часа.
Явилась мадам Лопез. Уже издали слышны звуки, которые может издавать только она. Откуда, например, у нее одышка, если она поднимается на лифте?
— Мсье, с вами хочет поговорить молодая дама.
Одним прыжком я оказываюсь на лестничной площадке. О чудо! Эвелина стоит там, чемоданчик у ног, вид как у коммивояжера, который боится, что его выдворят. Я хватаю чемодан.
— Входи, девочка моя.
Она скромно целует меня в обе щеки.
— Ты рад мне, Жорж?
— Еще бы, — бормочу я, — а как ты думаешь? Я… Входи, не стой там.
Зову мадам Лопез.
— Мадлена, пожалуйста, она поселится в голубой комнате.
Подталкиваю Эвелину в гостиную.
— Садись. Тебе что-нибудь нужно? Чашечку кофе?
