Александр Щелоков - Живым не брать
Полковник Зотов ценит служак, и потому, когда Гусь попросил его принять, принял без промедления. Гусь тут же попросил разрешения выйти за дезертиром, убийцей и вором в погоню.
– Куда пойдешь? – спросил Зотов, намереваясь таким вопросом проверить, насколько серьезно Гусь продумал свои действия.
– На север, через тайгу к Аркуну.
– Ты так думаешь? А я считаю, что он, скорее всего, рванет на юг, чтобы вырваться к железной дороге.
– Нет, товарищ полковник, он пойдет на север.
– Почему так решил?
Гусь мог бы доложить о том, что в дежурке у топокарты оторван верхний край, но о таких вещах командиру сначала должен доложить капитан Лев. Чтобы не подставлять его, Гусь сказал:
– Лично я на юг не подался бы. Мимо поста ГАИ на мосту через Лысовку ночью на машине не проскочишь. А там говорят никто не проезжал…
– Он мог обойти мост пешком.
– Не мог. Двадцать километров до Лысовки шоссе идет через болото. Бросить машину так, чтобы её не сразу нашли, можно только в лесу у Сивой гривы. Пройти это расстояние до реки пешком до рассвета он не мог. Сидеть целый день и ждать темноты – это опасно. Он пошел на север.
– До реки через тайгу? Там сто двадцать километров. Идти без еды и компаса? Нет, мало верю.
– Товарищ полковник, – Гусь не собирался отступать. – Чикин не дурак. А умный всегда старается сделать то, во что другие меньше всего верят. Что до еды, то она у него есть. Он забрал три банки тушенки из пайка прапорщика Щербо…
– Допустим так. Теперь объясни, почему тебе так хочется выйти на такое дело. Оно далеко не безопасное.
– Так точно, знаю, но у меня, товарищ полковник, на эту суку обширное раздражение.
Когда Гусь не имел возможности употреблять более выразительные речевые обороты, он начинал выражаться с некоторой изысканностью. А в редких беседах с комбригом он всегда стремился держать марку человека солидного и выдержанного. Вместе с Зотовым, в то время ещё подполковником, они были в Чечне и однажды под Ачхоем попали в засаду. Броник, на котором боевая группа, сопровождавшая командира полка Зотова, ехала в качестве прикрытия, загорелся. Солдаты оставили броню и залегли в удобном кювете, выбитом в каменистом грунте.
Хотя чеченцы не жалели патронов и лупили по взводу Гуся почем зря, Зотов, даже не пытался взять командование на себя. Он быстро разобрался, что засада не велика по силам и пытается взять над ними верх только боевым нахальством, поэтому решил посмотреть чего стоит в таком деле прапорщик.
– Я их обойду, – доложил Гусь командиру. – Сержанты Локтев и Паркин – со мной. Вы разрешите?
– Ты, командир прикрытия, прапорщик. Сам и соображай. А мы, чтобы не скучать, прижмем чечей огнем. Пока ты не выйдешь на новую позицию. Гусь тогда встретился взглядом с подполковником и увидел его смеющиеся глаза. Зотов нисколько не боялся ни стрельбы, ни того, что происходило вокруг. С того времени Гусь проникся особым уважением к офицеру, который в самом пекле, под обстрелом, не лаялся матом, предпочитая говорить без элоквенций.
– Значит, к этой суке у тебя обширное раздражение? – переспросил Зотов. – А ты думаешь, у меня не то же самое?
– Все же у меня больше причин, товарищ полковник.
– В чем они?
– Этот гад убил моего товарища. И за что? За деньги.
Зотов с мрачным видом протянул через стол руку и тронул кисть Гуся.
– За деньги или просто так – без разницы. Он убил людей – вот главное.
– Нет, – Гусь мотнул головой упрямо. – Для Щербо деньги никогда не представляли фетиш. Он не мечтал стать богатым. А мог бы. Мы с ним однажды имели возможность взять миллионов двести себе.
Зотов удивленно посмотрел на прапорщика.
– Это когда? Почему не знаю?
– В Грозном. До вашего приезда. Мы в одном доме нашли сейф. Из любопытства рванули. А там деньги. Можно было поделиться. Только Щербо сказал: не надо. Мол, это плохая примета на войне солдату обогащаться. Могут убить. И мы ничего не взяли. Сообщили в штаб. Кто потом и куда все это пристроил, не знаю. И вот надо же, теперь Щербо убили за деньги..
– Я понял тебя, Леонид Андреевич, и в конце концов не против того, чтобы проверить северный вариант. Но одного тебя не отпущу.
– Если разрешите, я возьму с собой трех ребят. Все таежники. Почти местные. Мы прочешем участок, будьте уверены.
– Ты понимаешь, как опасно это дело? У дезертира – автомат и пистолет. По тому, что он здесь натворил, такой сдаваться не станет.
– Это я учитываю.
– Допустим, ты его догонишь и встретишь. Что дальше?
– Я его урою.
Зотов исподлобья посмотрел на прапорщика. Ответил, как отрезал:
– Тогда не пойдешь.
– Почему?
– Это будет расправой. Ты понимаешь, что каждый в нас с тобой будет тыкать пальцем?
– Пусть. В Чечне я тоже стрелял.
– Это другое. Там, если бы ты не стрелял, тебя в трибунал потащили.
– В военный суд, – поправил Гусь.
– Да замолчи ты, правовед, – Зотов нервно дернулся. – Не в названии, а в сути дело. – Снова посмотрел на прапорщика. – А здесь тебя могут взять за хибо, если выстрелишь. Или начнешь оправдываться: мне приказали?
– Мне никто ничего не приказывал. Больше того, предупредили об ответственности.
Гусь обиженно набычил голову. Он стоял то сжимая, то разжимая кулаки, будто делал школьную зарядку для пальцев, ещё не привыкших подолгу писать.
– Это, конечно, хорошо. Хорошо это. Только взваливать такой груз на твои плечи я не хочу.
– Это не груз. Это мой долг перед товарищами.
Зотов несколько минут сидел, не произнося ни слова. В кабинете воцарилась гнетущая тишина.
– Так что? – спросил Гусь, не выдержав испытания молчанием.
– Хорошо, – сказал Зотов. – Иди, разрешаю.
Уже через десять минут прапорщик построил роту. Оглядел солдат – понурых и пришибленных..
Гусь откашлялся.
– Мне нужны три добровольца. Времени мало, дело ответственное, потому добровольцами назначаю сержантов Караваева, Рогозу и младшего сержанта Гмызу. – Гусь оглядел строй, словно выискивал неудовольствие на лицах тех, кто не попал в добровольцы из-за ограниченности вакансий. Остался удовлетворен увиденным, и подал команду. – Добровольцы – три шага вперед! Остальные, разойдись!
Сержанты вышли из строя и сомкнулись, встав в шеренгу плечом к плечу. Гусь осмотрел их строгим взглядом, сперва от ботинок с высокими берцами до беретов, потом справа налево от плеча до плеча. И порадовался про себя – подобрал крепаков, хоть куда. Оставалось только проверить их настроение. Спросил проникновенно:
– Может что не так? Вы не стесняйтесь. Дело-то вон какое…
– Товарищ прапорщик, – голос подал самый настырный из трех – сержант Рогоза. – Даже разговора быть не может. Эту суку, которая своих замочила, мы размажем по земле. – Рогоза посмотрел на сослуживцев. – Я сказал правильно?
– В натуре, – отозвался Караваев.
– Ништяк, – высказал мнение Гмыза.
Армия говорила на языке пенитенциарной зоны, но это давно перестало кого-либо удивлять. Да и на каком собственно основании? Здравомыслящие служаки хорошо понимали, что вооруженные силы одного из самых могущественных государств мира деградировали. Главнокомандующий, ни дня не носивший военной формы, гордился лишь своим правом стоять при «ядерном чемоданчике».
Министр обороны, первый маршал России, в жизни не руководил ни одной боевой войсковой операцией. Высший генералитет, скоро понявший, что вправе воровать не только плохо лежащее, но и хорошо охраняемое военное имущество, быстро довел армию до полного разложения.
Сделалось обычной практикой торжественное вручение боевого оружия солдатам с криминальным прошлым, психически и физически нездоровым. Солдаты в подразделениях начали делиться по срокам службы, кучковались по землячествам, которые образовывались по национальному признаку. Стали обычными факты унижения личности военнослужащих сослуживцами, самоубийства, расстрелы однополчан, дезертирства с оружием. Не минула чаша сия и внутренние войска, в прошлом считавшиеся элитными, куда тем, кто в прошлом был под судом или провел некоторое время в отсидке вход был заказан.
На падение нравов в этих войсках влияла и министерская чехарда. Это в Америке Эдвард Гувер десятки лет бессменно возглавлял Федеральное бюро расследований, пережил несколько президентов, и потому считался знаковым символом устойчивости политической системы США. В России президент Ельцин тасовал министров внутренних дел с такой частотой, что даже офицеры внутренних войск не в состоянии точно назвать тех, кто побывал их начальниками.
Каждый новый министр тянул в органы управления своих ставленников, не заботясь об их компетентности. Главным требованием к руководящим кадром стала личная преданность. Все это вышло боком стране, которую президент втянул в самоубийственную чеченскую войну, и обернулось бардаком, за который никто не ответил.
