Вернер Шмиц - Коричневый след
Он взглянул на сестру, словно рассчитывал получить ответ.
— Выходит, мозг все-таки был задет… обширное внутреннее кровоизлияние… смертельный исход.
Казалось, его не особенно удовлетворил этот ответ.
На лбу мертвеца блестели многочисленные капельки пота.
Доктор Бемер отбросил одеяло. Тело умершего тоже было мокрым от пота.
Он снова взял историю болезни и принялся жевать ручку.
А уколы сегодня вы делали сами? — неожиданно спросил он.
Сестра взглянула на него, не понимая.
Конечно, господин доктор.
Я спрашиваю из-за пота. Обычно он выступает при недостатке сахара в крови, это бывает и у здорового человека в результате инъекции инсулина.
Вместе они направились в ординаторскую, проверили все предписания, но никакой ошибки не обнаружили. Диабетику из соседней палаты действительно была сделана в полдень инъекция инсулина объемом в 48 единиц. Умерший же получал предписанную ему дозу тагамета. Ошибка исключалась, поскольку инсулиновые шприцы существенно меньше других.
— Слава богу, — прошептала сестра Хильдегард и прикрыла глаза. Она работала в госпитале святой Елизаветы с восемнадцати лет, и мать-настоятельница всегда приводила ее в пример остальным.
9
Ужин начался семейной сценой. Улла вышла к столу на пять минут позже положенного и уселась, когда отец читал молит-иу: "Приди, господи, будь гостем на нашей трапезе".
В семействе Шульте ужин начинался ровно в семь часов, с первым ударом настенных часов; сесть за стол с немытыми руками считалось смертным грехом.
Она проигнорировала покашливание отца и принялась рассказывать матери, что было сегодня в больнице и в полиции. Услышав, как она называет типов из дальхаузенского полицейского участка гнусными легавыми, отец с шумом отставил іарелку.
— Послушай, Урсула, — начал он и прочел одну из своих невыносимых получасовых лекций на тему исполнения долга вообще и германской полицией в частности.
Она не преминула спросить, считает ли он исполнением долга также и игнорирование важных показаний, способных пролить свет на обстоятельства дорожного происшествия.
Но отец был убежден, что полиция права всегда. Он решительно запретил ей беспокоить полицию впредь, поскольку в итоге все это отразится на его карьере.
На ее замечание, что она, между прочим, уже взрослая и он больше не вправе что-нибудь ей запрещать, отец пригрозил запретить и дальнейшее посещение больницы.
— Эрих, ну ты ведь это не всерьез, — примирительно сказала мать.
— Почему? С тех пор, как она с ним общается, возникло множество проблем.
В наступившей тишине телефон прозвучал как трамвайный звонок.
Мать встала и пошла в прихожую.
Улла краешком глаза наблюдала за отцом. Сегодня он, как и каждый второй четверг месяца, побывал у парикмахера. Его прическа была верхом прилизанности и аккуратности. Маленькие плотно прилегающие уши делали и без того вытянутое лицо еще длиннее.
Мать вернулась из прихожей и молча села за стол. Плечи ее вздрагивали от сдерживаемых рыданий.
— Что с тобой, мама?
— Эрика, кто это звонил?
— Из больницы, — всхлипнула она. — Отец… сегодня после обеда… а я так и не побывала там!
Она уже не сдерживалась.
Улла встала. Она двигалась, словно во сне, медленно, плавно. Как при замедленной съемке. Прошла в свою комнату и легла на постель. Плакать она не могла.
Когда часа через два она вошла в столовую, родители уже обсуждали предстоящие похороны.
— Ты не знаешь случайно, у него была страховка? — спросил отец.
Улла вылетела из комнаты и тут же разрыдалась. Она плакала в постели, пока не заснула.
На следующий день после обеда явился служащий похоронного бюро. Родители Уллы позволили себе несколько дней отпуска и теперь сидели за столом в трауре. Служащий похоронного бюро оказался мрачным человеком лет шестидесяти, впрочем, хитроватые его глаза явно не свидетельствовали о подобающей профессии печали. Он тоже был в черном. Красные джинсы и бело-голубой пуловер Уллы выглядели здесь явно неуместно.
После того как родители по каталогу выбрали гроб, подушку и одежду покойного, началось обсуждение процедуры похорон.
Траурные извещения исключались, поскольку не существовало адресов, по которым следовало их разослать. Об извещении в газете отец и слышать не хотел.
— Но ведь у деда наверняка были друзья и знакомые, чьих адресов мы не знаем. Не будет сообщения в газете, и они даже не узнают, что он умер, — решительно возразила Улла.
— Вообще-то девочка права, Эрих, — робко высказалась мать и справилась у служащего бюро о ценах.
— За триста марок вы будете иметь вполне приличный размер, — подкупающе заявил тот.
В портфеле у него находился альбом с образцами.
— Вот такое объявление давал доктор Вестерманн по случаю смерти матушки. Триста двадцать марок.
— А поменьше? Особо расписывать ведь нечего.
Служащий полистал альбом.
— Вот это на семьдесят марок дешевле, господин Шульте. Но не слишком ли оно для вас скромное?
Служащий попал в точку. Отец согласился на триста двадцать марок и даже точно воспроизвел текст каталога.
— Точный срок погребения я определю, как только переговорю со священником, — гость был явно доволен. — Какой веры придерживался ваш тесть?
Наступило неловкое молчание.
— Мой дед не принадлежал ни к какой церкви, — ответила в конце концов Улла, чем навлекла сердитый взгляд отца.
— Без проблем, — быстро сказал представитель похоронною бюро. — У меня контакт с одним прекрасным оратором из союза свободомыслящих. Мне довелось слышать несколько ого выступлений. Получше иного пастора, скажу я вам.
Отец взглянул на гостя. Челюсть у него отвисла, словно он собирался что-то сказать. Но потребовалось еще секунд двадцать, прежде чем он пришел в себя. И тут же взорвался.
— Оратор из союза свободомыслящих? Об этом не может быть и речи. Послушайте, вы, я член церковного совета евангелической общины. Я занимаюсь благотворительностью.
— Но я вовсе не хотел обидеть вас, — возразил представитель похоронного бюро, пытаясь спасти то, что еще можно было спасти. — Завтра же поговорю со священником. Евангелическая церковь не столь строга.
— Не трудитесь, — прошипел отец Уллы. — Со священником Майзенбургом я поговорю сам.
На щеках у него выступили маленькие красные пятна.
— А кроме того, в траурное извещение я хотел бы вставить цитату из Библии. А именно псалом 22, стих 4.
Он торжествующе огляделся, но ни мать, ни Улла не проронили ни слова.
— Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною; Твой жезл и Твой посох — они успо-коивают меня, — продекламировал он.
— Прекрасный псалом, — заметил гость. — Только места для него маловато.
— Тогда выберем извещение более крупного размера, — решительно заявил скорбящий отец Уллы.
10
Еще раз звонить в больницу он не решался. Следовало выждать, для этого он и остался в городе. Весь день не выходил на улицу.
А ведь возвращаться нужно было скорее. Дома ждали дела.
Но ничего не поделаешь. Засел он здесь крепко.
Журнальную подшивку из библиотеки он унес к себе в комнату, прочел все журналы от корки до корки. Потом улегся в постель и забылся тревожным сном.
На следующее утро в шесть он уже был на ногах, разыскивая на еще пустынных центральных улицах работающий газетный киоск. На вокзале он купил "Вестдойче альгемайне цайтунг", но не нашел того, что искал. Купил еще "Рурнахрихтен", хотя уже не верил в успех. Торопливо перелистал газету.
Извещения о пропаже.
Взгляд его задержался на витрине вокзального книжного киоска. Только не детектив, подумал он, но в итоге все-таки выбрал роман Сименона и вернулся в отель.
На следующее утро он сразу отправился на вокзал. В выплескивавшемся со станций метро потоке служащих, учащихся и продавщиц он чувствовал себя увереннее.
"Вестдойче альгемайне цайтунг" дала три страницы траурных извещений. Он мельком пробежал фамилии с траурными крестиками и тут же нашел, что искал.
"В результате трагического случая…" — прочитал он, подивился цитате из Библии, бросил на ходу скомканную газету в урну и устремился к южному выходу.
Больше ему делать здесь было нечего.
11
Голос Уллы по телефону звучал тихо и подавленно.
— Заеду через двадцать минут, выберемся куда-нибудь, — решительно сказал Джимми и уже через десять минут стоял перед высоченной коробкой, где она жила.
Улла выглядела плохо. Лицо землистого цвета, под глазами темные круги.
— Садись, надевай шлем. Хватит уже несчастий, — неловко пошутил он.
В эту сентябрьскую субботу день выдался на редкость теплый. Пенсионеры сидели на скамейках, грелись на солнышке.
