Марина Серова - Снайпера вызывали?
— Маша, ты уже покормила Микки? — живо поинтересовалась Виктория Федоровна у пожилой женщины, подававшей к столу десерт. — А Ренат покушал? Ты помнишь, что он не любит острый соус?
Микки был одноглазым пекинесом преклонных лет, который в это время посапывал на своей теплой подстилке, расстеленной в углу холла.
— С Ренатом все как обычно, он очень доволен. Уточка, говорит, хрустит на зубах. А вот Микки… Что-то у него неладно с аппетитом, Виктория Федоровна, — пожаловалась Маша. — Третий день ест и хвостиком не виляет, как будто через силу.
— Надо позвонить ветеринару, — решительно сказала Виктория Федоровна. — А что, твоя девица так и будет тебя в одиночестве в коридоре дожидаться? Может, ее тоже стоит покормить?
— Она не хочет, — коротко ответил Андрей Васильевич. — Я предлагал.
— Неужели она стесняется? — притворно удивилась Виктория Федоровна. — Странно, твои любовницы обычно были довольно бесстыдные создания.
— Вика, я тебя прошу…
— Тебе что, мало было той низкорослой с кривыми ногами? — продолжала доводить мужа Виктория Федоровна. — Впрочем, она еще и косила…
— Не понимаю, о ком ты говоришь? — спешно дожевывая круассан, откликнулся Раменский. — Так из Норвегии звонили или нет?
— Ну та, с которой моя двоюродная сестра видела тебя на концерте.
— Что, снова собачатся? — усмехнулся появившийся в холле Ренат.
Он уже успел немного вздремнуть после сытного обеда и теперь был не прочь перекинуться парой слов перед тем, как выходить с боссом на трассу.
— Милые бранятся — только тешатся, — неуверенно произнесла я.
— Милые? — еще шире усмехнулся Ренат, решивший немедленно оспорить мое провокационное утверждение. — Да они бы друг другу давно уже головы поотрывали, если бы возможность предоставилась.
Касимов плюхнулся рядом со мной на испанскую софу и углубился в кроссворд.
Виктория Федоровна, очевидно, по натуре была садисткой. Мало того, что она без устали капала мужу на мозги, но еще и мешала ему нормально обедать, а ведь Андрей Васильевич любил поесть!
«Если бы я была на месте Раменского, — вдруг подумала я, — то изменяла бы этой мымре только из принципа, честное слово. Лучше бы она за собой последила, чем упрекать мужа. У них что, зеркал в доме нет?»
Виктория Федоровна, конечно, могла бы больше внимания уделять своей внешности. Я думаю, что ей было не больше пятидесяти или пятьдесят с небольшим. Для женщины это, конечно, серьезный возраст, но отнюдь не предел.
Однако Раменская быстро сдалась. То ли доконала суматошная жизнь супруги бизнесмена, то ли постоянная нервотрепка давала себя знать, но она явно опустилась. Плюнула на фигуру, перестала красить волосы, и теперь ее голову украшали седые букли, легкомысленно вившиеся на висках, — ни дать ни взять бабушка.
Впрочем, детей у них не было. И, наверное, Раменская просто комфортнее чувствовала себя именно в такой роли — «язвы и стервы».
Это позволяло ей, с одной стороны, постоянно чувствовать себя несправедливо обиженной гулякой-мужем, с другой — она сама себя растравляла подобными подозрениями, даже если они были небезосновательными.
«Такие люди съедают себя изнутри», — говорила моя тетушка.
Когда я рассказала ей про то, что сейчас работаю у Раменского, тетушка Мила немедленно вспомнила и Андрея Васильевича, и его супругу.
Дело в том, что моя дорогая родственница знала в этом городе всех и вся, и ее можно было использовать как справочное бюро — давали себя знать многолетняя работа в юридическом институте и широкий круг знакомств, в том числе и в околовластных структурах советского времени, преимущественно среди родственников и знакомых партийной верхушки города.
— Как же, как же! — всплеснула она руками. — Вика ведь была дочерью сводного брата жены второго секретаря горкома партии!
— А откуда взялся Раменский? — спросила я ее. — Он и в то время занимался рыбой?
— Был директором «Морских даров», — подтвердила тетя. — Правда, на прилавках этих самых даров не было, как ты понимаешь. Но под прилавком все водилось… Мне рассказывали, что свадьба Вики была очень пышной. Правда, поговаривали, будто Вика чересчур долго засиделась в девках, а Раменскому грозила серьезная ревизия. Вот он якобы и решил подстраховаться.
— Помогло?
— А как же! — подмигнула тетя. — Ведь у этого брата была хорошая поддержка в Москве! Правда, после того, как начались неприятности с Елисеевским магазином, тут тоже многие напряглись. Но Раменский только укрепился — к тому времени он перешел уже на работу в управление торговли, и посадили не его, а нового директора.
Тетя с удовольствием предавалась воспоминаниям. Она даже прикрыла очередной том Картера Брауна, которого получила вчера по подписке, не забыв заложить закладку на нужной странице.
— Не понимаю, как можно каждый день есть икру, — сказала она задумчиво. — Хорошая икра — это ведь всегда маленький праздник. Ну хорошо, пусть хотя бы по воскресеньям! А то ведь ощущения притупляются, и хочется еще чего-то более изысканного…
Раменский уже закончил трапезу и допивал свой кофе со сливками, когда Виктория Федоровна задала очередной вопрос:
— Скажи мне, голубчик, а что, твоя новая… ну все-все, не буду… — осеклась она, поймав взгляд супруга, но все же продолжила: — Я хотела только спросить — твоя новая охрана, она что, будет тебя и в спальне охранять? И если да, то от кого?
Этот последний пассаж мне не понравился больше всего. И вот почему.
Подобные каждодневные упреки — а эта сцена повторялась уже не первый раз — могут толкнуть человека именно на то, что ему инкриминируют.
В принципе я могла бы предположить, что Виктория Федоровна прямо-таки толкает мужа ко мне в объятия, используя для этого очень хитрую тактику. Но зачем она выбрала такой способ?
Раменский остановился в дверях и, обернувшись, некоторое время молча смотрел на свою супругу. Босс был виден мне в зеркало, висевшее на противоположной стене, справа от обеденного стола.
— Я же тебе сказал, что Евгения Максимовна работает с половины седьмого до двадцати одного часа, — начал он говорить тихим, спокойным голосом. — За ней посылают автомобиль, и она приезжает сюда. Мы вместе едем по делам. Когда мой рабочий день закончен, мы возвращаемся сюда, а потом ее отвозят домой.
Было видно, что спокойствие с трудом дается моему шефу. Он в конце концов не выдержал и заговорил быстро и отрывисто:
— Что же касается спальни… Да, я подумывал о том, чтобы нанять Женю на круглые сутки. От кого охранять, ты спрашиваешь? Да от тебя, мое солнышко! Вдруг ты захочешь снова ощутить себя женщиной? Вспомни-ка, Викуша, напряги свои немногочисленные извилины, когда мы с тобой в последний раз занимались любовью? Что, не получается? Вот и я не помню!
Теперь на лице Андрея Васильевича появилась торжествующая усмешка.
— Я даже забыл твой запах! — прокричал он. — И надеюсь от всей души, что никогда больше его не вспомню! Чтоб ты сдохла, сука! Ты мне всю жизнь отравила и теперь покоя не даешь!
Он махнул рукой и вышел из комнаты. Виктория Федоровна успела прокричать ему вслед:
— Двадцать шестого мая тысяча девятьсот девяносто второго года в отеле «Атлантик» на Азорских островах! Номер сто одиннадцатый!
Виктория Раменская, оказывается, помнила. В отличие от своего супруга…
* * *То, чего боялся Андрей Васильевич Раменский, произошло в этот же день, вскоре после возвращения босса из рекламного бюро.
Бухнувшись в автомобиль, Раменский велел шоферу гнать к кафе «Нимфа», где у него была назначена встреча с чиновником мэрии.
— Очень важно пробить сеть магазинов в новом районе, — торопливо объяснил мне Раменский. — Уже принято решение о расширении границ города, и нужно быстрее забить себе территорию.
Действительно, в скором времени наш город должен был значительно расширить свои пределы. Одно время распространился слух о проекте соединения областного центра с городом-спутником, который находился всего в пятнадцати минутах езды по мосту через Волгу.
Но такой вариант не устраивал слишком многих — прежде всего чиновников этого самого города-спутника. Кому охота лишиться львиной доли власти и перейти в подчинение более крупной структуре? И это в том — лучшем! — случае, если все сохранят свои кресла, что было, в общем-то, маловероятно.
Был выбран наиболее безболезненный вариант. К черте города решено присоединить территорию с севера, где располагались пустыри, которые можно было в короткий срок застроить многоэтажками, образовав два-три микрорайона.
Таким образом, население города мгновенно перескакивало миллионную отметку, что неизбежно переводило областной центр в новый статус.
А с учетом стремительного роста влиятельности нашего губернатора в центре и неизбежного уже превращения его в фигуру федерального — и даже международного — уровня такая перемена городского статуса была крайне выгодна местным властям.
