Фридрих Незнанский - Дурная слава
— Ладно, мужики! Что-то совсем мы захандрили, не дело это! — воскликнул Турецкий. — Ну-ка, Слава, напомни из Ветхого Завета мое, любимое.
— Что? Грязнов увлекается Священным Писанием? — подивился Гоголев.
— А что такого? Ну почитываю в свободное от работы время, кому это мешает?
— Ну давай цитируй про грусть-печаль! — настаивал Турецкий.
— Пожалуйста! — Грязнов приосанился и назидательно произнес: — «Не предавайся печали душою твоею и не мучь себя мнительностью; ибо печаль многих убила, а пользы в ней нет»!
— Каково?
— Лучше не скажешь! Предлагаю увековечить сказанное! — воскликнул Гоголев.
— Нет возражений! — в один голос откликнулись сотрапезники.
— Ибо следует наслаждаться мгновениями отдохновения, которые дарит нам суетная жизнь. Здесь и сейчас! — окончательно впал в пафос Грязнов.
Но едва друзья опрокинули стопки, суетная жизнь ворвалась в уединение кабинета громогласным пиликаньем мобильного телефона. Турецкий извлек его из кармана.
— Это Костя, — угадал Грязнов. — Хочет к нам присоединиться, — опять угадал он.
Взволнованный голос Меркулова был слышен всем троим:
— Саша! У нас ЧП! Террористический акт!
— То есть? — мгновенно протрезвел Турецкий. — Где? Что?
— В прокуратуре, на фуршете. Некая дура-экстремистка залепила тортом прямо в ро… в лицо руководителя Фармацевтического федерального агентства.
— Кто такая? Откуда она там взялась? — ошалел Турецкий.
— Она фуршет и организовывала. Рыжая такая, у выхода стояла.
Турецкий вспомнил рыжеволосую красавицу:
— Не может быть… Зачем? Что за мотив?
— Протест против отмены льгот, понимаешь ли! Большевичка мамина! Влепят теперь дуре малахольной лет пять, а то и все десять!
Саша сначала решил, что его разыгрывают. Но взволнованный Константин Дмитриевич использовал столь несвойственный ему лексикон, что пришлось поверить.
— Ты где?
— Мы еще в… Я могу сейчас же приехать.
— Куда? Девчонка уже задержана. С ней «товарищи» беседуют. Вы еще в ресторане?
— Ну… Да.
— Я к вам! Пакостно на душе, сил нет!
— Ага, мы тебя ждем, Костя.
Мужчины переглянулись.
— Прямо в рожу… Смело! — покачал головой Грязнов. — Или глупо… — добавил он после секундного раздумья.
— За что это она его? — удивился Гоголев. — Хотя… Если копнуть, наверняка найдется за что. Готов поспорить!
— Кто же с тобой спорить будет? — хмыкнул Турецкий.
Глава 3
ПЛАТА ЗА ПРОЕЗД
Будильник надрывался пожарной сиреной. Наташа с трудом разлепила глаза. За окном черное, беспросветно черное питерское утро. Абсолютная, как квадрат Малевича, тьма. На часах половина седьмого утра. Нужно заставить себя подняться и доползти до ванной. Там станет легче. Там горячая вода, там возможна жизнь. Нужно только добраться, дойти, доползти. Уговаривая себя, словно тяжело раненный на поле брани боец, Наташа выползла из-под одеяла, не разлепляя глаза, на ощупь прошаркала в ванную. Упругие струи горячей воды действительно вернули к жизни довольно-таки молодое еще тело.
Очень легкий завтрак, состоящий из чашки кофе с молоком; быстрый, в три штриха, макияж: ресницы, пудра, помада — и вперед, навстречу стихии и трудностям грядущего дня.
Улица встретила грязной снежной мешаниной под ногами и мраком, который едва разрезали редкие, тусклые фонари. В воздухе висела мельчайшая водяная пыль.
Каждый год Наташа думала о том, что нужно психологически и материально готовиться к зиме. То есть к тому, чтобы ее пережить. Питерскую зиму приходится именно пе-ре-жи-вать. Как болезнь. Изнуряет даже не вечная слякоть, не злой ветер, бросающий в лицо горсти не то воды, не то снега. Самое страшное — темнота.
Питерская ночь длится с октября по февраль. Странно, раньше, в юности, она совершенно не замечала тьмы. Наташа существовала отдельно, тьма отдельно. В ее мире были друзья, музеи, театры, влюбленности, лыжные вылазки за город. Вообще в юности все внешнее было несущественным. Все озарялось собственным внутренним светом, ожиданием большой и чистой любви, предстоящим после окончания мединститута служением науке, созданием семейной ячейки. (Наташа успела захватить в учебном процессе основы марксистско-ленинской…), воспитанием исключительно смышленых и послушных детишек, летними поездками к морю. Короче, шаблонный набор мечтаний обычной ленинградской девушки из интеллигентной семьи. Но лодка мечтаний разбилась о суровую правду жизни…
Семья не сложилась, детей не народилось. Затем грянул молодой и наглый капитализм. И наука — ее прибежище и отрада — оказалась никому не нужной нахлебницей, старой перечницей, обузой семьи (читай: страны). И вся семья недоумевает: когда же старуха откинет копыта? Уж и паек ей урезали дальше некуда, уж давно сидит она на воде и хлебе, ан нет, все что-то еще трепыхается, чем-то еще интересуется, старая вешалка. Все что-то стране предлагает, изобретает чего-то. Да плевать на ее изобретения, разработки и перспективные планы! Кому оно надо? Все что нужно мы по тройной цене купим у Запада, он нам завсегда поможет. Тем более в перекупщиках те самые чиновники, которые в упор не видят достижений отечественных «кулибиных» и «Вавиловых». А чего с них, с родимых, взять-то, кроме… известно чего. И те, как говорится, плохие. Комиссионными здесь и близко не пахнет. Зато англоговорящие дядюшки с готовностью удовлетворят все личные запросы.
Привычные эти мысли прокручивались в русой голове, пока Наташа, чертыхаясь, перепрыгивала через ледяные буераки и лужи родного двора. Путь лежал неблизкий. По этой пересеченной местности до автобусной остановки минут двадцать пять, а то и полчаса. А летом, когда светло и сухо, дорога занимает десять минут.
Но это летом!
Лето — это маленькая жизнь. Летом можно жить, отменяя собственную никчемность, собственную ненужность партии власти, президенту и правительству. Летом можно питаться одними овощами, бесплатно загорать и плавать в Финском заливе или в озере, что рядом с садоводством. Летом можно бродить по городу белыми ночами, их-то никто пока не отнял (тьфу-тьфу-тьфу!). Можно собирать ягоды и грибы. Тоже пока бесплатно.
А как пережить зиму? Варианты есть: накупить билетов в театр, в филармонию, в оперу — и по будням каждый вечер после работы встречаться с прет красным. А по выходным валяться на диване, пить горячий глинтвейн, поедать хурму, читать книжки. Или выбраться в гости с бутылкой шампанского и пакетом фруктов.
И на все это нужны деньги. В сущности, не такие уж и небольшие. Но при заработной плате в три тысячи очень деревянных рублей и эти незатейливые мечтания становятся непозволительной роскошью. Уже восемь последних лет в голове настойчивым метрономом стучит, отстукивает одна и та же мысль: «Так жить нельзя!»
И вот буквально месяц тому назад жизнь изменилась самым неожиданным и серьезным образом. Ведущий сотрудник НИИ инфекционных заболеваний, без пяти минут доктор медицинских наук Наталия Сергеевна Ковригина покинула стены родного института, которому были отданы пятнадцать лет жизни, и перешла на должность врача-лаборанта в частную клинику «Престиж».
Народу на остановке было немного: все же четвертое января, страна еще дремлет в тревожном и прерывистом алкогольном сне. Наташа прикинула, что больше восьми минут ждать нельзя — опоздает. И приготовилась ловить маршрутку, но тут из-за поворота выплыл автобус, разрезающий тьму тусклыми бортовыми огнями.
Вскарабкавшись по скользким ступеням, Наташа с удивлением заметила, что почти все места были заняты. Следом за ней с трудом вполз старик с клюкой, в потертом черном пальто, с матерчатой авоськой в руке. Крупная, грудастая кондукторша тут же двинулась в их сторону.
— Оплачиваем проезд, предъявляем проездные билеты, — резкий, неприятный голос оглашал весь салон. — У вас, девушка? Ага. А у вас, мужчина?
— У меня? — удивился старик.
— Не у меня же! У вас, у кого еще? Я же возле вас стою. Проездной есть?
— Нет, я пенсионер.
— Опять двадцать пять! Достали вы меня! Нет никаких пенсионеров! Едешь — плати!
— Так как же… милая… Нам же еще не заплатили, прибавку-то еще не дали…
— Чихала я на твою прибавку! Мне из-за тебя зарплату урежут! Плати, старый пень!
— Как вы разговариваете?! — не выдержал мужчина в дубленке. — Перед вами старый человек, он вам в отцы годится!
— И что теперь? Мне всех таких отцов за свой счет катать? — орала билетерша.
— Я сам слышал распоряжение губернатора, что до получения надбавки пенсионеры могут ездить бесплатно! — не унимался мужчина.
— Да что ты? — подбоченилась кондукторша. — А ты дай мне эту бумажку, где это написано, разрешение это самое? Нет такой? А у меня есть! Вон, разуй глаза, гляди, кому что положено!
