Жорж Сименон - Под страхом смерти. Преступление нелюдима
— Хватай его, Фердинанд!
Голос Виаля, говорящего с одним из сыновей. Его схватили и держали, как тюк, слишком тяжелый, чтобы поднять. Его зацепили багром, который врезался ему в поясницу.
— Держи крепко, папа!.. Подожди, пока я захвачу его ноги!
Он лежал на дне лодки Виаля, весь мокрый. С него струями стекала вода, а в глазах, бог знает почему, стояли слезы, люди вокруг думали, что это морская вода.
* * *
Ему почти не пришлось лгать. Все, сами того не зная, лгали за него. Весь поселок, весь остров сочинил историю на свой лад еще до того, как власти допросили его.
— Вы хорошо знали этого человека? — спросил комиссар тоном, предполагавшим положительный ответ.
— Встречался с ним в Африке очень давно.
— И вы были настолько добры, что дали ему приют. А он злоупотреблял вашей мягкостью, всячески изводил вас. На этот счет у нас целый ряд свидетельств. Он и всем на свете отравлял жизнь.
— Но...
— И он не только бывал пьян с утра, но ему доставляло прямое удовольствие досаждать людям и даже угрожать! Когда произошла катастрофа, он уже успел выпить две бутылки. Ведь так?
— Не помню...
— Если исходить из того, сколько он поглощал в среднем в другие дни, это покажется вполне вероятным... Он вас поносил... Возможно, что он напал на вас. Во всяком случае, вы дрались...
— Мы дрались...
— Вы не были вооружены?
— Нет... Я даже не взял в руку молоток...
Никто не обратил внимания на этот ответ, хотя он мог повести к разоблачениям.
— Он упал в воду, а лодка опрокинулась... И он вцепился в вас...
— Очень печально,— закончил следователь,— но все-таки это счастливое избавление.
— Вы были слишком великодушны, слишком гостеприимны. Если вы когда-то распили с этим субъектом бутылку-другую, это еще не обязывало вас возобновлять знакомство, когда он оказался на мели. Видите ли, мосье Лабро, ваша единственная ошибка в том, что вы не навели о нем справок. Если бы вы обратились к нам...
Что такое? Что это люди плетут? О чем надо было справляться?
— Этого человека искали не меньше пяти стран по обвинению в мошенничествах. Ему уже некуда было деваться. Куда бы он пи пошел, его могли схватить. Вот почему я повторяю-, это счастливое избавление. Об этом негодяе Марелье скоро перестанут и вспоминать.
Мосье Лабро на миг застыл, ничего не понимая. Он лежал в своей кровати. Он узнавал узор, который сквозь занавески отбрасывало на стену солнце.
— Простите,— вежливо спросил он каким-то далеким голосом,— как вы сказали?
— Марелье. Жюль Марелье... Двадцать лет шлялся он по Северной Африке и Ближнему Востоку. И все это время жил только жульническими проделками. Перед этим отсидел десять лет во Френе за кражу со взломом.
— Минутку!.. Минутку!.. Вы уверены, что его звали Жюль Марелье?
— Мы не только нашли его бумаги в сундуке, но в нашем распоряжении отпечатки его пальцев и антропометрическая карточка...
— И когда вы говорите, он попал во Френ?.. Одну минуту!.. Прошу прощения... О, моя голова!.. Точно — сколько времени назад?
— Тридцать лет.
— А нога?
— Что — нога?
— Как он потерял ногу?
— При попытке побега. Он упал с высоты десяти метров на железные пики, о существовании которых не знал... У вас усталый вид, мосье Лабро... Доктор в соседней комнате. Он беседует с вашей женой. Я позову его.
— Нет, подождите... Когда он отправился в Габон?
— Никогда там не был. У нас его биография. Южнее Дакара он в Африке не бывал... Вы себя плохо чувствуете?
— Не обращайте внимания ... Он никогда не проникал в болота Мболе?
— Простите?..
— Такая область в Габоне.
— Как я вам уже говорил...
Лабро вздохнул.
— Значит, это не он,— разочарованным голосом произнес бывший мэр,—Не тот Жюль.
Открылась дверь. Комиссар не без тревоги окликнул врача:
— Доктор! Мне кажется, ему нехорошо.
— Ничего подобного! Оставьте меня!.. — протестующе завопил Лабро.— Вам не понять... Это был другой Жюль... Другой Жюль, который...
— Лежи спокойно. Не волнуйся. Ты бредишь, мой бедняга Оскар!
— Что я сказал?
— Ты говорил глупости... Но ты все-таки нас напугал... Опасались, что у тебя начинается кровоизлияние в мозг.
— Что я сказал?
— Болтал о Жюлях, о двух Жюлях. В своем кошмаре ты видел двоих...
Чуть заметная горькая улыбка.
— Что еще?
— Нет, лежи спокойно!.. Прими микстуру. Она совсем не противная.
Он предпочел выпить микстуру и уснуть, чтобы уйти от резавшей его мысли. Он убил Жюля, который вовсе не был настоящим Жюлем, жалкого малого, который, без сомнения, не хотел причинить ему никакого зла, обыкновенного мошенника, который, время от времени повторяя свои угрозы, просто хотел пожить на его счет и приятно проводил дни в Поркероле.
В ушах у Лабро все еще стоял голос человека с деревянной ногой, когда тот в беспредельном ужасе кричал: «Не надо, мосье Лабро!»
Не на «ты»! Без грубости! Почти смиренно! Все прочее было напускное. Он, Лабро, испугался из-за чепухи, убил из-за чепухи.
* * *
— Итак, мосье Лабро, счастливое избавление, а? Теперь можно будет спокойно сыграть в шары.
Мир царил также у Мориса в «Ноевом ковчеге», где больше не было слышно грозного стука деревяшки в верхнем этаже и на лестницах.
— А вы еще рекомендовали нам быть с ним терпеливыми, потому что он много тяжелого перенес там, в Габоне, куда он никогда не ступал ногой! Глоток вина, мосье Лабро?
— Спасибо.
— Вам нехорошо?
— Пройдет!
Ему надо привыкнуть к тому, что он убийца. Но какой смысл кричать об этом на всех перекрестках?
И все из-за того, что какой-то жулик, без роду и племени, которому надоело шататься по свету и скрываться от полиции, как-то вечером, бог знает где, услыхал в баре от жителей колонии историю про пирогу, подлинную историю Жюля Шапю, каковой Шапю умер, можно сказать, доблестной смертью через пятнадцать лет после Мболе, на служебном посту в Индокитае, куда его послала фирма.
И все еще из-за того, что этот жулик однажды в Аддис-Абебе случайно увидел номер «Ле пти Вар» и там прочел имя Оскара Лабро.
А это навело его на мысль окончить дни в мире, на острове Поркероль.
Перевод Д. Горфинкеля
Преступление нелюдима
Да разве эти люди могли понять, что вопрос стоял о жизни или смерти? Ну, может быть, и не совсем о смерти, но почти. А в общем-то... Нет, именно о смерти!
Но они ничего не подозревали. Просто млели от восторга и сновали взад и вперед, как две большие мухи, опьяневшие от солнца и цветочной пыльцы. Конечно, они впервые попали на Лазурный берег и теперь не могли опомниться, увидев в феврале целый лес цветущих мимоз, синее море и синее небо, разноцветные лодочки, будто наклеенные на морскую гладь, рыбаков на корме, разглядывавших дно через самодельный жестяной перископ и вылавливающих длинной удочкой какие-то лиловые колючие штуки.
— Что они делают? — спросил мужчина, заметивший рыбаков с террасы.
— Ловят морских ежей.
Он перевел это своей жене. Та не поняла. Она даже не знала о существовании таких зверюшек. Однако пришла в восхищение и повторила, как некое магическое словечко:
— Морскиежей...
И так с самого раннего утра... Точнее, с того момента, когда бог весть каким чудом их шикарная машина остановилась перед конторой г-на Шеншоля, втиснутой между бистро и киоском с открытками, в самом дальнем конце Каннского порта. На автомобильном номере г-н Шеншоль увидел буквы: «HL». Значит, голландцы. Он внимательно оглядел шофера и супругов. Они показались ему очень молодыми — оба розовощекие, точно младенцы. И все же, как ни старался г-н Шеншоль, ему не удавалось быть любезным. Не зря ведь его прозвали Нелюдимом. Да... Жена... Печень... Потом — история с сыном... И еще...
«Молодожены»,— подумал он.
И очень удивился, что они потребовали большую виллу, по крайней мере в шесть комнат. А когда добавили, что хотят ее снять на все лето, у Шеншоля от волнения сдавило горло. Неужели же наконец?..
— Могу предложить прекрасную виллу на Антибском мысу — «Пурпурные скалы». Как раз месяц назад освободилась... Другие клиенты собирались посмотреть ее завтра утром. Если угодно, условимся о встрече и...
Но эти люди, только что сошедшие на берег, очень спешили. Они уже впитывали юг всеми порами и не желали терять ни капли, ни секунды солнца.
— Поедем сейчас.
Они не знали, что г-жа Шеншоль, которую недавно прооперировали— третий раз за два года,— лежала на старом диване в темной комнате за конторой. Они заговорили на своем языке о Шен-шоле; их, вероятно, удивляло, как это человек, живущий в таком чудесном климате и перед которым целый день сверкают Каннский порт и сотни белоснежных яхт, ходит в черном костюме и выглядит таким болезненным
