Андраш Беркеши - Уже пропели петухи
— В тот самый день, который я назвала, сказав тебе, что он уехал в Трансильванию.
— А когда завербовали тебя?
— На следующий день.
Деак отвернулся. Засунув руки в карманы, отошел к окну. Вот так история! Его невеста — агент гестапо! Что же теперь ему остается делать? Сейчас только не потерять голову. Речь идет о гораздо большем — об их боевой группе. И о Дербиро. Он снова повернулся к Аните.
— Шимонфи знает о том, что тебя завербовали?
— Он сам возил меня к Мольке.
— Что их интересует?
Лицо Аниты передернула болезненная гримаса.
— Все-все, — прошептала она. — В особенности ты. Они сказали, что ты русский агент. И я должна это у тебя вызнать…
— О чем вы уже проговорились Мольке? — спросил теперь уже Тарноки.
— Если бы я проговорилась, или просто рассказала ему все, что мне известно, отца давно бы уже выпустили на свободу. Да, меня заставили стать их агентом. Но и по сей день я не рассказала им ничего.
— Но почему ты не рассказала ни о чем Габору? Сразу же!
— Почему? Боже мой, почему?! — Анита разрыдалась. — Если бы вы видели, как они пытали отца. Если бы вы посидели и посмотрели в глаза этому Мольке! Почему не сообщила? Да потому, что я люблю своего отца. И люблю Габора тоже и не хочу потерять ни того, ни другого. Теперь вы все знаете…
Деаку стало жалко Аниту. Она права: расскажи она и десятую долю того, что ей известно о Габоре, он уже давно не жил бы. Все ясно, немцы заподозрили его. Он подошел к Аните и примирительно сказал:
— Анита, а этих твоих Шаашей тоже придумал Мольке?
— Нет, о Шаашах Мольке ничего не знает. Это поручение моего отца. — Она встала и шагнула навстречу Габору. — Габор, наверное, ты презираешь меня, и я вполне заслужила это. Но я очень прошу тебя: помоги Шаашам. Я ведь обещала отцу…
Деак взял девушку за руку, ободряюще пожал ее, а затем перевел взгляд на Тарноки. Тот покачал головой. Однако Деак сделал вид, что не заметил его знака.
— Когда и где ты встречаешься с Шаашами?
— Вечером в шесть, в ресторане «Семь князей».
— Хорошо. Я приду туда. Но если ты меня обманешь, значит, я того заслуживаю.
— А Мольке? Что сказать ему? — спросила она немного погодя.
— Теперь тебе придется разыгрывать роль гитлеровского шпика до конца, — сказал Деак. — Мы потом договоримся, что ты должна делать.
Когда Тарноки и Деак вышли на улицу, Тарноки принялся его журить.
— Ну что ж, собираешься помогать этим Шаашам?
— Конечно.
— Я запрещаю тебе это.
Деак остановился.
— Как это ты мне «запрещаешь»?
Они стояли на углу улицы Старой почты. Еще только вечерело. На улице было довольно оживленно. По узким тротуарам спешили, толкая друг друга, пешеходы. Тут спокойно не поговоришь.
— Иди вперед и не устраивай сцен.
Деак поднял воротник плаща: по спине у него вдруг пробежал холодок. Они направились в сторону набережной Дуная. Нет, Тарноки не верит Аните. А ведь это означает, что его обяжут порвать с ней…
Они остановились у чугунных перил набережной. Деак закурил, предложил сигарету и Тарноки, но тот отказался.
— Ореха убили сегодня ночью, — сказал он. — Группу поручили возглавить мне.
У Деака словно онемели руки. Ему вдруг стало трудно даже поднести сигарету ко рту.
— Не может быть!
— На рассвете! Нилашистский патруль. Открыли огонь — и все. Но наше задание остается: нужно выручать из тюрьмы Дербиро.
Такая рань, нет еще десяти, думал Деак, а уже сколько всего случилось. Он сам под подозрением. Мольке и его команда затягивают петлю все туже. Аниту поставили перед неразрешимой дилеммой. Ореха убили… Что же дальше?
Дербиро пытают в подвале виллы, и задача Деака теперь поскорее освободить советского разведчика… Но как? Сейчас, когда он сам в смертельной опасности и страх ходит за ним по пятам! Вот и Шимонфи предал его. Даже не предупредил, что Мольке ведет за ним слежку. А знал ведь!
— Вам известно, кто предал Дербиро?
— Агент гестапо по кличке Лоза. Говорят, коммунист, член партии. Надо бы его разыскать и заставить навек замолчать.
— А какие-нибудь сведения о нем, кроме клички, вам известны?
— Знаем, что немецкий агент с сорок второго года.
Деаку хотелось спать. Бил озноб. Сколько уж лет подряд ему не приходится спать спокойно. А как хотелось бы хоть однажды выспаться как следует. Мирно, не ведая страха.
Тарноки тронул его за рукав.
— Габор…
Деак раздавил сапогом сигарету.
— Знаю, как я должен поступить, — сказал он тихо.
— С девушкой тебе придется порвать немедленно.
— Нет, — перебил тот. — Этого я не сделаю.
— Ты порвешь с ней и еще — донесешь на нее Мольке.
— На Аниту? Донести? Да ты с ума сошел!
Тарноки спокойно продолжал:
— Скажешь ему, что девица призналась тебе, что ее завербовали. Только так ты можешь вернуть его доверие. А ты должен добиться этого, чтобы освободить Дербиро.
— И ради этого я должен убить свою невесту? Ты понимаешь, что ты говоришь?
— Девица — изменница. Убежден, что она уже успела выболтать Мольке о тебе все.
— Если бы это было так, меня давно бы уже арестовали.
— Я понимаю, ты влюблен в нее. Но сейчас это уже дело десятое. Связь здесь совершенно ясна. Они завербовали Аниту, она выдала тебя, и с тех пор ты взят под подозрение…
— Но почему же они до сих пор меня не взяли?
— Потому что один ты им не нужен. Им нужна вся линия связи! Через тебя они надеются замести нас всех в один совок. Как мусор с пола — веничком. Словом, на девчонку ты доносишь. Конечно, это выглядит беспощадно, но что делать? Мы вынуждены обороняться.
— Нет, такие приказы ты не имеешь права мне давать. И не требуй от меня такого, дядя Дюри. Убийцей я не стану. Я люблю Аниту, верю ей и в беде не брошу. Уж лучше я перейду на нелегальное положение…
— Ты анархист, Габор.
— Какая мне разница, кто я и что я. Нет, на Аниту доносить не пойду… Сделаю все, что прикажешь, только не это…
3
За свою жизнь Габор Деак бывал во всевозможных переплетах, но сейчас он понял, что угодил в ловушку, из которой не выбраться. Тому, что его до сих пор не арестовали, он больше не удивлялся: ясно, что Мольке хочет прежде всего выявить его связи.
Габор Деак прошелся по комнате — вдоль полок с книгами, мимо кресла, обитого темно-зеленым бархатом, и кушетки. Несколько дней назад, когда ему, прапорщику, определили тихий, богато обставленный кабинет, он удивился. Но сейчас, после разговора с Анитой, не казалось странным распоряжение Шимонфи и было совершенно ясно, что и эта комната играет какую-то роль в его предстоящем разоблачении.
Вошел Таубе. Почтительно, как положено, отрапортовал, после чего спросил, не закрыть ли окно.
— Оставьте, — сказал Деак и, усевшись на поручень кресла, принялся разглядывать неподвижное лицо своего ординарца.
— Ну, что говорят на базаре? — спросил он, закуривая и стараясь сохранять невозмутимое спокойствие. По обыкновению он маскировал свою нервозность и напряжение чуть развязным юмором.
— Докладываю, господин учитель: полковник Герман в присутствии подполковника Мадяри устроил смотр личному составу части.
— Здесь они тоже были?
— Только заглянули. — Он подошел поближе и, приглушив голос, добавил: — Я слышал, будто всю нашу группу передали под команду немца.
— Вовремя сделали. И кто же теперь будет командиром?
— Господин майор Мольке.
— Так это же великолепно! Мольке — гений. Вы знаете, что такое «гений»?
— Талант? Правильно я ответил, господин учитель?
Деак встал, улыбнулся.
— Очень даже, Таубе. Между прочим, вы мне все больше нравитесь.
Таубе подошел еще ближе, поставил на место кресло.
— Господин учитель, правда, что нас отводят на новые позиции?
— Панические слухи, Таубе! Очередная «утка». Утренней оперативной сводки с фронта не видели? Обстановка решительно переменилась. Конец нашему «отходу на заранее заготовленные позиции». Кстати, откуда этот чертов туман? Что вы об этом думаете, Таубе?
— Думаю, что сегодня не будет воздушного налета. Можно спокойно работать.
Деак уселся на подоконник. Лицо его неожиданно повеселело.
— А ну принеси мою гитару. — Таубе побежал исполнить приказание, и вот уже Деак взял гитару в руки, тронул струны. — Вы ведь из Трансильвании, Таубе? Из Брашова?
— Так точно, господин учитель.
— Тогда слушайте:
Уже пропели петухи. На небе светлей.
Скоро, скоро, лапушка, станешь ты моей… —
пропел под аккомпанемент гитары Деак.
— Точно. Наша песня, трансильванская, — обрадовался Таубе. — Только лучше, если вы не будете петь, господин прапорщик, — тут же спохватился он. — Майор Мольке, они того, так сказать… не уважают музыку.
Деак опустил гитару, отошел к камину и прислонился спиной к теплым кирпичам.
— Закрывайте окно и идите сюда, — сказал он и, прищурив глаза, пригляделся к молодому солдату. Здоров, бугай. С таким где-нибудь в темном месте лучше не встречаться. Таубе… Немецкая фамилия. Ну, конечно! В Брашове во все времена жило много саксонцев. Удивительно другое, что Шимонфи приставил его ко мне денщиком.
