Николай Оганесов - Играем в Спринт
- Давайте-ка без церемоний. - Нина вошла в комнату и поставила на середину стола хлебницу. - Садитесь. И не стесняйтесь, пожалуйста...
Вторично отказываться было неловко, и я поднялся с дивана.
- Вы макароны с томатным соусом любите?
- Обожаю. - Я сделал шаг, другой и с удивлением обнаружил, что пол подо мной подозрительно покачивается.
- Что с вами? - спросила Нина.
- Нет, нет, ничего. Это пройдет...
Однако не проходило: висевшая под потолком лампочка внезапно выбросила яркие протуберанцы, затем свет сфокусировался и превратился в луч мощного прожектора, направленного прямо в глаза. Нинина фигура выпала из поля зрения. Там, где она только что находилась, мелькали оранжевые и ядовито-зеленые, похожие на жонглерский реквизит кольца.
Что-то невыразимо гнусное, тяжелое возникло на дне желудка, оформилось в пульсирующую опухоль и медленно поползло вверх.
- Сейчас, одну минутку... - Я наугад побрел к двери, переступил порог и опустился на приступку, на которой несколькими часами раньше впервые увидел Нину.
Стало чуть легче. Ровно настолько, чтобы понять отчетливо и ясно заболел! Ничего хуже случиться не могло! Я не успел осознать последствий, к которым это может привести, - новый приступ головной боли накрыл меня и наглухо отрезал от внешнего мира.
Минуту спустя - а может, только почудилось, что прошла минута, - я поднял голову.
Надо мной низко висели звезды. От них исходили злые колючие лучи. Ни с того ни с сего они, вдруг сдвинулись с места и, постепенно увеличивая скорость, закружились, вовлекая в свой сумасшедший танец луну, крышу, черные силуэты деревьев, угрожающе нависших над тесным двориком. Этот дьявольский хоровод сопровождался таким оглушительным стрекотом, точно его издавали не цикады, а спрятавшийся в кустах оркестр, исполняющий нудную, состоящую из нескольких бесконечно повторяющихся нот мелодию...
Сколько прошло времени - неизвестно. То мне казалось, что проваливаюсь в сон, то вдруг наступало короткое просветление, но ни встать, ни двинуться с места не удавалось.
В памяти осталось прикосновение холодной ладони к пылающему лбу, тревожный Нинин голос. Она заставила меня подняться, отвела в комнату, насильно впихнула в меня несколько таблеток и подвела к дивану. Кажется, я пытался возражать, порывался уйти, что-то доказывал, но болезнь брала свое: усталость и тупое равнодушие овладели мной, заглушили остальные чувства. Я наспех разделся и, лязгая зубами, повалился в постель.
Свет померк внезапно, будто кто-то разом повернул выключатель...
...Сначала я был птицей, у которой на лету сковало морозом крылья. Потом - вмерзшей в оледенелый наст травинкой, деревом с намертво выстуженной сердцевиной.
Я рассыпался на тысячи осколков, гнулся под ураганным ветром; мое окоченевшее тело лежало посреди голой равнины, и не существовало в мире силы, способной спасти, защитить от жуткого, пробирающего до костей холода. Он проникал всюду, в каждую пору, в каждую клетку, от него стыла кровь в жилах, а кожа не выдерживала и дробилась на хрупкие ломкие кристаллы.
Это был бред. Самый настоящий бред, в котором не оставалось места реальности. Краем сознания я вроде понимал это и в то же время явственно видел бесконечную белую пустыню, себя, полузанесенного снегом, мерцающую вдали цепочку огней. То светились огни поселка, к которому мне надо было пробиться, или, может, туманное облачко Млечного Пути, или фары машин на заснеженной трассе. Нет, скорее то были факелы! Преследуемый конным отрядом герцога, я порывался бежать от погони, но тяжелые стальные латы тянули к земле. Я выбился из сил и теперь лежал, сжавшись в комок, беспомощный, одинокий, обреченный на верную гибель. Ветер заунывно свистел надо мной, сек лицо твердыми, как толченое стекло, крупицами снега и сыпал, сыпал, пока над грудой холодного железа не намело белый холмик...
В какой-то момент мне удалось разлепить веки, и тотчас что-то больно резануло глаза. Я застонал. Вероятно, меня услышали, потому что свет погас и пространство заполнилось серыми размытыми пятнами. На их фоне постепенно, как на бумаге, сунутой в проявитель, возникло лицо мамы.
"Ты?" - удивился я.
Она молча сняла с себя теплый пуховый платок, накинула его мне на грудь и укоризненно покачала головой.
"Как же так, Володя?.. - Губы ее оставались неподвижными, но я отчетливо слышал голос, который невозможно спутать ни с каким другим. - Ты совсем себя не бережешь... И писем от тебя нет. Обещал писать часто. Я жду, жду... Как же так, Володя?"
"Разве ты не получила телеграмму?" - хотел возразить я в свое оправдание, но мама заторопилась.
"Ладно, сынок, я ведь не упрекаю... - Черты ее лица стали терять определенность. - Ты все же выбери минутку, напиши, как устроился, где питаешься..."
Лицо стало уплывать куда-то в сторону. Я пытался остановить, крикнуть что-то вдогонку, но поздно. Мама исчезла.
Очнулся я оттого, что арктический холод сменился каракумской жарой. С меня ручьями лил пот. Едва ворочая распухшим, шершавым, как наждак, языком, я попросил пить.
Передо мной появился стакан с осевшими на дно ягодами малины. Его держала девушка в легком ситцевом халате. Лицо, охваченное ореолом волос, взгляд больших карих глаз показались мне смутно знакомыми.
- Вы кто? - спросил я у нее.
- Молчите... У вас жар, сильный жар...
Вспомнил: ну конечно, это Нина, только совсем другая, больше похожая на ту, с фотографии двухлетней давности.
- Который час? - прохрипел я.
- Половина первого.
Я не поверил.
- Половина первого ночи, - повторила она и протянула градусник. Поставьте, надо измерить. Час назад было под сорок...
- Да ну? - вяло удивился я, изо всех сил сопротивляясь обволакивающей необоримой дреме.
- ...тридцать девять и четыре... "скорую" хотела вызывать... испугалась... лекарство...
Голос становился все тише, пропадал, снова появлялся, и я, потеряв всякую способность к сопротивлению, погрузился в черную бездонную пропасть...
Глава 2
1
Утром меня разбудили шаги.
Кто-то топтался у двери, возился с замком, пробовал отворить форточку.
Прежде чем я успел открыть глаза, звуки оборвались, и мне не сразу удалось сообразить, продолжение ли это ночных кошмаров или кто-то действительно околачивается за дверью. В доме царила тишина, но тишина странная, как если бы за секунду до моего пробуждения был подан знак и говорившие до этого в полный голос вдруг разом смолкли.
Полусонный, я приподнял голову с подушки.
Смутное ощущение опасности, чьего-то незримого и оттого особенно гнетущего присутствия не исчезало. Прислушавшись, я понял, что не ошибся. Снаружи кто-то был. Сперва раздался шорох. Потом звякнула неосторожно задетая крышка почтового ящика. Прошло немного времени, и в дверь потихоньку постучали.
Затаив дыхание, я ждал, что будет дальше.
В комнату сквозь застекленную раму над входной дверью падал рассеянный пучок света. В нем лениво плавали взвешенные в воздухе пылинки. Где-то сбоку, на столе, размеренно тикал будильник. Более мирную обстановку трудно вообразить. Если б не человек, стоящий за дверью. Его молчание таило не совсем ясную и вместе с тем вполне реальную угрозу.
Первым нервы не выдержали у гостя. После продолжительной паузы стук повторился. Теперь стучали смелее, бесцеремонней, и не в дверь, а в плотно занавешенное окно.
Стремясь производить как можно меньше шума, я поднялся, чтобы подойти к окну и незаметно выглянуть во двор, однако на полпути споткнулся и задел стул.
- Кто там? - громко, якобы спросонья, спросил я.
Находившийся по ту сторону двери человек спрыгнул с крыльца.
Я кинулся к окну, отдернул край занавески. Никого. Только на повороте дорожки покачивались потревоженные бегством ветки кустарника.
Дверь оказалась запертой на ключ, но это уже не имело значения. О том, чтобы преследовать беглеца, не могло быть и речи - шансы догнать его, тем более в моем состоянии, равнялись нулю.
Я доковылял до дивана, влез в свернутое коконом одеяло и некоторое время, уставившись в потолок, переваривал случившееся. Ничего путного из этого не вышло. Голова работала туго, мысли путались, и найти сколь-нибудь разумное объяснение так и не удалось. Зачем приходил этот тип? Действительно ли он хотел взломать замок или мне померещилось? Непонятно.
Судя по времени, Нина ушла недавно. Перспектива оставаться в запертой квартире меня не устраивала - на два часа дня у меня была назначена встреча, ни отложить, ни перенести которую я не мог.
"Ничего, на крайний случай сгодится и окно", - решил я и закрыл глаза.
Еще минут десять я ворочался на своем сверхмягком ложе, силясь отыскать хоть какой-то смысл в происшедшем, и не заметил, как меня снова сморил сон.
* * *
Никаких психических отклонений я за собой не замечал. По крайней мере до сих пор. Но когда, проснувшись, услышал, что кто-то опять возится с дверным замком, первым делом подумал о слуховых галлюцинациях и поспешил посмотреть на часы.
