Петр Владимирский - Объяснение в ненависти
Предзнание. Мне страшно от него, потому что кажется — вы все одинаковые. Все вы, мои пациенты, — это один и тот же пациент, переодевающийся в разные одежды. Бесконечная повторяемость, как наш больничный коридор. Чередования одних и тех же лиц, как чередование восходов и закатов, лета и зимы. Где же люди — разные, удивительные, новые?! Какой жестокий обман — заявление, что на Земле живет шесть миллиардов человек! Грандиозная туфта. Кто их видел, где доказательства? Я верю глазам, а они наблюдают пять-шесть разновидностей человеческой породы. Не больше. Несколько душ, вырастающих в одних и тех же телах. И все идет по кругу, как повтор в орнаменте.
Вы думаете, я знаю выход из лабиринта. Надеетесь, что укажу вам дорогу. Спрашиваете меня о самих себе. А я не знаю дороги, сама вот заблудилась. Я только чувствую вас, одинаковые мои. Да, я могу дать совет более слабому. Но не себе. Не работает мое предзнание для самой себя, иначе почувствовала бы, угадала предательство задолго до того, как оно произошло, не стала бы свидетельницей банальной измены — ушла бы раньше.
А теперь-то уж и вовсе, какие там советы. С работы, кажется, придется уходить…
Ну и ладно, решила Вера. Буду сидеть дома, выгуливать собаку и растить в душе свой личный ад. Может, небесная администрация выдаст мне медаль. Так что надо прекратить сегодняшний прием и потихоньку исчезнуть из клиники. Чтобы поскорее начался этот треклятый «отпуск без содержания».
Но тут в дверь постучали.
— Да, — сказала Вера, торопливо «надевая» на лицо приятное выражение. — Открыто.
Вошла Даша Сотникова, после процедур помолодевшая, и с порога спросила:
— Ты почему по мобильному не отвечаешь, Верка? Я тебе звоню, наяриваю…
— У меня с телефоном что-то, — вздохнула Вера, показывая подруге трубку и рассказывая, в чем дело.
Даша внимательно выслушала и всплеснула руками:
— Господи, горе ты мое техническое! Надо было нажать «Enter»!
— Чего-чего?
— И вообще у тебя папка «Входящие» переполнена эсэмэсками… Ага, это от Андрея. Молчу, молчу!.. Не смотри на меня так. М-м… Удаляем. Когда наконец сама научишься?
— В следующей жизни, наверное.
— Да ну тебя, — махнула тонкой рукой подруга и предложила: — Снимай свою спецодежду, гиппократка! И давай закатимся куда-нибудь в тихое место, где вкусно готовят и малолюдно. Ты забудешь о своих психах, я — о своих рекламодателях, пообщаемся, как две безмозглые финтифлюшки! Знаешь, такие, «типа богатые»!
— Звучит очень заманчиво. Но, боюсь, «как безмозглые» не получится. Мозг — он или есть, или его нет. Его не спрячешь. Это я тебе как специалист могу доложить.
— Жаль. А мне давно хочется малость отдохнуть от умных мыслей… И вообще у меня к тебе предложение. Помнишь Яниса Пылдмаа?
— Помню, — удивилась Вера. — А ты-то откуда?..
— От верблюда. Я же рекламой занимаюсь, забыла? Сотрудничаем. Разговоры, то да се, вот и обнаружили тебя как общую знакомую. Ну так вот. Они будут отмечать десятилетие фирмы, для этого в Одессе арендуют шикарное место. И ты туда приглашена официально.
— Я? — еще больше удивилась Вера. — В Одессу?
— А что такого? Не ты ли у Яниса работала бизнес-тренером? Не отпустят тебя на пару дней, что ли? Щас пойду скандалить к твоему главному, а еще лучше — Лидку подошлю. Соглашайся давай, если хочешь, чтобы твое медучреждение уцелело под нашим напором!
Вера помрачнела и отвернулась от подруги, чтобы не видеть ее радостного лица, не читать по нему всего, что сегодня и вчера произошло в ее жизни, всех ее эмоций. Ясно, что человек хочет помочь подруге пережить недавнюю боль. Но она не знает о жалобе, о возможности увольнения… На Веру вновь нахлынула адова чернота — еще сильнее, чем до прихода Даши.
— Я подумаю, — сказала Вера, стараясь, чтобы ее голос звучал ровно. — Давай завтра поговорим. У меня к тебе просьба: на вот, возьми мой мобильный и деньги, купи мне новую… Забыла, как это называется, — такую штуку, которую вставляют, чтобы был новый номер. Сделай, пожалуйста, ты ведь знаешь, я не умею. А сейчас мне надо побыть одной. И не задавай вопросов, завтра зайду к тебе сама. Извини. Захлопнешь дверь?
Сотникова кивнула, догадываясь, что нужно делать все именно так, как говорит ее подруга. А подруга решительно сняла халат, надела туфли, вышла в коридор, не глядя по сторонам, и сразу — на улицу.
2. ОДЕССКИЙ СЦЕНАРИЙ ОБЩЕНИЯ
Учить пациентов психотехнике переключения полезно хотя бы потому, что сама в конце концов тоже научишься. Вера мгновенно забыла и Дружнова, и Сотникову, почти забыла о предстоящем увольнении — только где-то далеко, в самой глубине сознания, как в колодце, еле барахталась боль обрубленной любви. Майское тепло окутало Веру и высушило глаза. Дружелюбно зашелестели каштаны, потянуло острым запахом свежей зелени. Ну почему так каждой весной — не успеваешь проследить, как вырастают листочки? Только вчера тоска брала от угрюмых голых ветвей, а сегодня оно, это море, уже вовсю шумит, щебечет, укрывает щели и проемы между домами, и скулы сводит от зеленого цвета.
Лишь на Подоле, на улице Спасской, Вера Лученко очнулась. И в который раз поняла: не случайно в такие Дни тянет ее на место, где когда-то стоял дом родителей. Дом детства. Сейчас тут скверик, и даже есть одна случайная лавочка. Дома нет уже лет двадцать, а чувство, что он стоит, призрачный, не видимый, кроме нее, никому — есть.
Как героям из древних мифов, которые черпали силу от прикосновения к матери-земле, Вере хотелось подзарядиться от земли своего детства. Вот ствол молодого клена. Его из года в год видела из окна маленькая Вера. Изучила все царапинки и сучки. А сейчас он такой взрослый, почти незнакомый. Вот здесь, чуть поднять голову, то самое окно. Когда наступала весна, жильцы вынимали вату между рамами, снимали вторые рамы с петель, распахивали и мыли окна. Все соседки надевали цветастые передники, плескали воду на стекла и терли их тряпками, громко переговариваясь между собой и празднуя весну.
А потом на подоконники ставили веточки вербы — мягкие, шелковые «котики», дети весны. О них Верочка терлась щекой, смотрела в окно и ждала, когда подружки выйдут погулять.
Жарким летом окна вовсе не закрывались, под ними папа торжественно стелил на деревянный пол десяток одеял, и разрешалось спать ночью на полу. Сперва вечер пах маминым борщом, его чуяли все соседи и заходили с тарелками. Но потом, к ночи, борщевой запах в носу слабел, его заглушали запахи травы, листьев и цветов в палисаднике.
Вспоминая, Вера увидела каменное крыльцо и тяжелую, крашенную темно-красным дубовую дверь с прорезью для почты. Когда она приходила из школы, дома никого не было. Порой до позднего вечера. Тогда соседи кормили ее, возвращая борщевой долг. Однажды перепуганная Вера примчалась сюда после кино: смотрела с одноклассницами фильм «Синдбад-мореход». Девочке казалось, что уродливые циклопы бегут за ней следом по тихой улице, и она никак не могла вставить огромный ключ в замок. Потом долго снилось: она вбегает, захлопывает тяжеленную дверь, а засов не закрывается. Или в почтовую щель пролезает сморщенная коричневая трехпалая рука… Много позже доктор Вера поняла, что страх нужен психике, как боль нужна телу — для сигнализации. Изучала природу страхов и кое-что поняла, во всяком случае ее приемы «светить страху в глаза» пациентам пригодились.
— А депрессии для чего нужны? — спросила Вера у распахнутых окон своего призрачного дома, у молчаливых, размытых силуэтов соседей, стоящих за окнами. И сама же ответила: — Для вразумления души.
А предательства, а измены? Значит, и они зачем-то нужны. Сложности — наши лучшие бизнес-тренеры. Только тот добивается чего-то, кто живет вопреки. Напрягаясь, преодолеваешь все проблемы, которые изобретательно подбрасывает тебе жизнь. Враги, предатели, хамы и прочие агрессоры заставляют быть в тонусе, заставляют выживать назло им и вопреки, вынуждают тренировать сопротивляемость.
Вера вздохнула. Значит, надо пройти этот путь, нужно прочувствовать все сомнения, тяжесть опущенных рук и неверия в собственные силы. Нужно опять окунуться в тот уголок души, где горит незатухающая топка ада, пожирающая все с урчащим аппетитом. Чтобы пусть не сегодня, не вдруг, не сразу — но все же забрезжил свет. Чтобы однажды ты поняла: в любом аду психотерапевт Лученко обязана жить до финиша.
Ты должна лечить себя в каждом пациенте, а после Работы опять сознательно нырять в топку собственного ада — и без болеутоляющих. Без надежды поделиться с кем-нибудь, без душевного вампиризма, когда каждому встречному хочется поплакаться и этим на время облегчить душу.
Ты им нужна, а твой ад — нет. Надела халат, улыбнулась, так будь добра…
Вера вдруг остро, ярко вспомнила Женю Цымбала. Высокий, стройный, яркие синие глаза, густые девичьи ресницы, роскошная длинная копна соломенных волос. Когда бригада «скорой» привезла мальчишку с разрезанными венами и Лученко встретилась с родителями, сообщившими ей, что их пятнадцатилетний сын глухонемой, Вера внутренне сжалась. Она не знала, как работать с глухонемым подростком. Однако, войдя в палату и увидев мальчика, неожиданно для самой себя совершенно успокоилась, почувствовала уверенность: она непременно справится. Лежащий на больничной койке у окна бледный, какой-то прозрачный юноша тронул ее.
