Далия Трускиновская - Корзинка с бриллиантами
Я хотела хоть день быть хозяйкой бриллиантов, изумрудов, и что там еще блестело в золотой оправе. Ведь это в первый и последний раз в жизни.
У меня был с собой большой пакет. Я опять завернула коробку, сунула ее туда и отнесла к себе, в приемную. И до самого обеда, печатая и отвечая на звонки, чувствовала себя королевой!
Обедать я пошла к Светке. Пакет я взяла с собой.
Не доходя десяти шагов до дверей ее конторы, я вдруг безумно захотела надеть цепочку с золотой корзинкой. Это же не цирк, тут никто не знает про кражу. И так обидно было бы целый день проносить в сумке эти десятки тысяч рублей! Конечно, от сознания, что вот иду я, не красавица, не генеральская дочка, но вот в этом пакете с полуоторванной ручкой у меня целое состояние, тоже было здорово приятно, но мне хотелось большего. Чтобы вот было так — иду я, в кофтенке своей простенькой, в старой джинсовой юбке, в курточке летней, а на шее — блестяшка такая махонькая. И никто из прохожих не подумает, что это бриллианты. Но вот ударит солнце, они загорятся, и кто-нибудь наверняка остолбенеет.
Я прямо на прилавке закрытого газетного ларька выкопала из пакета цепочку с корзинкой и надела ее.
Дальше я шла как королева. Чушь какая-то — оказывается, эти побрякушки здорово меняют походку…
Светка первым делом уставилась на корзинку.
— Это у тебя что такое? — спросила она.
— Так, в цирке дали поносить.
— Ишь ты, играют… Юлька! Это же совсем как бриллианты!
— Это и есть бриллианты, — спокойно ответила я. — Мне одна заслуженная артистка дала выпендриться. На пару дней.
— Юлька… — прошептала Светка. — Юлька, я знаю, что мы сделаем с этими бриллиантами!
И тут мне стало страшно.
— Пошли лучше обедать, — торопливо сказала я. — Бриллианты все равно завтра возвращать. Ничего ты с ними не сделаешь.
— Сделаю! — воскликнула она. — Становись в очередь, возьми мне гуляш с гречкой и компот. А я побежала!
И она действительно побежала. Вернулась она, когда гуляш уже остыл, а я доедала ореховый крем. Конечно, мне крем противопоказан, но настроение из-за корзинки было безумно праздничное, и я решила, что раз в жизни могу себя побаловать.
— Порядок! — доложила она. — Я сейчас звонила Алке. У нее есть бутылка шампанского. Сегодня сбудется вековая мечта человечества!
— Коммунизм, что ли, наступит? — поинтересовалась я, уже догадываясь, что она затеяла.
— Ага! Коммунизм! Юлька, — тут Светка взяла меня за руки, — ты только не бойся. Мы с Алкой все берем на себя. Ты только проглоти то мы для тебя разжуем, ладно? Понимаешь, Юлька? Это твой единственный шанс!
И она прикоснулась пальцем к золотой корзинке.
* * *Я позвонила директору и принялась врать, что вот съела какую-то дрянь в соседней столовке, мне плохо, меня рвет, и можно я сегодня не вернусь на работу?
Оказалось, можно. Потому что — кому я такая дохлая нужна?
Светка потащила меня к себе домой, и мы устроили погром в их шкафу.
— Я знаю, что у тебя с твоей маманей пары приличных трусиков на двоих нет, — сказала Светка. — Не стыдись, ты в этом не виновата. Когда рожают детей, надо думать, во что их потом одевать.
Вообще-то она была права…
Мы подобрали мне трусики и лифчик из имущества Светкиной мамы. Правда, и то, и другое было маловато. Потом Светка выкупала меня и обработала импортным мылом и импортным шампунем. В довершение картины она закрутила мне волосы и сделала прическу, от которой сама пришла в недоумение. Наверно, мне гладкие волосы все же идут больше, чем эти ненормальные спирали.
— Я поняла нашу роковую ошибку, — мрачно сказала Светка. — Нужно было сделать тебе мелировку.
— Нет, не нужно, — решительно сказала я, зная, что Светкина мама осветляет себе волосы и у них дома наверняка есть перекись водорода. — С мелировкой меня домой не пустят.
— Отсталая у тебя маманя, — ответила Светка. — Весь мир ходит с мелировкой, одна она еще сопротивляется.
— Она видела вблизи Викину мелировку, и ей этого надолго хватило, — объяснила я.
С Викой действительно получился тяжелый случай. Парикмахерша перестаралась, и вместо слегка осветленных прядок голова оказалась, как у зебры, в черно-белую полоску. Зрелище действительно вышло незабываемое. Мне такие эксперименты настрого запретили.
Вообще я не знаю, о чем она думает. Если теперь женщины делают именно такие прически, значит, современным мужчинам эти прически нравятся. Разве я неправа? А кому же, в таком случае, должна нравиться я? Доисторическим мужчинам, что ли? Так они уже не годятся к употреблению, как говорит Алка. Странная позиция у моей матушки. Недавно разворчалась, чтовот туфли за семьдесят рэ мне подавай, а она имела выходные за двадцать. Господи ты боже мой, ну почему она помнит все цены, которые были двадцать лет назад? Теперь и цен-то таких нету!
Мне удалось убедить Светку, что с прической все в порядке, и она побрызгала меня мамиными французскими духами, то ли «Диореллой», то ли «Диориссимо».
За всей этой суетой мы как-то забыли посмотреть на часы и чуть не опоздали в театр. Во всяком случае, Алка с шампанским ждала нас не меньше пятнадцати минут. И когда мы наконец просочились в служебный буфет, на меня накатила жуть. Это потому, что мы взяли по кофе и по пирожному и на несколько минут замолчали. Я наконец-то поняла, что сейчас произойдет.
Они решили поймать Макарова. Сблефовать и заманить в ловушку. И весь день и они, и я сама твердили, что нельзя упускать последний шанс, а теперь я взмолилась — хоть бы он от этой ловушки увернулся! Ну, не может быть, что он купится на такую дешевку! Не может и не должно этого быть!
Меня усадили за столик с краю, напротив пустого стула.
— Все время держись за корзинку, — сказала Алка. — Тряси ее, кусай ее, лишь бы он заметил.
Специально для этой чертовой корзины Светка надела на меня свою кофточку с декольте.
Лифчик был мал, кофточка тоже, я боялась посмотреть на собственную грудь — так она выглядела странно и вызывающе. Я знала, что если Макаров на нее посмотрит, я умру от невероятного стыда.
Мы исправно держались за чашки с остывшим кофе целых полчаса. И Алка уже забеспокоилась, что, наверно, они там у себя в гримерке пьют растворяшку с кипятком из термоса. Я отчаянно верила в безнадежность этой затеи. Макаров не мог клюнуть на кусочек золота с дурацкими блестяшками. Он на это не способен!
И вдруг я увидела, что Алка широко улыбается.
— Здравствуйте, Николай Ильич! Садитесь к нам!
Вот и все, очень просто, «Садитесь к нам!» — и он уже опускается на стул. Почему я не могла раньше, хотя бы месяц назад, вот так же небрежно позвать его — он же сел бы рядом!
Мы просто не заметили, как он вошел и взял кофе. А вот когда он с чашкой направился к себе в гримерку, Алка его углядела. Я вся закаменела — хоть бы он сказал, что торопится! Но он сел. Похоже, что в этот вечер нам везло, только я уж была не рада такому везению.
— Пируете? — спросил Макаров, подсаживаясь к Алке, но глядя на меня. Он наверняка увидел корзинку, и я подумала — интересно, если я покраснею, грудь тоже покраснеет?
— Пируем! У нас сегодня праздник! Выдающееся событие! Юлька родилась! — загалдели милые подруженьки. — Восемнадцать исполнилось, надо же, а? Во старуха!
— Поздравляю! — сказал мне Макаров. — Лет до ста расти нам без старости! А почему именинница такая печальная?
— Стареть не хочет, — брякнула Светка, но Алка немедленно повернула разговор в русло нашего сценария.
— Будешь тут печальной! — ответила она с таким видом, будто мне в день рождения вообще нужно рыдать в три ручья. — У Юльки что ни юбилей, то одно расстройство. Бывают же на свете сумасшедшие родители!
— Да, такого дурного папулю только поискать! — энергично включилась Светка. — Посудите сами, Николай Ильич, на кой Юльке эта побрякушка? На кой ей эта корзина?
— На шее носить, — неуверенно сказал Макаров и действительно очень внимательно посмотрел на корзинку и на бриллианты. — Юля, вам что, не нравится эта штучка? Конечно, не шедевр зодчества, но как дамское украшение — вполне!
Светка от этой критики обалдела и растерялась, но Алка ринулась в атаку.
— Конечно, не шедевр, — высокомерно сказала она. — От теперешних ювелиров шедевров ожидать не приходится. Просто все эти золотые выкрутасы — оправа для бриллиантов. Это действительно брилики, не верите? Юля, покажи Николаю Ильичу! Да не так, а пробой кверху! А то он не поверит, что это золото. Для золотой эта штучка великовата.
Я взяла корзинку на ладонь и протянула Макарову. Он, к счастью, не стал тянуться через весь стол.
— Но если так, ваша корзиночка стоит бог весть сколько тысяч, — заметил Макаров. — Ничего себе подарочек!
— А он ей только такие и дарит, — ухватилась за фразу Алка. — Он же ее с матерью бросил, а теперь совесть заговорила! На семнадцать лет он Юльке кольцо с изумрудом подарил, а на шестнадцать…
