Энн Грэнджер - Любопытство наказуемо
Мы с доктором сидели лицом к ветру и солнцу. Я подумала, не отстегнуть ли зонтик от дорожной сумки и не воспользоваться им как защитой от солнца. Но отказалась от своей затеи; в такой толпе мне вряд ли бы удалось раскрыть зонтик, не сломав его.
Колеса ужасно громыхали, мешая разговаривать. На середине пролива ветер стал сильнее. Доктор Лефевр снова достал белый шелковый платок и, свернув его наподобие бинта, накинул на цилиндр и завязал под подбородком. Любой другой человек в таком виде казался бы смешным, но для доктора, видимо, подобная предосторожность была делом практики. Во всяком случае, так показалось мне. Но другие отнеслись к его поступку по-иному. Сидящие напротив нас две крестьянки наблюдали за доктором едва ли не с ужасом. Одна из них нагнулась к товарке и, обведя пальцем собственный пухлый подбородок, произнесла одними губами:
— Подвязал челюсть, как покойник!
Путь до другого берега занял около получаса; я искренне наслаждалась своим первым морским путешествием. Кругом сновали всевозможные суденышки. Вдали на рейде в ожидании прилива стояли суда покрупнее, пассажирские, почтовые и торговые. Я огорчилась, когда колеса остановились, снова зазвонили в колокол и мы начали дрейфовать к причалу. Мне стало еще грустнее, когда я увидела сам причал.
На саутгемптонском берегу по крайней мере была пристань. На стороне Хайта я увидела лишь длинную отмель или намывную косу в толще едко пахнущего ила, оставшегося на мелководье после отлива. Коса уходила от берега на достаточную глубину, чтобы к ней можно было подвести наш паром. На косе нас ждал моряк. Никаких приспособлений для высадки не было; нам предстояло кое-как спуститься на косу, а оттуда перебраться на сушу, таща свой багаж. Предприятие показалось мне довольно опасным. Должно быть, ужас отразился у меня на лице, потому что стоящий рядом со мной пожилой, краснолицый сельский житель стал меня утешать:
— На самом деле, мэм, все не так плохо. На моих глазах в воду падали только два раза, к тому же один упавший был пьян в стельку. Знаете что? Мой сын поможет вам с вещами. Обадия, возьми-ка у леди чемодан!
— Мы вам очень признательны, — сказал доктор Лефевр.
Наш благодетель доверительно нагнулся к нему:
— Сэр, нам нужно, чтобы закон принял парламент! — Последнее слово он произнес по слогам: «пар-ла-мент».
— В самом деле? — спросил Лефевр. Даже его поразили слова нашего спутника.
— Да, сэр, и тогда у нас тоже построят нормальный причал, как на той, саутгемптонской, стороне. Паром будет подходить к причалу, и намывная коса нам больше не понадобится. Мы уже много лет добиваемся, чтобы здесь построили причал. Нам отвечают: строительство можно начинать только после того, как закон примет парламент… Да только джентльмены из парламента не торопятся; видно, времени у них на нас не хватает. Живем надеждой, сэр.
Наш капитан отважно повел паром вдоль намывной косы. Появился Альберт; он сбросил трап, протолкнув его в открытую дверцу, и его поймал матрос, стоявший на косе. Опытные пассажиры тут же начали спускаться по нему. Мы последовали за ними. Альберт подталкивал всех к матросу, стоявшему на косе. Тот ловил пассажиров, не давая им упасть, и, в свою очередь, подталкивал в сторону суши. Я держала свои пышные юбки обеими руками. Под ногами скрипел мокрый гравий. Впереди семенила дородная женщина с плетеной корзинкой, а сзади шел доктор Лефевр, всячески поощряя меня. Передвигалась я без всякого изящества и вздохнула с облегчением, очутившись наконец на берегу.
Вокруг нас толпились пассажиры, стремящиеся попасть в Саутгемптон. Как только паром освободился, они поспешили занять на нем места. Вскоре паром отчалит, затем превратится в мерцающую черную точку, а потом и вовсе скроется из вида… Мне стало грустно. Хотя меня со всех сторон окружали люди, я, как Робинзон Крузо, оказалась на незнакомом берегу, где не знала никого, кроме моего необычного попутчика.
После того как Обадия принес наши вещи, доктор Лефевр наградил его шестипенсовиком. Его отец пробовал отказаться, но, по-моему, у Обадии было другое мнение на этот счет. Он схватил монету и зашагал прочь.
Доктор Лефевр развязал платок, аккуратно сложил его и сунул в карман.
— Как у вас настроение, мисс Мартин? Хорошее?
— О да! — запыхавшись, ответила я. Недавние страхи ушли прочь.
— Молодец. Ну, на чем же мы поедем дальше? — спросил доктор, и я со всей очевидностью поняла, что назад пути нет.
Глава 3
Инспектор Бенджамин Росс
Конечно, мне очень хотелось самому проводить Лиззи на вокзал Ватерлоо. Я надеялся, что, если обращусь к ее разуму в последнюю минуту, среди грохочущих и шипящих паровозов, она, возможно, и передумает ехать в Гемпшир. Правда, мне прекрасно известно: уж если Лиззи что-то вбила себе в голову, повлиять на ее решение способно лишь нечто по-настоящему экстраординарное.
Однако все вышло совсем по-другому. В то время, когда Лиззи отъезжала от Ватерлоо, я сидел неподалеку от другого крупного лондонского вокзала, Кингс-Кросс, в тамошнем полицейском участке, и допрашивал одну малосимпатичную личность по имени Джонас Уоткинс. На его одутловатом лице выделялись заплывшие глаза и тонкие злобные губы. Уоткинс одевался броско; на нем был костюм в мелкую клетку. Я еще подумал, что кто-то оказал ему медвежью услугу. Такой костюм привлекает лишнее внимание к его тощей фигуре. Сам Уоткинс, очевидно, так не считал. Несмотря на отсутствие какого бы то ни было обаяния, он казался самодовольным петухом, особенно из-за повторяющегося жеста: он то и дело похлопывал себя по макушке, приглаживая вихры, которые мазал какой-то едко пахнущей дрязью.
— Слушайте, — сказал я ему, — тянуть время ни к чему. Откровенно говоря, у меня сегодня не самое лучшее настроение. С вашей стороны неразумно его испытывать.
— А я и не собираюсь напрасно тратить ничье время, — заявил мистер Уоткинс. — В том числе и свое собственное, раз уж на то пошло. Что я здесь делаю? Вот что я желаю знать.
«А я-то что здесь делаю?» — подумал я, глубоко вдохнув. Сейчас я должен находиться на вокзале Ватерлоо и, если понадобится, выволакивать Лиззи из поезда!
Я немного отвлекся, представляя себе эту картину, но вскоре решил, что подобное неосуществимо. Если бы я попробовал куда-то потащить Лиззи, она бы оказала мне упорное сопротивление. Дело, скорее всего, кончилось бы моим арестом.
Ну чего ради ей ехать в такое место, о котором она ничего не знает, к людям, о которых ей известно лишь из очень ненадежного, на мой взгляд, источника? Когда она впервые покинула родной Дербишир и отправилась в Лондон, она все же ехала не к совсем чужому человеку: к жене своего крестного. Лиззи знала, кто такая миссис Парри. Но даже ее первое приключение в столице едва не закончилось для нее плачевно.
— Ну, так что же? — грубо спросил Уоткинс, приняв мою задумчивость за неспособность ответить на его вопрос.
— Вы здесь, — ответил я, — потому что в полицию обратилась молодая женщина по имени Мэри Харрис. Она утверждает, что оставила вам и вашей жене своего ребенка, которому тогда было год и четыре месяца, на попечение.
— Не знаю никакой Мэри Харрис, — не задумываясь, ответил Уоткинс. — То же самое я сказал вашему констеблю, который заявился к нам домой. Миссис Уоткинс очень расстроилась. Мы люди почтенные и не позволим всяким там констеблям приставать к нам с вопросами. Среди соседей пойдут слухи. Среди моих знакомых есть одна женщина по имени Мэри — Мэри Флетчер. Она содержит паб «Королевская голова». Но у нее нет никакого полуторагодовалого ребенка. Ей лет шестьдесят, не меньше.
— Джонас, — негромко обратился я к нему, — я человек занятой, и у меня нет времени слушать вашу болтовню.
Мой тихий голос его встревожил. Он бы предпочел, чтобы я накричал на него. К такому он был готов.
— Не знаю, о ком вы говорите, — упрямо повторил он.
— Что ж, в таком случае позвольте освежить вашу память. Мэри Харрис — горничная. Полтора года назад, когда она была в услужении в Челси, она родила младенца мужского пола вне брака.
— Все понятно! — с добродетельным видом воскликнул Уоткинс. — Такой особе вряд ли можно верить!
— И все же я ей верю. Несмотря на то что отец ребенка ее бросил, мисс Харрис не оставила малыша, а поскольку заботиться о нем сама она не могла, она вначале оставила его у своей пожилой матери в Кентиштауне. К сожалению, вскоре ее мать скончалась. Мэри не с кем было оставить ребенка, а отдавать его в приют она не хотела. Потом она услышала о вас и вашей жене. Ей сказали, что вы заботитесь о младенцах, за которыми не могут присматривать родители. Иными словами, у вас детские ясли.
— Ну да, мы с миссис Уоткинс присматриваем за детишками, — согласился Уоткинс. — Дело вполне законное и почтенное; можно сказать, что мы оказываем пользу обществу. Выручаем тех, кому некуда податься.
