Джон Макдональд - Линда
— Не принижай себя.
— Я не принижаю. Я стараюсь быть честным. Я все еще удивлен, что Линда вышла за меня. И все еще в известном смысле благодарен ей.
Она нахмурилась и отвернулась.
— У меня в девичестве была другая проблема. За мной ухаживали слишком многие. Милые, воспитанные, красивые, мужественные молодые люди. Трудность заключалась в том, чтобы понять, я ли им нужна или мои деньги.
— Их так много?
— Навалом. Просто до неприличия много. Думаю, я настояла на том, чтобы жить скромно, потому что хотела продлить для Джеффа, так сказать, испытательный срок. Теперь я думаю, не было ли это ошибкой. Может быть, если бы я сразу поверила, что действительно нужна ему, и стала вести тот образ жизни, какой мы можем себе позволить, все было бы иначе. Нет, и это не помогло бы. И нет смысла толковать о том, что было бы, если бы я поступила так или этак. Сейчас это уже не имеет значения. Все равно с этим покончено.
— Ты оставишь его?
— Да. А затем дам себе волю. Разгуляюсь Финансовые примочки для уязвленного самолюбия. Знаешь, Пол, нам следовало бы проделать это вместе. Отплатить им той же монетой. Прокатиться по всем злачным местам. Вот бы они позлились!
Я посмотрел на нее.
— Но ведь для нас это невозможно. Взгляд ее помрачнел.
— Да, для нас это невозможно. — Она встала и попыталась улыбнуться. — Вернемся на наш фронт, Коули.
И мы пошли назад, на наш странный фронт. Против двух бессердечных людей, которые, ничего не объясняя, гнули свою линию. Они вели против нас свою странную кампанию, а мы были беспомощны, потому что ничего не понимали. Две белых мыши. Две слепых мыши.
Среда, десятое ноября, была самым жарким из всех дней. Небо сияло прозрачной синевой, но море странно посерело, и горизонт затянуло дымкой тумана. В воздухе повеяло переменой погоды. День стоял тихий, но время от времени налетал порыв горячего ветра, вздымая песок, который завихрялся спиралью и снова опадал, как только стихал ветер. В нескольких футах от берега колыхалось на волнах бесчисленное множество мелких рыбешек. Стаи маленьких перевозчиков выхватывали их клювами из воды и быстро спешили прочь от прибоя, точно проворные, торопливые человечки во фраках и со спрятанными под фалды руками.
Ни в Джеффе, ни в Линде никаких перемен не ощущалось. Разве что этим утром я заметил у Линды намек на исчезнувшее за последнее время, но столь знакомое мне раздражение. Я даже подумал, не предвещает ли это начало конца ее странного поведения. Я вышел на пляж часов около десяти. Минут через пятнадцать появилась Стелла в нарядном желтом купальнике. Расстелив рядом с моим одеялом свое огромное полотенце, она пошла плавать, а затем вернулась, сняла резиновую шапочку, встряхнула светлыми волосами и, улыбнувшись мне, растянулась рядом на солнце.
Послышался резкий хлопок, и я, не открывая глаз, понял, что это выстрел. Приподнявшись на локте, я увидел Джеффа, стрелявшего по пустым жестянкам. Стояла такая тишина, что было слышно, как отлетевшая рикошетом пуля шлепнулась в воду.
Краем глаза я заметил выходившую из нашего коттеджа Линду. Она впервые надела новый купальный костюм, купленный перед самым нашим отъездом. Я удивлялся, почему она до сих пор берегла его. Я удивлялся, зачем она вообще его купила. Он, безусловно, был ей не к лицу, темно-зеленый и такой скромный, точно вовсе и не ее. По сравнению с ее любимым тонким бикини, которое вообще только каким-то чудом держалось, этот зеленый костюм имел просто похоронный вид. Она подошла совсем близко к Джеффу. Он перестал стрелять и наклонил к ней голову, слушая то, что она ему говорила. Секреты. Я вспомнил о белой мышке в том лагере для девочек.
Я лег на спину и закрыл глаза. Немного погодя — должно быть, минут через десять — я снова открыл их и увидел, что Джефф сидит по другую сторону от Стеллы. На его загорелых, длинных, крепких ногах курчавились светлые волоски. Он сидел, глядя на залив, и я видел, как заходил желвак на его скуле, когда он стиснул зубы. Меня заинтересовало, о чем он думает.
Было еще утро, и солнце пока не добралось до юга. На меня легла тень, и, посмотрев на нее, я увидел, что это длинная узкая тень от ружья, слившаяся с тенью Линды. Я поднял глаза. Линда стояла рядом со мной, прижав ружье к плечу и целясь прямо в голову Стеллы. Я только открыл рот, чтобы сказать, что даже в шутку нельзя наставлять ружье на человека, как Линда спустила курок. Дуло находилось в каких-нибудь трех футах от моего лица, и выстрел почти оглушил меня.
Пробив голову на дюйм выше лба, кусочек свинца создал внутри черепа такое давление, от которого лицо Стеллы Джеффрис изменилось до неузнаваемости. Позднее было установлено, что пуля, повредив артерию, застряла в горле. От мгновенного повреждения мозга тело изогнулось дугой, лишь пятками и затылком касаясь земли, а затем бессильно упало. Послышался короткий булькающий звук, и из горла, заливая плечи, купальник и полотенце, хлынула кровь.
Не пережив подобного ужаса, невозможно понять всей силы вызванного им шока. Прежде всего сама эта картина запечатлевается в мозгу так, точно ее вколотили туда гвоздем. Если представить себе разные области нашего мышления как отдельные листки бумаги, сложенные аккуратной стопкой, то такая картина настолько рельефна, что пропечатывает всю стопку насквозь, оставляя свой след на каждом листке. И о чем бы ты потом ни думал, перед твоим мысленным взором встает растянувшееся на песке напряженной дугой тело, широко раскрытый глаз с меркнущей радужкой и застывшим в мертвой неподвижности зрачком, залитое кровью плечо, последнее предсмертное шевеление тонких пальцев.
Когда я, ошеломленный, взглянул на Линду, она спокойно целилась в Джеффа, уверенно орудуя затвором. Я видел, как на песок выпала гильза от патрона.
Джефф хрипло, панически заорал. Должно быть, и я что-то крикнул, но не помню что. Я попытался схватить Линду, однако она от меня увильнула. Джефф вскочил на ноги и побежал прочь от нас. Ружье выстрелило; он повалился на правый бок, затем перевернулся лицом вниз и замер. Линда выстрелила снова, прежде чем я успел вырвать у нее из рук ружье. Краем глаза я видел, как дернулось после выстрела тело Джеффа.
Я завладел ружьем. Линда смотрела на меня пустыми, стеклянными глазами. Лицо ее утратило всякое выражение, нижняя губа отвисла, обнажив зубы. Я помню, что к одному зубу прилипла крошка табака и что у меня возникло нелепое желание сцарапнуть ее ногтем. Я не знаю, что говорилось и говорилось ли что-нибудь вообще, потому что здесь у меня как раз и возник один из провалов памяти.
Я помню затем себя с ружьем в руках и Линду, стоявшую в нескольких стах ярдах от меня в воде в неудобной позе, так как ее рвало. Я не мог посмотреть на тела Стеллы и Джеффа. Я всегда был таким. Как-то несколько лет назад Линда смеялась надо мной. Ночью в нашем дворе сдохла кошка. Я не знаю, как это случилось. Я не мог дотронуться до нее, не мог на нее смотреть. Я вырыл яму и ушел. Закопала кошку Линда.
Сейчас Линда, сложив ладони лодочкой, зачерпывала морскую воду и энергично полоскала рот. Когда я подошел, она посмотрела на меня все теми же пустыми глазами.
— Ступай… доложи! — сказала она хрипло.
— Пойдем со мной! — потребовал я.
— Нет.
Я взял ее за запястье и потащил к коттеджам, к машине. По дороге она стала спотыкаться и наконец безвольно опустилась на песок, закрыв глаза.
— Поедем со мной, — сказал я. — Ты больна.
— Нет.
Здесь у меня опять провал памяти. Следующее мое воспоминание относится к моменту, когда я садился в машину. Что-то мешало мне и раздражало меня, но я не сознавал, что именно. Заставив себя сосредоточиться, я обнаружил, что в левой руке все еще держу ружье. Я сжимал его так крепко, что у меня свело пальцы. Оно мешало мне закрыть дверцу. Это было вроде тех препятствий, от которых приходят в ярость, когда сильно перепьют. Я положил ружье на заднее сиденье. Как я добрался до Хукера, я совершенно не помню. Никакого плана действий у меня не было. Я знал, что Линда заболела и совершила бессмысленное злодеяние. Свойственная ей несдержанность перешла в безумие. За время этой короткой поездки я успел лишь принять решение стать на ее защиту и убедил себя, что все ее странное поведение в предыдущие две недели было уже сигналом тревоги.
Я остановил машину у рынка. Мисс Джетро так описывала потом мои действия: «Он вошел, тяжело дыша, и взгляд у него был какой-то дикий. Он смотрел на меня, облизывая губы, и мне пришлось дважды спросить его, что случилось, и тогда он сказал, что его жена застрелила ту пару из второго коттеджа Дулея. Такая это публика. Они приезжают сюда, и пьянствуют, и доводят себя до такого состояния, что сами уже не знают, что творят. Он был в пляжных штанах и, хотя в лавке было жарко, весь дрожал и покрылся гусиной кожей.
Бафорд Рансей, который как раз зашел за хлебом, усадил этого Коули на стул, пока я вызывала по телефону шерифа. Мне сказали, что в пяти минутах от нас находится сейчас патрульный автомобиль и что с ним свяжутся по радио. Коули все сидел с закрытыми глазами, облизывал губы и дрожал. Бафорд Рансей дал ему сигарету, так я думала, он не удержит ее в зубах. Когда подъехал патрульный автомобиль с Дайком Мэтьюсом, Коули уже немножко успокоился. Дайк сказал, что шериф Вернон со своими людьми скоро будет и что хорошо бы кто-нибудь подождал и показал им дорогу. Бафорд вызвался это сделать. Коули сел в большую машину, а Дайк поехал следом за ним. Люди уже прослышали о случившемся, и еще две машины тоже сразу поехали туда. Когда через двадцать минут Бафорд только собрался проводить на место шерифа Вернона, думаю, половина города была уже в Верано Кей и стояла там, открыв рты».
