Анна и Сергей Литвиновы - Дар экстрасенса. Сборник
— Ну, а если дети пойдут? — возражал рассудительный Костя. — Как же ты им будешь кашу варить?
Марина пока не задумывалась о детях. Будут дети — будем и думать. А сейчас ей просто хотелось вдосталь напиться свободы, моря, танцев, легкого грузинского вина. Костька же портит ей все настроение своими занудными разговорами. «Вот они, издержки Абрикосовки, — грустно думала Марина. — Поехали б в Турцию — и никакой каши варить не пришлось бы. А пуговицу любая горничная за доллар бы пришила…»
Но, к счастью, Костя, раздобревший от отдыха, недолго кручинился о своей эксклюзивной пуговке. Марину простил, шорты заколол булавкой, и они отправились в самый модный абрикосовский ресторан — в устье реки, под могучими тополями. Захватили самый лучший угловой столик, ели баклажанчики с орехами, запивали их терпким домашним вином, танцевали под фальшивое, но искреннее пение местного оркестра: «Как уп-пои-ии-тельны в России вечера…» Марина прижималась к крепкому Костиному плечу, и чувствовала его сильные руки на своей талии, и думала нежно: «Ах ты, зануда… Но зато с тобой так надежно…» На Абрикосовку наваливалась ночь, разыгрался ветер. Тревожно шумели тополя, вдалеке сердилось-шумело море. Марина и Костя, веселые и чуть-чуть пьяные, шли пешком домой, навстречу теплому, буйному норд-осту, и абрикосовские собаки радостно лаяли им вслед… Брести от ресторанчика до дому оказалось далеко, они шли почти час. Уставшие, не стали даже пить чаю, быстро поцеловались на ночь, плюхнулись по кроватям и провалились в сладкий отпускной сон. Ветер трепал занавески, шелестел брошенной на стуле одеждой и играл их волосами…
* * *Лягушка проснулась поздним вечером. Спала она всегда в зарослях винограда, днями здесь темно и прохладно. Только тут и можно жить, когда такая жара кругом! А сейчас, когда закатилось солнце и воет-волнуется ветер, пора выходить на прогулку! Лягушка полупала глазками, потянула лапки. Прыг — и она уже в цветнике. Прыг — попала на теплый после жаркого дня бордюр. А это еще что за тряпки развеваются на ветру? А за ними — черный, теплый квадрат… Прыг-прыг, ее подхватывает кто-то сильный, ничего себе, какие порывы ветра, и она уже падает на что-то мягкое, жаркое. Прыг, прыг…
— Ой, мама, мама! — раздается громкий, отчаянный визг.
— Марина! Что? Что?!! — вскакивает с постели Костя.
— Ай! Кто это! Костя! Костя!!!
Он спотыкается о брошенный у кровати шлепок, врезается в стул… дотягивается наконец до выключателя. Смеется.
— Марин, успокойся… Это лягушка! Всего-навсего лягушка! В окно, наверно, запрыгнула.
— Лягушка?!
Она с ужасом смотрит на темно-зеленый бугорок в его ладонях. Лягушка сидит смирно, мерцает глазами-бусинками, шевелит перепончатыми лапками.
— Фу, гадость какая! — с отвращением говорит Марина.
И эта дрянь прыгала по ее щеке!
— Почему гадость? — не соглашается Костя. — Смотри, какая она хорошенькая…
Марину передернуло. И снова она подумала: «Зачем, зачем я поехала в эту глупую Абрикосовку! Каши, пуговки, теперь того пуще — по дому лягушки прыгают!» И Костя, кажется, считает, что это в порядке вещей! Поглаживает гостью по спинке, приговаривает:
— Испугалась, малышка, бедная…
Просто смотреть противно!
Он подходит ближе к Марине:
— Ну что ты боишься? Смотри, какая она аккуратненькая… Хочешь — потрогай.
— Убери ее! — взвизгивает Марина. Нервы от этого Костика уже на пределе! — Сам своих лягушек трогай! Или целуйся с ними!!!
Костя спокойно отвечает:
— А что? Вот возьму и поцелую.
К ужасу Марины, он наклоняется и чмокает лягушатину в холодный болотный нос.
— Фу, не могу смотреть!
Марина в ужасе отступает, прыгает на кровать, вжимается носом в стену. И вдруг слышит мягкий, хорошо поставленный женский голос:
— Приветствую тебя, повелитель…
Она приподнимается. Что за наваждение?! Входная дверь распахнута, и на пороге стоит девушка, в дурацком кокошнике и с дурацкой косой. Ее платье стелется по полу, глаза опущены долу, но, надо признать, девка чудо как хороша. Костька на нее во все глаза уставился.
— А ну, пшла вон отсюда, — выпаливает Марина.
Ну и дурацкий же сон ей снится! Но гостья на нее — ноль внимания. Подгребает к Костьке (бедрами, зараза, так и трясет!), преклоняет пред ним колени. Ее коса — густая, дрянь! — волочится по полу.
— Что вам угодно, мой повелитель?
Марина хочет вскочить с кровати, но у нее не получается, ее к ней будто приклеили. А Костик меж тем принимает девахин поцелуй и вежливо спрашивает:
— Девушка, вам кого?
— Как кого? Вас, — хлопает бесстыжими зенками она. — Я теперь ваша собственность.
Современное, не сказочное слово «собственность» режет Марине ухо. Она презрительно говорит:
— Под царевну-лягушку косишь, шалава?!
Девка по-прежнему на нее фунт презрения. Пялится на Костика, как на бога, приговаривает мягким речитативом:
— Господину угодно массаж? Или ванну с розовым маслом? Может быть, ужин, чай? — Она понижает голос и интимно добавляет: — Или желаете — меня?..
А Костька, гад, пялится ей на сиськи и благостно внимает!
— Так, а ну пошли вон отсюда! Оба! — рявкает Марина.
Девица слушается. Она встает с колен, протягивает Косте холеную белую руку… Он, млея, подхватывает ее под локоток… Стукнула дверь. Ушли… За окном по-прежнему бесится ветер. Марина щиплет себя за ладонь: проснись, проснись скорее! Но не выходит. Все остается по-прежнему: и свет в комнате, и пустая Костина кровать, и даже его забытые пляжные шлепки… И тогда Марина оборачивается к стене и начинает горько плакать.
* * *Проснулась Марина поздно. Ни следа вчерашнего шторма. В окна ломится солнце, нахально чирикают воробьи.
— Костька… Кость… — говорит она, не раскрывая глаз. — А какой мне дурацкий сон снился…
Ответа нет. Марина подскакивает на кровати. Постель Кости пуста, и его одинокий шлепок из вчерашнего сна застыл на том же самом месте. А в комнате до сих пор горит электрический свет.
— Что за чушь… — бормочет Марина.
Торопливо накидывает халат, бросается во двор… Костик босиком колдует над электрической плиткой, бьет в сковородку яйца. Она бежит к нему, не разбирая дороги, топча хозяйкины цветы. Обнимает, утыкается носом в крепкое плечо:
— Костик, милый! Ты тут!
Он удивленно откликается:
— А где же мне быть?
Отстраняется, солит свою яичницу, предлагает:
— Ты завтракать будешь?
Марина радостно, чуть не плача, шепчет:
— Буду, конечно, буду! Ты только подожди, я сейчас тебе кофе сварю. А хочешь, гренок пожарю? С молоком, сахаром, знаешь, какие вкусные?!
— Чего это с тобой? — не понимает он.
Яичница на сковородке подгорает и разъяренно шипит.
— Уйди, уйди, Костян. Я дожарю, — торопливо говорит Марина.
— Да ты не умеешь! — улыбается Костя.
— Умею! — решительно отвечает она. И твердым шепотом добавляет: — А не умею — так научусь.
* * *Освоить яичницу, гренки и кашу оказалось совсем не сложно. И даже забавно. Кухонная наука — это вам не скучное шитво, здесь и пофантазировать можно, и эксперименты поставить. В конце концов, и царевны должны уметь готовить! Добавляешь в яичницу болгарский перчик, помидорчики, кинзу — вот тебе и испанский колорит, Костик аж урчит от восторга. А как кардинально улучшаются гренки, если посыпать их домашним овечьим сыром! Марина даже сметанник собственноручно испекла, хотя Костя пугал, что выпечка — это высшая стадия кулинарного искусства. Но у Марины пирог с первого раза вышел что надо: и взошел, и пропекся, и не подгорел.
Костик долго не верил в сказочное превращение Марины-лентяйки в Марину-хозяйку. Смотрел на нее подозрительно, ждал подвоха. Но, как и все мужики, к хорошему вскоре привык. И когда Марина, подвязанная кокетливым фартучком, плюхала перед ним блюдо с аппетитными гренками и подносила кофе, его плечи расправлялись от важности…
Отпуск продолжался. Днями пропадали на пляже, вечерами — по дискотекам и ресторанчикам. Марина изменилась и в светской жизни. Костя только глазами хлопал, когда вместо безапелляционного «купи два бочкарева» она ласково спрашивала:
— Костюш, я б «бочкарева» выпила… А ты какое пиво хочешь?
Или:
— Ой, из «Титаника» песня… Может быть, потанцуем?
— Что с тобой стало, Маришка? — недоумевал Костя. — Ты такая мягкая стала, ласковая…
— Тебе не нравится? — кокетливо улыбалась она.
— Что ты! Тебе это очень идет…
Он подозрительно взглядывал на ее довольное, разглаженное лицо и добавлял:
— Может… ты того, залетела?
Она хохотала:
— Не дождешься!
И добавляла тихо:
— А может быть, и дождешься. Через годик-другой…
Костя кивал:
— Согласен. Через два года нам по двадцать пять будет. Самое время для первенца.
