Ольга Некрасова - Платит последний
Парень отмылся и, прикрывши чресла полотенцем, улегся на диван перед телевизором, потянул на живот кота для уюта и заснул.
Кудинкин пришел домой измочаленный и злой после задержания в кафе «Фудзияма». Тамошние охранники толкнули его на икебану из сухих цветов и дикобразьих игл. Потом, конечно, разобрались, извинились и даже подарили оперу остатки икебаны. Кудинкин принес их в подарок любимой. С пучком дикобразьих игл в кулаке, любовно курлыча, он сунулся в комнату и узрел на диване бронзовотелого Гермеса. Смоляные кудри ниспадали на лоб спящего бога торговли, воровства и адюльтеров, на впалом животе дремал кот.
Этот кот, пригревшийся на животе парня, сильнее всего потряс опера. Кудинкин сколько жил у Гавриловской, столько воевал с паскудным котом. Васенька, видите ли, привык спать на подушке у мамочки и не собирался пускать на эту подушку какого-то еще Кудинкина. По ночам он коварно вспрыгивал оперу на лицо, а однажды, когда Кудинкин раскрылся во сне, совершенно по-блатному пытался его отпетушить.
Короче, застав эту идиллию, Кудинкин сообразил, что раз кот признал парня, то знаком с ним давно. То есть под носом у него, капитана милиции Кудинкина, созрело не мимолетное даже приключение, а затяжная измена!
Предателя кота он выкинул в форточку и прострелил влет, показав виртуозное владение табельным оружием. После чего наложил оковы на парня и задумался. Если стрелять обидчика, то пришлось бы стреляться самому (Кудинкин был правильный мент, предпочитавший смерть позору). Стреляться не хотелось. Это было слишком ответственное решение, чтобы принимать его с бухты-барахты. Кудинкин сбегал за водкой и прихватил две бутылки в расчете на смертника, потому что был не зверь.
Вернувшаяся с ботинками Гавриловская (в магазине показалось дорого, ездила на оптовку) застала обоих вдребадан пьяными. Кота похоронили в оказавшейся кстати обувной коробке.
— Васеньку я своему Кудинкину до сих пор не простила, — закончила майорша свое печальное повествование. — А вообще жалко его. Тридцать три, тебе ровесник, а нервы ни к черту.
Лидия сначала обрадовалась и только потом поняла чему: у Гавриловской с Кудинкиным была та же разница в возрасте, что и у нее с Вадимом.
Она рассказала Трехдюймовочке кое-какие подробности про Вадима — в первый раз за полгода, как начала с ним встречаться. Раньше на ее расспросы Лидия отвечала дежурным «Так, один знакомый». Опытная майорша отметила этот факт особо.
— Лидусь, — удивилась она, — до сих пор ты мне рассказывала о своих романах все и сразу, а тут язык проглотила. По-моему, у тебя это серьезно. И ты боишься, что он тебя бросит в любую минуту.
Лидия стала заверять, что нет, не боится, и вдруг разрыдалась. Гавриловская утешала ее, как, бывало, отец, рассказывая всякую чепуху, лишь бы Лидия прислушивалась. Незаметно для себя майорша подбирала конфеты, и когда она ушла, в коробке осталась последняя «вишня в коньяке», одинокая, как пупок.
Лидия опять легла поперек своего кресла, свесив ноги через валик и поставив на живот коробку с этой одинокой конфеткой. Они обе были одинокие. Конфетку было жалко, а уж как жалко себя — не передать.
Потом к ней в закуток сунулся несовершеннолетний лаборант Кешка и, не успела Лидия глазом моргнуть, стянул конфетку и слопал.
ТРИ ЧУЖИХ «ЛИМОНА»
Ивашников Николай Ильич, директор и хозяин фирмы «Ивашников», швырнул кейс на заднее сиденье своей «немки», жестом прогнал с водительского места придремавшего Виталика, сел за руль сам, газанул и правым поворотом вылетел на Тверскую, чувствуя себя богаче на три миллиона чужих долларов.
То, что доллары пока чужие, ничуть его не волновало. Были ваши, станут наши. Пусть не все три, но уж миллион отбить себе можно.
— Ну как, Николай Ильич, на щите или под щитом? — подал голос Виталик. Он был юн, старателен и невежествен.
— Со счетом, — скаламбурил Ивашников. Хотелось острить, петь и пить легкое вино для запаха, а не для веселья, потому что настроение и без вина взлетело под облака. Конкурс, который он сегодня выиграл, был схваткой пескаря с китобойной флотилией, и пескарь урвал три миллиона! Потому что крупные фирмы не воспринимали его всерьез. И потому что крупные привыкли брать, сколько загребут, а Ивашников знал свое место и брал, сколько дозволено.
— Я так и думал, что мы победили, — сказал Виталик. — Бирючий джип стоял тут рядом, так Бирюк уехал давно, с час назад. Матерился страшно, колеса пинал.
— А «Гоп-стоп» не пел?
— Нет. А что, неужели в мэрии пел?!
— Пел, — сказал Ивашников и засмеялся. — Пел, поросенок!
— Дохохочетесь, — буркнул Виталик. — Он же псих отмороженный, этот Бирюк!
— И что теперь, бросить дело и пойти бутылки собирать? Так ведь и за пустую бутылку могут забить до смерти.
Виталик просто не умел оставлять последнее слово за собеседником.
— Мне-то что, я за вас беспокоюсь, — пенсионерским тоном заявил он и стал допытываться, кто оказался вторым после Ивашникова и какой был меж ними разрыв.
— Станюкович, — неохотно сказал Ивашников. — У него три миллиона восемьсот, у нас три…
Час назад цифра «три» была секретной даже для Виталика, который вообще-то и готовил эту сделку. Проявив чудеса экономии, Виталик собрал (пока что на бумаге, в виде протоколов о намерениях) четыре тысячи школьных компьютеров: процессоры «белой» сборки, клавиатура корейская, мышки малайзийские… Обошлось бы это фирме «Ивашников» примерно в два миллиона четыреста тысяч долларов. Бумажка с итоговой цифрой была молча показана Ивашникову и тут же сожжена в пепельнице, а документы спрятаны по разным сейфам.
Если разобраться, этот конспиративный ритуал был ни к чему. Два миллиона четыреста, конечно, любопытная для конкурентов Ивашникова цифра. Но, чтобы выведать ее, никто не стал бы нанимать взломщиков или подкладывать Виталику в постель крашеных блондинок с диктофоном. Конкуренты сами сделали подсчеты и получили примерно те же два миллиона четыреста. Это была себестоимость компьютеров, которые мэрия Москвы собиралась заказать одной из дюжины включившихся в конкурс фирм. Кто выиграет конкурс, тому и закажут. А выиграет тот, кто меньше запросит.
Комиссию возглавлял вице-мэр Лопатин (каков масштаб сделки, таков и масштаб чиновника). Процедура отчасти напоминала школьный экзамен. Некий молодой человек в штатском раздал конкурентам проштемпелеванные конверты. Заслоняясь друг от друга кто ладонью, кто плечом, каждый написал свои цифры на визитной карточке. Ивашникова грела сумма 3.300.000, но в последний момент он занервничал и написал, если точно, 2.998.000. Это памятуя о людской тяге к круглым числам: заяви еще кто-нибудь три миллиона, у него, Ивашникова, окажется хоть на две тысячи, а меньше. Засим карточки были заслюнены в конверты и положены на поднос молодому человеку.
Поднос передали Лопатину, и тот сразу же начал вскрывать и оглашать. Молодой человек прикнопливал визитки конкурентов к потертой школьной доске на ножках и мелом писал суммы. Ивашников перестал волноваться после четвертой: все заявки бродили между четырьмя и пятью миллионами.
Как обычно, его потрясла эта сволочь — гг. бизнесмены, опора экономики. Изюминка сделки была в том, что мэрия оплачивала компьютеры сейчас, в ноябре, а поставка намечалась только на февраль будущего года. То есть победитель фактически получит беспроцентный кредит на несколько месяцев, а дальнейшее зависит от его разворотливости. Сам Ивашников успевал превратить три запрошенных «лимона» в шесть. Возможности многих конкурентов были куда солиднее; стало быть, заявляя по четыре-пять миллионов, они собирались получить не меньше десяти (налоги — отдельное письмо. Тут каждый вертится, как умеет, но никто не платит сполна).
Когда объявили его цифры, гг. бизнесмены дружно встали — все, даже те, чьи конверты еще не были вскрыты. Это была явная демонстрация, и отнюдь не солидарности. Ивашникову давали понять, что отныне он персона нон грата.
— Попрошу всех сесть! — громыхнул Лопатин. В бизнесе вице-мэр соображал, даром что коммунист, и ситуацию оценил. — Уймитесь, господа, сейчас не девяносто второй год! Инфляцию вам сбили, хватит сосать по двести процентов прибыли.
Господа поныли, что во всем мире налоги не драконовские, но бунт был подавлен, и вице-мэру даже удалось заставить их поаплодировать Ивашникову.
Впрочем, это не помешало похожему на нового русского с карикатуры мясистому Бирюку исполнить в стенах мэрии «Гоп-стоп». Только позже, когда все ждали у занятого лифта. Один Бирюк пошел по лестнице, блажа так, что, наверное, было слышно сразу на нескольких этажах: «Гоп-стоп, мы падашли из-за угла, гоп-стоп, ты много на сибя брала!»
Людей их круга Бирюк обмануть не мог — номенклатурный сынок, блатных только по телику смотрел. Набрал в свою фирму качков, даже уборщица со спортивным разрядом, — и что? Мелкие рэкетиры — да, не суются, а для крупных Бирюк и сам шантрапа: снимут жирок и отпускают его с крючка нагуливать новый. И за эту якобы свободу Бирюк платит тем, что законопослушные партнеры шарахаются от него, как от чумы. А законопослушный — он золотой партнер, бесхлопотный.
