Андрей Шляхов - Психоаналитик. Шкатулка Пандоры
Увидев на обложке «Достоевский нашего времени», «второй Достоевский» или что-то еще в этом роде, Михаил непременно покупал книгу в надежде — а вдруг? Начинал читать, закрывал на половине, если уже не на первой главе и относил книгу вниз, туда, где возле почтовых ящиков функционировала стихийная «обменная» библиотека. Как-то раз Михаилу досталась оттуда книга Ухтомского[5] «Психоанализ и физиологическая теория поведения», изданная в 1928 году в Ленинграде. Страшно представить, сколько этот раритет стоил бы у букинистов!
Напомнив себе, что профессиональнее было бы уделять внимание не столько внешности Анны, сколько внутреннему миру Тамары, своей пациентки, Михаил тем не менее продолжил думать об Анне. Теперь он попытался срочно отыскать в ее внешности недостатки, а то ведь так и влюбиться недолго. Влюбляются-то во внешность, это уже потом постепенно внутрь заглядывают и по мере ознакомления с внутренним миром корректируют свое чувство. Иногда в результате подобной коррекции симпатии переходят в антипатии. Иногда к моменту этого перехода у пары уже растет ребенок. Так было и у Михаила. Сначала он списывал подмеченные минусы на привыкание друг к другу, потом — на беременность, потом на героизм материнства, пока наконец не понял, что рядом с ним живет совершенно чужой ему человек. Да к тому же не склонный к мирному сосуществованию.
Придравшись к губам («тонковаты») и к груди («могла бы быть и побольше»), Михаил счел задание, данное самому себе, выполненным. Быстро доел последний бутерброд, принял душ и завалился спать.
3
— Каждый день я начинаю с того, что пытаюсь встать с постели. Полвека, можно сказать, прошло, а я все никак не свыкнусь с тем, что не могу ходить. Вы думаете, что я притворяюсь? Нет, нисколько. Каждое утро я просыпаюсь резвой девчонкой, которой хочется вскочить и поскорее бежать куда-нибудь. Бежать сломя голову, не разбирая дороги…
Михаил прекрасно понимал, что Тамара говорит неправду, но не мешал ей и никак не выказывал своего недоверия. Он понимал, что пациентке хочется поговорить с новым собеседником о своей инвалидности, вечной своей проблеме. Чем скорее она выговорится, тем лучше. Да и потом, люди часто заблуждаются в отношении причины своего психологического дискомфорта. Вполне возможно, что депрессия Тамары не столько вызвана смертью ее брата, сколько тем, что она до сих пор не смогла принять свое состояние, свыкнуться с ограничением возможностей, не смогла научиться жить в новом состоянии. Но вот то, что каждое утро она просыпается и не помнит, — это все же неправда.
— А потом смотрю на ноги и все вспоминаю. Я, знаете ли, Михаил, как-то сразу поняла, что больше ходить не смогу. Сколько мне было — семь лет всего, а я уже многое понимала. Мама носилась со мной по докторам, делала всякие упражнения моими ногами, я держалась руками за поручни, а она переставляла мои ноги, сгибала их… На массажистов ухнули целое состояние. В одного я даже влюбилась, он был такой мужественный и очень суровый. Взглянет — как кнутом обожжет. А руки сильные и ласковые-ласковые… Я просто млела, когда он касался меня, впрочем, это неважно. Даже стыдно…
— Тамара, ваша задача — излагать мне все мысли, которые приходят вам в голову, — напомнил Михаил, — излагать подробно, ничего не отбрасывая, ничем не пренебрегая. Пусть эти мысли кажутся вам неважными, абсурдными, аморальными, эгоистичными, оскорбительными для окружающих, в том числе и для меня, вы все равно их озвучиваете. В психических процессах нет и не может быть ничего случайного, все имеет значение, все несет в себе информацию. Откровенность и доверие определяют эффективность нашей совместной работы. Прошу учитывать, что я никак не стану оценивать то, что вы мне расскажете, и осуждать вас тем более не стану, я буду только анализировать полученную информацию. Ведь я же психоаналитик. Кроме мыслей, меня интересуют ваши ощущения. Все, любые, от головной боли до панического страха…
— А в этом реально есть смысл? — нахмурилась Тамара. — Вы не подумайте, я не иду на попятный…
— Вы вправе пойти на попятный, когда захотите. Вы вправе выйти из анализа в любой момент, вы вправе отменять сеансы. Вы никому ничего не должны — помните это. А польза реально есть. Рано или поздно вы начнете отражать в вашем рассказе бессознательное. Эти процессы могут остаться скрытыми для вас, но я их замечу, обращу на них ваше внимание и мы начнем их исследовать. Если у вас нет вопросов, то давайте продолжим.
— Давайте, — Тамара выдавила из себя улыбку. — Сейчас, только соберусь с мыслями…
— Расслабьтесь и говорите, что на ум придет, — поправил Михаил. — Так будет правильнее.
— Тема действительно любая, по моему выбору?
Михаил кивнул, пытаясь угадать, о чем сейчас пойдет речь. Тему сеанса практически всегда определяет пациент, психоаналитик может разве что попросить вернуться к какому-то моменту и что-то пояснить.
Пауза немного затянулась, но Михаил никогда не торопил своих пациентов. Можно и помолчать, главное, чтобы молчание не растягивалось на весь сеанс, ибо какой тогда во всем этом смысл.
— Кстати, Михаил, прошу прощения за бестактный вопрос, но раз уж пришло на ум, то… Скажите, а как далеко простирается ваша конфиденциальность?
— Простите, не понял?
— Все, что я скажу, останется между нами? — Тамара, не моргая, смотрела в глаза Михаила, словно пытаясь прочесть в них правдивый ответ. — Несмотря ни на что?
— Несмотря ни на что, — подтвердил Михаил.
— А если я скажу, что совершила преступление, тогда что?
«Семейное это у них, что ли?» — подумал Михаил и ответил:
— И тогда я ничего никому не скажу.
— Даже если узнаете, что в нашем подвале умирает от пыток несколько ни в чем не повинных людей?! — Тамара недоверчиво прищурилась. — Даже тогда?
— Тогда, наверное, скажу, — вынужденно признался Михаил.
— Непременно скажете! — удовлетворенно констатировала Тамара. — Всегда и во всем есть пределы, рамки. Поэтому я и интересуюсь пределами конфиденциальности.
— Тамара, у вас в подвале сейчас кто-то умирает от пыток? — Михаил намеренно подбавил в голос немного металла.
— Нет, конечно, — Тамара, как показалось Михаилу, немного растерялась.
— Тогда давайте не будем моделировать всякие… хм-м, пикантные ситуации, ладно? Давайте говорить о том, что есть, и о том, что было, ничего не выдумывая и не строя предположений. А на мое молчание можете рассчитывать, но если сложилось так, что вы не испытываете ко мне доверия, то нам лучше расстаться. Доверие — вот основа основ наших основ.
Шутки, пусть и не очень смешные, превосходно разряжают обстановку. Шутки служат своеобразным сигналом благополучия, дают понять, что все хорошо.
— Когда-то основой основ наших основ был марксизм-ленинизм, — Тамара прикрыла глаза, словно погружаясь в воспоминания. — Как давно это было. А я все помню. У меня очень хорошая память, потому что каждое событие, каждое впечатление, и плохое, и хорошее, я переживаю по нескольку раз. Чем еще заняться несчастной калеке? Чтение утомляет, от телевизора меня тошнит, все любимые фильмы пересмотрены по сто раз… Остается одно — вспоминать. И я вспоминаю! Всё вспоминаю!
Ее тихий голос вдруг ни с того ни с сего отвердел, в нем зазвучали новые, резкие нотки.
— Вы хотите знать, как я дошла до такой жизни?! — Тамара с силой хлопнула ладонями по подлокотникам своего кресла.
— Если вы хотите поговорить об этом, то хочу.
— Меня сделал инвалидом мой брат! Я говорю о Максиме, других братьев у меня не было. Это было лето, последнее лето моего детства, если можно так выразиться, потому что потом детства уже не было. Маме удалось записать меня в ту же школу, что и Максима, это была двадцать вторая английская спецшкола, куда просто так, с улицы, никого не брали. Слышали о такой?
Михаил отрицательно покачал головой.
— Впрочем, о чем это я? — спохватилась Тамара. — Там давно, наверное, другая школа с другим номером. А тогда, в шестидесятых годах прошлого века… Боже, как же это ужасно звучит «шестидесятые года прошлого века» применительно к собственному детству! Короче говоря, это была очень крутая школа. И в шестидесятые, и в семидесятые, и в восьмидесятые… Макс попал в эту школу благодаря маминой подруге, которая работала там завучем, но буквально через год ее уволили. Какие-то неприятности случились по работе. А в отношении меня маме удалось организовать звонок из Краснопресненского райкома партии. Вы думаете, что так легко было организовать такой звонок? Отнюдь! Но маме удалось. Но школа к моей беде не имеет никакого отношения, это я так, к слову. В июне нас с Максом отправили к бабушке в Бронницы. Вроде как на дачу — бабушка жила в собственном доме. Макс окончил четвертый класс, и родители купили ему велосипед. Настоящий велосипед, двухколесный «Орленок», почти как взрослый. Вот на этом велосипеде Макс и решил меня прокатить. Усадил на багажник, велел держаться за него покрепче и ка-а-ак рванул с места. Я испугалась, кричала, просила остановиться, но Макс только смеялся и налегал на педали. Ему всегда нравилось пугать меня и смеяться над моими страхами. То он мне рассказывал про черного дровосека, который крадет маленьких детей и рубит их топором, то пугал меня волком, якобы живущим в овраге рядом с бабушкиным домом, то еще чем. И на велосипеде он решил меня прокатить не для того, чтобы доставить удовольствие, а из желания поиздеваться. Закончилось все тем, что я упала, ударилась спиной о бордюрный камень и сломала себе позвоночник. Самое интересное в этой истории то, что Макс даже не заметил, как я упала. Он унесся далеко вперед и вернулся через некоторое время, когда меня уже увезли в больницу. Представляете?
