Дик Фрэнсис - На полголовы впереди
Все внимание генерала, казалось, было по-прежнему поглощено стаканчиком с виски, который он медленно крутил в пальцах. Наконец он поставил его точно посередине картонного кружка для пивных кружек, словно пришел к какому-то окончательному решению.
— Мне вчера звонил один человек, который занимает такую же должность в Жокейском клубе Канады.
Он снова помолчал.
— Вы когда-нибудь бывали в Канаде?
— Да, — ответил я. — Однажды прожил там довольно долго — месяца три.
Главным образом на западе. Калгари, Ванкувер... А оттуда отправился пароходом на Аляску.
— Ходили в Канаде на скачки?
— Да, несколько раз, но это было лет шесть назад... И я там никого не знаю.
Я умолк, недоумевая, каких ответов он от меня ждет.
— Вы слышали об этом поезде? — спросил он. — О Трансконтинентальном скаковом поезде с таинственными приключениями?
— Хм... — Я задумался. — На днях что-то об этом читал. Компания самых известных в Канаде лошадников отправляется в увеселительную поездку вместе со своими лошадьми и по пути будет устраивать скачки на всех ипподромах. Вы про это говорите?
— Да. Но там будут не только канадские лошадники. Кое-кто из Штатов, кое-кто из Австралии, а кое-кто из Англии. Точнее, из Англии один человек Джулиус Филмер.
— Ах, вот что, — сказал я.
— Да, вот что. Жокейский клуб Канады дал свое «добро» на всю эту затею, потому что она прогремит на весь мир и, как они надеются, привлечет толпы зрителей. Хорошая реклама для канадского скакового спорта. Вчера мой тамошний коллега Билл Бодлер сказал мне, что у него был разговор с фирмой, которая все это организует, — они, по-видимому, регулярно общаются, — и он обнаружил, что в последний момент в списке пассажиров появился Джулиус Филмер. Билл Бодлер, конечно, знает все про нашу неудачу в суде. Он хотел выяснить, не можем ли мы каким-нибудь образом сделать так, чтобы нежелательный для них мистер Филмер не попал на этот престижный поезд. Не можем ли мы, скажем, объявить его персоной нон грата на всех ипподромах, в том числе — и особенно — на канадских. Я сказал ему, что, если бы у нас были основания лишить его допуска на ипподромы, мы бы давно это сделали, но он оправдан судом. Мы не можем лишить его допуска за то, что он приобрел двух лошадей у Гидеона. В наше время никого нельзя просто так лишить допуска на ипподром лишь потому, что нам этого хочется, лишить допуска можно только за какое-то нарушение правил.
Его голос дрожал от ярости, накопившейся в Жокейском клубе и не находившей выхода. Он был не из тех, кто легко мирится со своим бессилием.
— Билл Бодлер все это, конечно, знает, — продолжал он. — Он сказал если мы не можем не допустить Филмера на этот поезд, то не пошлем ли мы туда еще и кого-нибудь из наших грандов? Хотя все места уже проданы, он выкрутил руки организаторам и выбил из них один билет. Он хочет, чтобы кто-нибудь из наших распорядителей, или начальник какого-нибудь отдела Жокейского клуба, или я сам отправился с ними, чтобы Филмер знал, что он под наблюдением, и не вздумал выкинуть какую-нибудь штуку, которую замышляет.
— И вы едете? — спросил я с интересом.
— Нет, не еду. Вы едете.
— Хм-м... — У меня на мгновение захватило дух. — Но я вряд ли подходящая для этого фигура.
— Я сообщил Бодлеру, — лаконично сказал генерал, — что пришлю ему такого пассажира, которого Филмер знать не будет. Одного из своих людей. Тогда, если Филмер попробует что-нибудь выкинуть — ведь, в конце концов, это еще далеко не факт, — мы, возможно, получим реальную возможность выяснить, что и как, и поймать его с поличным.
Господи, как просто это у него звучит, подумал я. И как абсолютно невыполнимо. Я сделал судорожный глоток:
— И что сказал мистер Бодлер?
— Я его уговорил. Он вас ждет.
Я удивленно посмотрел на него.
— Ну, не именно вас, — сказал генерал. — Кого-то. Кого-то довольно молодого, как я ему сказал, но опытного. Кого-то, кто не будет выглядеть не на своем месте... — на его губах на мгновение мелькнула улыбка, — в экспрессе для миллионеров.
— Но... — начал было я и умолк. В голове у меня теснилось множество важных оговорок и сомнений в своей пригодности для такого дела. Но вместе с тем как заманчиво!
— Поедете? — спросил он.
— Да, — ответил я.
Он улыбнулся:
— Я был уверен, что вы согласитесь.
Генерал Кош, живший в Ньюмаркете, в полутораста километрах от Лондона, собирался провести эту ночь, как он нередко делал, в комфортабельной спальне на втором этаже клуба. Через некоторое время я распрощался с ним и проехал километр, остававшийся до тихой улочки в Кеннингтоне, где я живу.
Место, где пустить корни, я стал подыскивать именно в этом районе, чтобы не ездить в клуб с другого конца города. Кеннингтон, расположенный к югу от Темзы, бок о бок с пыльными Ламбетом и Брикстоном, не слишком привлекал завсегдатаев скачек, и я действительно ни разу не встретил там никого из тех, кого знал в лицо по ипподромам. Как-то мне попалось на глаза объявление: "Сдается часть дома одинокому приличному яппи[4]. Две комнаты, ванная, совместное содержание и выплаты по закладной. Звонить вечером". — И хотя я подумывал, не купить ли собственную квартиру, мысль о том, чтобы жить в одном доме с кем-то еще, вдруг показалась мне заманчивой, особенно после того, как я уже некоторое время поработал в одиночестве. Я договорился о встрече, явился, был освидетельствован остальными четырьмя жильцами и принят с испытательным сроком.
Все сложилось очень удачно. Кроме меня, в доме сейчас жили еще четверо: две сестры, занимавшиеся издательским делом (это их отец когда-то купил дом и установил порядок его оплаты), один младший сотрудник адвокатской конторы — он немного заикался — и актер на вторых ролях в телесериалах.
Правила были несложные: платить вовремя, всегда вести себя прилично, не совать носа в чужие дела и не позволять оставшимся на ночь девушкам или молодым людям утром надолго занимать любую из трех ванных.
Жили мы весело и дружно, но делились друг с другом не столько сердечными признаниями, сколько кофе, пивом, вином и кастрюльками. Я отрекомендовался завсегдатаем скачек, и никто не спрашивал, выиграл я или проиграл.
Актер по имени Робби, живший на верхнем этаже, оказал мне огромную услугу, хотя сам вряд ли об этом догадывался. Однажды вечером, через несколько дней после того как я туда переехал, он пригласил меня к себе выпить пива. Я застал его сидящим перед ярко освещенным гримировальным столиком он сказал, что придумывает новый грим для роли, которую только что получил.
Я был поражен, увидев, как изменили его другая прическа, большие накладные усы и густые брови.
— Инструменты нашего ремесла, — сказал он, указывая на тюбики грима и парики, аккуратными рядами разложенные перед ним. — Что вы предпочтете трехдневную щетину или локоны, как у маленького лорда Фаунтлероя?
— Локоны, — сказал я, подумав.
— Тогда садитесь, — весело сказал он, вставая и уступая мне место. Он достал щипцы для завивки, тут же разогрел их на газовой горелке и принялся наматывать на них мои почти прямые волосы. Через несколько минут моя внешность разительно изменилась — я стал похож на лохматого, плохо расчесанного пуделя.
— Ну как? — спросил он, нагнувшись и глядя вместе со мной в зеркало.
— Поразительно!
И очень легко, подумал я. Все это я смогу сам делать в машине, когда захочу.
— Вам идет, — сказал Робби. Он опустился рядом со мной на колени, обнял меня за плечи, слегка прижал к себе и недвусмысленно заглянул в глаза.
— Нет, — сказал я спокойно. — Мне нравятся девушки.
Он не обиделся:
— А ничего другого не пробовали?
— Нет, дорогой мой, это просто не для меня, — ответил я. Он засмеялся и убрал руку:
— Ну, неважно. Попытка — не пытка.
Мы выпили пива, и он показал мне, как расчесать и наклеить густые пиратские усы, а для полноты картины протянул мне очки в широкой оправе. При виде незнакомца, смотревшего на меня из зеркала, я сказал:
— Никогда не думал, что так легко выдать себя за кого-то другого.
— Конечно. Все, что нужно, — это немного нахальства.
И он был прав. Я купил себе щипцы для завивки, но целую неделю возил их с собой в машине, прежде чем, набравшись храбрости, остановился на обочине по пути на Ньюмаркетский ипподром и впервые ими воспользовался. За три года, прошедшие с тех пор, я делал это десятки раз без всяких колебаний, а на обратном пути причесывался по-старому и размачивал завивку.
Воскресенья я обычно проводил в двух своих больших светлых комнатах на втором этаже (молодой адвокат жил надо мной, а сестры внизу): спал, читал, занимался домашними делами. Некоторое время назад я около года проводил воскресенья с дочерью одного из членов клуба «Хоббс-сандвич», однако для нас обоих это было скорее быстротечным взаимным удовольствием, чем подлинной страстью, и в конце концов она перестала со мной встречаться и вышла за кого-то замуж. Я полагают, что когда-нибудь тоже женюсь, знал, что рано или поздно этого захочу, но считал, что до тридцати спешить некуда.
