Карина Тихонова - Лето длиной в полчаса
Он обнял её за шею и неловко прижал к себе.
– Прости меня. Я скотина.
– Это я скоти-и-ина, – продолжала рыдать Ленка. – Шлюха подзаборная. Сучка недобитая.
«Ну вот, приехали, – обречённо подумал Артём, поглаживая теплые волосы. – Живое доказательство теории Гоголя. Писал же классик о природе некоторых хамов, которые безумно уважают тех, кто их выпорет. Ленка, конечно, не хамка, но оказывается, чтобы добиться её уважения, вовсе не следовало заваливать жену цветами и ежедневно признаваться в любви. Легкая порка раз в неделю – и они до сих пор пребывали бы в счастливом законном браке».
– Сволочь недоделанная, – самозабвенно продолжала Ленка. – Блядь неверная.
Артёму стало смешно и неприятно одновременно. В эпоху их совместного бытия генеральская внучка на дух не переносила ненорматив. Хотя слово на букву «б» вполне литературное ругательство.
– Прекрати. Можно подумать, ты мне изменяла на каждом шагу.
Ленка живо затрясла лохматой головой.
– Только раз. Веришь?
Она подняла глаза и уставилась на Артёма с такой надеждой, словно факт одноразовой измены мог вернуть прошедшие годы со всеми вытекающими отсюда последствиями. Артём отвел взгляд. Ленкино лицо было исполосовано расплывшейся тушью, влажный тональный крем резко обозначил морщинки под глазами. Почему производители косметики не учитывают, что женщины обожают поплакать?
– Я ему была совершенно не нужна, – продолжала Ленка разоблачать прошлое. Отвратительный процесс, Артём предпочел бы ничего не знать.
– Он со мной переспал только потому, что ему был нужен ты.
Артём искренне удивился.
– Я?.. С какого перепугу?
– Ты классный реставратор, с тобой хотят работать многие частники, которых консультировал Лёшка. Ну, и не только частники. Сказала же мне Мадам, что картину доверит только тебе. В общем, у тебя хорошая деловая репутация.
Она вздохнула и снова уткнулась лицом в плечо Артёма. Тот продолжал машинально гладить волосы бывшей жены, но думал совсем о другом. Ай да Лёша! Вот это деловой человек! Не вышло охмурить нужного человечка с первого захода – предпринял второй! И какой занятный сюжет – переспать с женой, чтобы та ежедневно полоскала мозги мужу, пока он не осатанеет и не согласится на всё что угодно. Тут Артёму в голову пришла ещё одна мысль, и он нахмурился. Кстати, по поводу той первой картины из запасников Эрмитажа. Уж не специально ли Лёша притащил ему краденый раритет? Если бы Артём засунул принципы куда подальше и исполнил работу, какой великолепный рычажок давления оказался бы у Лёши в руках! Нет, не может быть. Лёшка, конечно, мерзавец, но не до такой же степени!
– Поедем ко мне.
Голос Ленки звучал неуверенно и жалобно. Артём понимал, что скрывается за этой фразой, поэтому задавил сострадание на корню:
– Нет, Лена. Прости, но я не вернусь.
– Хотя бы на один вечер!
Она не просто умоляла, она унижалась. Артём сроду такого не помнил.
– Нет, – повторил он еще жестче. Отстранился на полшага и мягко укорил: – Ну, посмотри на себя, в кого ты превратилась. Красивая, умная, успешная женщина, умоляешь мужика скоротать с тобой вечерок. Это тебя мужики умолять должны! И не я, другие, до которых мне, как до Китая!
– Не ври. – Ленка посмотрела на него безнадёжными скорбными глазами. – Всё это чушь для дамских романов. Вон их сколько – красивых, умных, успешных, и все одиноки. Проклятие, что ли, такое? – Она шмыгнула носом.
Артём подал бывшей жене носовой платок.
– У других хотя бы дети, а я даже ребёнка не родила, дура.
– Ну и что тебе мешает родить его сейчас? – осведомился Артём.
– Возраст, Тёмочка, возраст.
– Подумаешь, сорок два года! Сейчас и в шестьдесят рожают, если очень хочется!
Ленка снова скривила губы и заревела.
– О, нет, – тихонько пробормотал Артём, отошел к столу и набрал номер приёмной, чтобы попросить Ниночку принести валерьянку и стакан воды.
Ленка схватила его за руку:
– Умоляю, не надо!
Артём положил трубку обратно.
– Никого не надо, кроме тебя. Тёма, вернись. Так охренело в одиночку жрать с кузнецовского фарфора! Пожалуйста, прости меня! Может, все ещё наладится, а? Помиримся, ребёночка родим…
Артём с трудом оторвал её холодные руки от своей рубашки, покрытой влажными пятнами и измазанной тушью.
– Лена, все кончено, – сказал он, немного стыдясь мелодраматичности фразы. – Простить я могу, а забыть – нет. Найди другого мужчину.
– Не хочу другого! – Лена топнула ногой и превратилась в ту, кем была: избалованного ребенка из очень обеспеченной семьи, которому всё в жизни подавали на блюдечке. – Я тебя хочу!
Артём вздохнул.
– День сегодня какой-то дурацкий, – пожаловался он. – Какой-то придурок назначил встречу в баре, сказал, нужна консультация, и не пришёл. Целый час потерял.
– Не переводи разговор!
– Лен, я пойду. – Артём взялся за ручку двери. Разговор оставил чувство огромной душевной усталости, которую хотелось перемолоть в одиночестве. – За Лёшку не сердись, это только бизнес, ничего личного. А с личным у тебя всё образуется. Вот увидишь.
Он улыбнулся, стараясь не замечать опухшего от слёз лица бывшей жены, взлохмаченных волос и расстегнувшегося пиджака с видневшимся бюстгальтером. Любви не было, осталась только жалость. Если Артём поддастся – его затянет в такое болото, из которого он уже никогда не выберется. Поэтому он проигнорировал протянутые к нему руки, вышел из кабинета и плотно закрыл за собой дверь.
Глава третья
Если вечер обизден[25], то уж до самого конца.
Тихий зелёный дворик в старом московском переулке всегда вызывал у Пилигрима умилительное чувство. Дедал жил в доме, который со дня сдачи заселили ему подобные несуразные чудаки, зацикленные на излечении человеков[26]. Стареющие мышеловы в белых халатах упорно продолжали жить в просторных квартирах с высокими потолками и удачной планировкой, хотя люди, не очень хорошо говорившие по-русски, навязчиво предлагали за кирпичные метры нереальные бабки. Сопротивление доставляло. Участники движения сгруппировались вокруг Дедала, а когда наезды на законные метры были отбиты, Сопротивление преобразовалось в клуб любителей преферанса и других безобидных игр. Собрания происходили каждую субботу месяца. Пилигрим об этом совершенно забыл, поэтому, войдя в квартиру, как бы оказался в мышеловке.
– Дима, почему ты такой бледный? – немедля бросился на него бородатый чудак, лечивший детское малокровие. – Когда в последний раз анализы сдавал?
– А ко мне когда заглянешь? – тут же вылез второй мышелов, знаток новейшей боевой бормашины. – Второй глазной зуб, знаешь ли, сам не вырастет, если что!
Третий чудак с дёргающейся правой щекой (нервный тик, сказал Дедал), отчего казалось, что он постоянно подмигивает, положил карты на стол и придвинулся к Пилигриму вплотную.
– Как у тебя на личном фронте? – шепнул он, подмигивая. – Девочка есть? Предохраняешься или как? Загляни-ка завтра часиков в одиннадцать, посидим, поокаем…
Пилигрим облился гипсом[27]. Бывший врач скальпелем[28] после микроинсульта перековал свое орудие труда и начал делать респект[29] друзьям и знакомым, леча их от всяческой сифы. Дедал имел свой доляныч в этом грязном бизнесе, регулярно поставляя приятелю пациентов. Отсюда вывод: хорошо, если бы взрослые иногда следовали собственным советам.
Дедал дал внуку пошерститься в анахроничной компании и обнял за плечи.
– Ну, всё, всё. Отстаньте от Димки, он смущается.
(Я смущаюсь? – удивился Пилигрим.)
Дедал повернулся к внуку и попросил:
– Будь другом, посиди в своей комнате, мы уже заканчиваем.
Пилигрим вежливо раскланялся с мышеловами и отправился в небольшую уютную комнату, которая с детства называлась его собственной. Братан Серёга ему немного завидовал. Несмотря на то что в квартире Дедала насчитывалось четыре раздельных помещения, не считая кухни, коридора, санузла и двух балконов, допроситься собственной комнаты он так и не смог. Мама по этому поводу негодовала и говорила, что отец вбивает кол вражды между своими внуками.
– Не пори чепуху, – неизменно отвечал Дедал. – Твой старшенький, которым ты меня осчастливила, просто местный деревенский дурачок, косящий под крутого городского парня. Не нужна ему отдельная комната, потому что его жизненные интересы дальше кроличьих инстинктов не простираются. Димка – другое дело. Он крутой городской парень, который непонятно почему косит под местного деревенского дурачка. Учти, я возлагаю на него большие надежды. И мне плевать, что вы думаете по этому поводу.
Дедал умел выражаться доходчиво и красочно, иногда Пилигрим им просто гордился. Он и сам приложил руку к умению деда разговаривать на внятном русском языке. Дедала новейшие веяния чрезвычайно интересовали. Незнакомые слова и выражения он записывал в блокнотик, а потом заучивал наизусть до полной непринужденности. И не раз предки вставали на уши, когда в ответ на вопрос, как прошёл ресторанный банкет, посвящённый столетию постоянного члена карточного клуба, слышали следующее:
