Мария Шкатулова - Убийство в Озерках
— Послушайте, подождите! — говорила она, стараясь перекричать вой ветра. — Вы не узнаете меня? Я сегодня дала вам лекарство. Я живу на первом этаже, в квартире слева. Пойдемте ко мне, вы хотя бы переночуете, а завтра мы что-нибудь придумаем.
— Зачем это вам?
«А он, оказывается, совсем не такой “паразит”,— мелькнуло у нее в голове. — Мне казалось, что он беззастенчиво “пользует” меня, как говорит Марго, а он, оказывается, гордый и неприступный. Еще уговаривать его приходится».
— Я потом объясню — зачем, хорошо? А сейчас — пойдемте, если вы не хотите, чтобы я простудилась на этом ветру.
Она пожалела об этом сразу, как только увидела его на фоне светлых обоев своей прихожей. Он стоял, держа в одной руке свой рюкзак, который успел стащить со спины, в другой — чем-то доверху набитый пластиковый пакет и беспомощно озирался.
«Черт возьми, возись с ним теперь, и… куда я его дену? В кухню, в комнату?» — думала Нина, которая ужасно боялась нарушить уют и чистоту своего жилища. Но было поздно. Нина вытащила газету и расстелила ее на полу, чтобы он мог поставить свои вещи. «Раздевайтесь», — сказала она не очень уверенно. Бомж снял пальто, но не повесил его на крючок, а аккуратно свернул и положил на рюкзак.
— Зачем? Есть же вешалка, — сказала Нина с раздражением, которое ей не удалось скрыть, но он не ответил и только сделал едва заметный жест, означающий, что это все равно. Нина не настаивала.
Через полчаса, приняв горячий душ, он спал в кухне на узкой гостевой кушетке, укрытый шелковым ватным одеялом в белоснежном пододеяльнике, а Нина, засунув его вещи в стиральную машину, тщательно вымыв ванну и закрыв на задвижку дверь своей комнаты, сидела в кресле, завернувшись в плед, и старалась понять, как могло случиться, что она влипла в такую ужасную историю. «Неужели я так сентиментальна? — спрашивала она себя, — или я просто дура? И что мне теперь делать — сидеть так всю ночь и не спать?» Потому что спать, пока у нее на кухне «торчал этот тип» она не могла.
Зачем же она притащила в дом этого несчастного бомжа? Ведь она все равно ничем не может ему помочь. Ну, пробудет он у нее до завтра, и что потом? Потом ему все равно придется уходить и искать какой-нибудь подъезд или чердак, откуда его тоже рано или поздно выгонят, потому что в этом мире никому ни до кого нет дела.
* * *Зазвонил телефон. В первом часу ночи Марго приспичило спросить, удалась ли ее вечеринка. О бомже Нина, разумеется, ничего не сказала, но проницательная Марго, сразу же почувствовав неладное, спросила:
— Ты не одна?
— Почему? Одна.
— Кого ты хочешь обмануть? Я же слышу: когда ты одна, у тебя совсем другой голос.
— Ну, хорошо, — вздохнула Нина, — потом поговорим.
Когда они встретились на следующий день на кафедре, Марго спросила ее:
— И кто же у тебя был вчера в такую поздноту? Если это, конечно, не секрет?
Нине ужасно не хотелось рассказывать, но деваться было некуда, и она, опуская подробности, сообщила, что произошло. Марго ахнула:
— Ты это серьезно?
— Вполне.
Марго смотрела на нее как на душевнобольную:
— Нет, я не понимаю! Ты шутишь? Или ты просто-напросто сошла с ума? Ты действительно привела его в дом? Этого грязного бомжа, который жил у вас под лестницей?!
— Марго, перестань, прошу тебя…
— То есть как это — перестань? Хочешь, чтобы тебя ограбили? Или, еще того хуже, чтобы он принес в дом какую-нибудь заразу?
Нина хотела ответить, что этот бомж «вовсе не такой», но передумала: «В конце концов откуда мне знать, какой он?»
— И ты оставила его одного в квартире? — не унималась Маргарита.
— Перестань, Марго, прошу тебя… Я же говорю — он болен. Он бы умер, если бы я оставила его на улице. — Нина оправдывалась, но чем больше она говорила, тем меньше верила собственным словам.
— Да и черт бы с ним! — взрывалась Марго. — Может, он даже хочет умереть, откуда ты знаешь? Может, у него такая цель в жизни? Тебе-то что до этого? Или ты решила стать крупным благотворителем? Тогда устрой у себя в доме ночлежку и пригласи всех бомжей, которые ходят по Москве — вон их сколько! Сегодня же выгони его или я приду и сделаю это сама.
«Марго права, — говорила себе Нина, возвращаясь с работы. — Если температуры у него нет, ему придется уйти, ничего не поделаешь. Не могу же я, в самом деле, нянчиться с ним до бесконечности».
Когда она пришла домой, оказалось, что температура была и очень высокая: не могло быть и речи о том, чтобы выбросить его на улицу. Нина приготовила питье, лекарство и, присев на табуретку, чтобы перевести дух, взглянула на него.
Пока он жил под лестницей, в темноте, у нее не было возможности рассмотреть его, впрочем, она и не пыталась: его лицо нисколько ее не интересовало. Сейчас, при свете, ничто не мешало ей присмотреться к нему, тем более что он спал, и Нина с удивлением обнаружила, что у него «когда-то» было интеллигентное лицо: нос с небольшой горбинкой, чистая линия лба, темные и даже довольно длинные ресницы, и только нижняя часть лица была скрыта длинной жесткой щетиной с проседью. «Интересно, чем он занимался, пока не стал тем, чем стал?» — подумала она и равнодушно отвернулась.
* * *В тот день Нина была так озабочена всем происшедшим, что только к вечеру заметила, что Вася до сих пор не вернулся. «Он, наверное, что-то чувствует и боится, — подумала Нина, с неприязнью покосившись на бомжа. — Что же делать?»
Вася был настоящий боец. Нина иногда брала его с собой в лес, расположенный неподалеку от дома. Она шла по дорожке, а Вася шел сзади в нескольких метрах от нее, совсем как собака. Он шел за ней неуклонно, не обращая внимания на прохожих, которые останавливались возле него, чтобы полюбоваться его красотой, шел с достоинством, медленно переставляя пухлые белые лапы с темными «заплатками». И даже если навстречу ему попадались собаки, а собак, или, вернее, хозяев с собаками в лесу всегда было много, он никогда не убегал. Вася останавливался, выгибал спину, при этом шерсть у него на хребте вставала дыбом, и шипел. И весь его вид выражал крайнее отвращение к собачьему запаху и бесцеремонным собачьим манерам и полную готовность защищаться до последнего. Но людей он боялся. Вернее, боялся мужчин, и Нина это знала. И это знание не противоречило ее собственному представлению о сильной половине человечества. Когда в квартире появлялся мужчина, Вася прятался, заслышав в передней его голос, и никакая сила не могла заставить его слезть со стеллажа или показаться из-под дивана, где он чувствовал себя в безопасности. И Нина всегда старалась поскорее отделаться от непрошеного гостя, чтобы не заставлять кота нервничать понапрасну.
Не успела она подумать, что хорошо было бы пойти и поискать его, как Вася собственной персоной появился на балконе. Нина впустила его и с некоторым волнением стала наблюдать за тем, как он себя поведет, учуяв бомжа. Вася, как всегда спокойно, направился в кухню, остановился на пороге, понюхал воздух и подошел к своей миске. «Странно, — подумала Нина, — очевидно, неподвижно лежащий враг ему не страшен?» Однако то, что произошло потом, было еще более удивительно: поев, Вася вспрыгнул на лежащего бомжа и стал устраиваться у него на животе. Нина, онемев от изумления и отчасти от ревности, потому что он никогда таким образом не забирался к ней, наблюдала за тем, как он, устроившись поудобнее и глубоко вздохнув, преспокойно заснул.
К вечеру температура стала подниматься, и, когда ртутный столбик достиг сорока одного градуса, Нина растерялась. Можно было бы, конечно, вызвать скорую, но тогда ей бы пришлось объяснять, кто он такой и как попал к ней в дом, а ей этого ужасно не хотелось. Кроме того, они вполне могли отказаться забрать его в больницу, потому что ни имени его, ни адреса (если у него и был какой-то адрес) она не знала. Еще больше ее пугала мысль о том, что он разболеется надолго и ей придется терпеть его присутствие не день и не два, как она рассчитывала, а гораздо больше.
Впрочем, пока было совершенно ясно, что его надо лечить. Ей удалось заставить его проглотить еще один порошок и выпить горячее питье, приготовленное из лимона и малинового варенья, баночку которого она всегда варила на зиму. На лоб, чтобы как-то успокоить головную боль, она положила полотенце, смоченное холодной водой. Спать в эту ночь ей почти не пришлось. Он так стонал и метался, что ей приходилось постоянно вскакивать и бежать к нему: ей казалось, что он умирает. Она подогревала питье, приподнимала ему голову и подносила чашку к губам. Больной делал несколько глотков и снова откидывался на подушку, по-прежнему оставаясь в забытьи.
Утром она позвонила в поликлинику и вызвала врача. «Будь что будет», — сказала она себе и, сидя у изголовья больного, которому за ночь, увы, лучше не стало, принялась ждать.
