Татьяна Устинова - Черный
Пожалуй, свекор примет ее за ненормальную. Она начала издалека.
— У вас есть братья или сестры?
— Я один в семье…
— Я тоже одна, — вздохнула Ванда. — Вы не завидовали другим детям, у которых были…
— Не завидовал, — слишком поспешно ответил Шаранов. — Моя мама… в общем, я ее совсем не помню. Меня вырастил и воспитал отец. Он не женился второй раз, чтобы не приводить в дом мачеху. Наверное, это неправильно. Что с тобой?
Ванда побледнела и прижала руки к груди. Ей стало трудно дышать.
— Ничего…
— Да ты белая как полотно! Воды дать?
— Сейчас пройдет…
Лицо свекра преобразилось. Складки на лбу разгладились, глаза засияли. Должно быть, невестка пришла порадовать старика. Ее дурнота — признак долгожданной беременности.
— Мы с женой мечтаем о внуке…
— Это не то, что вы подумали, — смутилась Ванда. — У меня просто… закружилась голова.
Старший Шаранов ей не поверил.
— Ладно, ладно, — замахал он рукой. — Ты приляг на диван, сразу полегчает. Чего тебе принести? Кисленького? Или солененького?
Секретарша сунулась было в кабинет с подносом, уставленным тарелками. Он зашикал на нее, прогнал:
— Иди с богом! После принесешь…
— Остынет же…
— Подогреешь! Я зачем микроволновку в подсобке установил? Иди, иди…
Когда та закрыла за собой дверь, свекор вышел из-за стола, положил руку на плечо Ванды. Она вдруг заплакала навзрыд.
— Что у вас стряслось? — испугался он. — Тебе нельзя нервничать…
— А ваша жена, Нина Арсеньевна, родная мама Миши? — сквозь слезы выдавила она.
— Родная, родная, какая же еще…
— Вы меня не поняли, — взвилась Ванда. — Я серьезно спрашиваю. Я имею право знать! От этого зависит, будут у вас внуки или нет.
Шаранов-старший потер пальцами переносицу, точь-в-точь как это делал Михаил. И внешне отец с сыном были похожи — их кровное родство не вызывало сомнений.
— Вот ты о чем… Не пойму я вас, молодежь! Вроде бы здравомыслящие люди, а верите во всякий вздор, в забобоны! Неужели поступок дурной женщины нужно истолковывать каким-нибудь извращенным образом? Ну, ошибся я, взял в жены непутевую бабу, гулящую, у которой ветер в голове… Что же мне, всю жизнь теперь каяться? Перед всеми? Бросила она младенца в роддоме, а сама сбежала! И черт с ней! Ребенка я забрал, сначала няню нанял, а потом и женился на ней. Она к Мише привязалась, он ее мамой называл.
— Ага-а, значит, ваша жена — не родная мать Миши?
— А та, которая его крошечного оставила, — родная, по-твоему? Я ее даже не искал! Развелся и забыл. И Мише о ней не говорил. Его Нина вырастила как своего. Он считал ее родной…
— Считал? Выходит, больше не считает?
— Я неправильно выразился, — нахмурился свекор. — Когда Мише исполнилось двадцать, я ему все рассказал. Но он продолжает относиться к Нине как к матери. В сущности, это так и есть. Я в метрику сына внес ее, а не ту, шалаву… Прости, Ванда, но вещи следует называть своими именами.
Она задохнулась от накатившей ярости.
— Как же вы могли не поинтересоваться ее судьбой? А куда подевалась ваша собственная мать, вам тоже безразлично? Если я вдруг исчезну, вы и меня окрестите шалавой? Миша женится на другой и мой ребенок будет называть чужую женщину мамой? Меня вы спросили, согласна я на такой сценарий?
Шаранов налил воды в стакан и подал заплаканной невестке.
— Как тебе не совестно? — укоризненно вымолвил он. — Мало того, что ты слушаешь всякую чепуху, ты еще и веришь в нее!
— Скажите, что не существует никакого проклятия! Что все это выдумки истеричной бабенки!
— Миша тебе рассказал? Балбес…
— Я сама узнала! — выкрикнула Ванда. — Он молчал, как вы ему велели. И сейчас молчит. Может, он уже подбирает… будущую супругу? Ищет достойную! Гороскопы составляет! А я? А что будет со мной, вам плевать?
Свекор тяжело поднялся и, держась за сердце, подошел к открытой форточке.
— Чушь собачья, — простонал он. — Какая ерунда порой способна сломать жизнь…
— Есть проклятие или нет? — допытывалась Ванда.
— Не везет нам, Шарановым, с женами…
— Значит, есть!
— Ты хоть любишь Мишку? — устало спросил свекор.
Ванда лихорадочно искала в сумочке зеркальце. От слез весь ее макияж потек, тушь размазалась по щекам. Зеркальце ускользало, словно вступило в сговор с мужчинами, которые ни во что ее не ставили. Ванда с шумом вытряхнула содержимое сумочки на стол Шаранова. По толстому стеклу разлетелись пудреница, салфетки, мятные конфеты, кошелек, ключи… и павлин с красным глазом. Каким образом он затесался среди дамских мелочей?
Ванду обожгла страшная догадка. Она схватила павлина и выбежала вон…
Свекор догнал ее на лестнице, вручил сумочку.
— Вот, ты забыла…
Она не соизволила поблагодарить.
* * *
Бывший одноклассник объявился только к вечеру.
Ванда сидела дома, переполненная отчаянием. Он позвонил и сказал, что через час будет ждать ее у кафе, где Михаил Шаранов должен встречаться с той женщиной.
— Заехать не смогу, — предупредил Ратников. — Боюсь упустить объект. Бери такси.
Ванда послушалась его. Она приехала на место чуть раньше указанного срока. В ее сумочке лежал маленький пистолет, приобретенный для нее мужем.
«Надеюсь, тебе не представится случая им воспользоваться!» — сказал он.
— Я убью ее и его! — шептала Ванда, стоя в темноте за табачным киоском. — Или нет, лучше его и себя! Проклятие осуществится, но по-другому. Не так, как они задумали.
Ее польская кровь взыграла, подавляя доводы разума. Она выключила мобильник, чтобы не отвлекаться. Вдруг зазвонит некстати? Раза два Шаранов возил ее на стрельбище, учил пользоваться пистолетом. Она справится. Оружие заряжено, а остальное как-нибудь сложится.
«Неужели все это происходит со мной?» — думала Ванда, дрожа от холода.
Ее охватила странная решимость. Как будто ей не оставалось ничего, кроме этого последнего рокового шага. От пропасти ее отделяло пять или десять минут…
Она стояла ногами в луже, ощущая, как медленно промокает натуральная кожа ее изящных сапог. Было сыро, дул промозглый ветер. Наконец, в переулке показался автомобиль Шаранова. Он вышел и стоял, оглядываясь по сторонам, словно поджидая кого-то… Ясно, кого!
«Где же Ратников? — заволновалась Ванда. — Опаздывает. Может, попал в пробку? Он всегда такой пунктуальный».
Ее удивляло, что она еще способна рассуждать. Голос Ратникова прозвучал у самого ее уха.
— Вот ты где! Хорошая позиция для наблюдения.
«И для стрельбы», — подумала она, прижимая локтем сумочку.
— Не бойся, я здесь, рядом, — прошептал он. — Шаранов уже приехал. Они собираются убить тебя. Потом, когда…
— Тише! Это она?
К Шаранову приблизилась женщина, одетая в длинное черное пальто и шарф. Она взяла его под руку, и они направились прямо к киоску, за которым прятались Ванда и Ратников.
«Я не позволю им поступить так со мной! — мысленно твердила она. — Не позволю! Пусть только подойдут поближе…»
Из окон кафе лился желтый свет. Женщина поправила шарф и засмеялась, глядя на Шаранова. Она откровенно флиртовала. Ванда сцепила зубы, зажмурилась.
— Ты глаза-то не закрывай… — шептал на ухо Ратников. — Смотри! Она вытащила из сумочки пистолет. Бывший поклонник отшатнулся, отступил назад в темноту.
— Спятила, что ли? Убери пушку…
— Она игрушечная, — улыбнулась Ванда. — Пиф! Паф! И все отделались легким испугом!
— За кого ты меня принимаешь? Мы так не договаривались.
— Ты здесь ни при чем. Уходи.
Шаранов и его дама почти поравнялись с киоском.
— Красивый у нее шарф, — прошептала Ванда и прицелилась.
— Чокнутая!
Черное дуло уставилось в грудь Ратникова. Он оцепенел. Шаранов с женщиной прошли мимо киоска. Занятые разговором, они ничего не заметили.
— Это была твоя идея… — заявила Ванда, когда они скрылись за дверями кафе. — Решил отомстить мне за прошлое? Мастер подделок!
— Ты о чем?
— О проклятии. Эта девка — твоя сообщница.
— Ошибаешься…
— Ее шарф! Желтый с красными разводами! Я видела такой же в твоем офисе… на стуле. Вздумал шутить со мной? Я тебя застрелю… прямо здесь… Будешь искупительной жертвой… Ты ведь клялся, что любишь меня больше жизни!
Ратников покачал головой.
— Пистолет не заряжен…
— А ты проверь!
Он попытался отобрать у нее оружие. Ванда выстрелила…
* * *
Михаил оправдывался как мог. Да, в их семье происходят мрачные вещи. Дедушка намекал на какое-то давнее проклятие…
— Я не хотел подвергать тебя риску!
— Ты же не суеверный, — наседала Ванда. — Признаешь только то, что можно увидеть и потрогать.
— Да, но… я боялся потерять тебя…
