Полина Дашкова - Херувим (Том 2)
Перевалило за полночь. Домработница Милка легла спать. Анжела отбросила последний журнал, погасила свет. Хотелось свернуться калачиком, но лежать она могла только на спине. Балконная дверь была распахнута. Волна свежего сладкого воздуха залила комнату, ударила в ноздри. Анжела стала дышать глубоко, медленно, по старой детской привычке принялась напевать про себя песенку: «Спят усталые игрушки». Но все никак не могла успокоиться и уснуть. Она не чувствовала ничего кроме озноба, одиночества и страшной ватной слабости.
Тишину двора нарушал странный звук, монотонный и тоскливый. Сначала Анжеле показалось, что это воет ветер, но потом она стала различать отдельные слова и не просто слова. Это был богатый, выразительный матерный монолог. Одинокий женский голос в пустом дворе проклинал весь мир и всех людей его населяющих, отдельно мужчин, отдельно женщин и даже детей. Напряжение монолога нарастало, и после громкого, пронзительного вскрика неожиданно вступил второй голос, спокойный, взрослый, рассудительный:
— Ну перестань, перестань, ты же большая девочка, все будет хорошо, не надо ругаться, успокойся, тебе баиньки пора.
— Нет! — громко всхлипнул первый голос. — Всех ненавижу! Жить нельзя! — И опять поток грязного, отчаянного мата.
Анжела довольно долго лежала и слушала. Наконец не выдержала, встала, вышла на балкон. Во дворе, в кругу фонарного света, стояла одинокая нелепая фигура. Это была районная сумасшедшая Дуня, женщина неопределенного возраста, вся в рюшах, бантиках, в детских разноцветных заколочках. Анжела часто видела ее у булочной, у аптеки, во дворе на лавочке, у гаражей-ракушек. Однажды она подошла совсем близко и попросила сигарету. У ее причудливо изуродовано лица был огромный, растянутый в вечной улыбке беззубый рот, раздвоенный плоский нос. Один глаз почти полностью затянут синеватым гладким веком, другой широко открыт. Сейчас она стояла одна в пустом дворе и разговаривала разными голосами, словно играла сама с собой в дочки-матери.
Анжела вернулась в комнату, закрыла балконную дверь и стало тихо.
Глава двадцать четвертая
Наталья Марковна знала, что в Москве началась активная работа по устранению опасности. В чем именно заключается эта работа, она понятия не имела. Владимир Марленович сказал, что заплатил Мише Райскому солидную сумму и теперь все в порядке. Когда они вернутся в Москву, проблема будет решена.
Генерал и генеральша страшно устали от постоянного страха за жизнь сына. Они были слишком старыми, чтобы выдержать столь долгий и мощный стресс. Генерал похудел, осунулся, еще никогда он не выглядел таким больным, но у Натальи Марковны после всех переживаний не осталось сил волноваться еще и за здоровье мужа. Ей хотелось покоя и тишины. Она вяло уговаривала себя и мужа не переживать из-за того, что Стас исчез и выключил телефон. Здесь, на Корфу, ничего плохого с ним произойти не могло. В конце концов, он взрослый мужчина и ему тоже надо расслабиться, наверняка познакомился с какой-нибудь одинокой туристкой из Европы, нагуляется вдоволь и вернется как миленький, никуда не денется.
Звонок Стаса прозвучал как гром среди ясного неба. Охранник Николай столь поспешно бросился к машине, что без всяких объяснений они оба поняли: опять с их сыном случилась какая-то гадость.
Через пару часов Николай привез его на виллу и скупо, спокойно объяснил, что произошла небольшая авария. На крутом повороте Стаса чуть не сшиб в пропасть огромный водовоз, нет все обошлось. Стас сумел соскочить с мотоцикла в последний момент. Номер грузовика никто не запомнил. Полиция потребовала, чтобы Стас прошел медицинское обследование на наркотики, но в этом нет смысла. Придется долго судиться с компанией, которой принадлежит грузовик и даже в случае положительного исхода дела полученные деньги не компенсируют половины расходов на адвоката.
— Где и с кем ты был? — слабым, но суровым голосом спросил генерал. — Я потратил столько сил, времени и денег, чтобы обеспечить твою безопасность, а ты носишься по острову, по этому кошмарному серпантину и тебе плевать на нас, ты даже не считаешь нужным позвонить…
— Ты принимал наркотики? — эхом подхватила генеральша.
— Слушайте, ну что вы ко мне привязались? — грубо заорал Стас. — Скажите спасибо, что я остался жив! После такого стресса не надо никакой наркоты!
— А до стресса? — Наталья Марковна схватила его за плечи, развернула к себе, попыталась заглянуть в глаза. Но глаза бегали и блестели, как механические стекляшки. — Почему ты опять выключил телефон? Где ты пропадал столько времени? Неужели нельзя было позвонить? Ты понимаешь, что мы старые, у нас с нервами плохо? Ты видишь, до чего довел отца?
Владимир Марленович сидел как изваяние в кресле-качалке. Лицо его стало мокрым, блестящим и таким бледным, что почти сливалось с бледно-зеленой стеной. У него начался обычный приступ боли, ему пора было принять лекарство еще полчаса назад, но он забыл и теперь думал только о том, как дойти до ванной, дотянуться до заветной баночки.
— Я хочу спать. Я устал. Отстаньте от меня! — кричал Стас. Он был в этот момент отвратителен. Красное, опухшее лицо, выпученные глаза.
— Хочешь, так ложись, — поморщилась генеральша, — только не ори как базарная баба.
Стас отправился в душ на первом этаже, шарахнув дверью так, что содрогнулся дом.
— Володя, в чем же мы с тобой ошиблись? Почему он такой, ну почему? выдохнула генеральша, падая в кресло. — Ему наплевать не только на нас, но и на себя самого. Он живет сегодняшним днем и совершенно не думает, что будет завтра. Мы с тобой не вечные. Кому он нужен на этом свете, кроме нас?
— Кому-то все-таки нужен, — процедил генерал сквозь зубы, — кто-то хочет его убить. Кто-то думает о нем, следит за каждым его шагом.
— Ты считаешь, этот водовоз не случайно оказался у него на пути?
— Ничего я не считаю, — генерал мучительно сморщился и закрыл глаза. — Все, прости, Наташа, мне нехорошо, — он тяжело поднялся и отправился наверх, в спальню.
Генеральша последовала за ним, тревожно спрашивая, что случилось и где именно болит, но он, не сказав больше ни слова, поспешно заперся в ванной. Наталья Марковна постояла у закрытой двери, постучала, услышала вполне спокойный и живой голос:
— Не волнуйся, Наташа, я приму прохладный душ и посплю немного. Это от жары. Не волнуйся.
Она спустилась вниз, в гостиную. Там на кушетке спал Стас, неукрытый, в одних трусах. В кресле у телевизора охранник досматривал дневной выпуск новостей из Москвы.
— Как ты думаешь, Николаша, это правда случайность? — шепотом спросила генеральша.
— Конечно, Наталья Марковна. Вы же знаете, какие опасные здесь дороги, ответил Николаша, выключил телевизор и, перекинув полотенце через могучее плечо, отправился на пляж.
Стас, как в детстве, спрятался в сон от всех разговоров и проблем. Осталось только накрыть его пледом, сесть рядом и смотреть на него спящего сколько душе угодно.
Наталья Марковна смотрела на Стаса и думала о Сереже. За тридцать шесть лет она так и не сумела забыть своего первенца. Стас спал тревожно, вздрагивал, стонал, вертелся. Она поправила плед, погладила влажный лоб, жесткие пепельно-русые волосы.
Сережа был бы сейчас точно таким же, но совершенно другим. Он жил бы иначе, не как Стас. Он бы не сидел на шее у отца, руководя какой-то фиктивной фирмочкой. Все в банке знают, что эта несчастная «Омега» существует только ради того, чтобы Стасик числился на приличной должности. Сережа вырос бы настоящим самостоятельным мужчиной, хорошо, правильно работал, и они с Володей гордились бы его успехами. Он бы обязательно женился, и были бы внуки, и жизнь имела бы какое-то осмысленное продолжение.
Генеральша часто представляла себе двух маленьких мальчиков-близнецов, ласковых, разумных, похожих сразу и на нее, и на Володю.
Она закрывала глаза и видела себя с большой двойной коляской в сквере под старыми тополями. Трепетали листья, плясали солнечные блики. Она затыкала уши и слышала выразительный детский лепет. Она так ясно представляла себе, как они растут, идут в школу, как с ними постоянно происходят забавные историй, поскольку они совершенно одинаковые и все их путают.
Иногда она делилась своими грезами с мужем, он криво усмехался в ответ и говорил: «Какие внуки, Наташа? У нас и так на руках огромный трудный младенец, от которого не знаешь, чего ждать, потому что он избалован до невозможности». Обычно дальше происходила небольшая вялая ссора, генеральша оправдывалась, убеждала себя и мужа, что воспитывала сына как могла, а если получалось неправильно, то кто же мешал ему, отцу, вмешаться?
Неизвестно, сколько времени она просидела так, глядя на Стаса и думая о другом, несуществующем человеке, о маленьком нежном херувиме, которого успела подержать на руках всего несколько минут тридцать шесть лет назад.
