Марина Крамер - Судьбу не изменить, или Дамы выбирают кавалеров
— Двери? — растерянно спросила Коваль, и он подтвердил:
— Двери, дорогая. Перед отъездом надо все привести в порядок, а то сын начнет вопросы всякие задавать — тебе к чему это?
— Ты прав…
Она ушла в гардеробную, выбрала там одежду и, бросив ее на кровать, взяла фен. Вопрос о телефонном звонке так и повис в воздухе — Хохол молчал, а она из упрямства решила не давить. Но осадок остался.
Глава 6
Москва
Совесть не появляется с возрастом, подобно нашей бороде. Чтобы обрести совесть, нужно определенное воспитание.
Акутагава Рюноскэ, писательВиктор Иванович Коваль расхаживал по небольшой кухне трехкомнатной квартиры и чувствовал, как давит в груди. Это неприятное ощущение преследовало его уже около месяца, с тех пор, как сын объявил о намерении баллотироваться на пост мэра одного из уральских городов. И все бы ничего, но Виктор Иванович прекрасно знал, что это за город. Там раньше жила его младшая дочь Марина, больше известная как Наковальня. Так иногда бывает в жизни — у одного отца родились такие разные дети. Дмитрий, бывший генерал МВД, и Марина — глава большой криминальной группировки, в свое время контролировавшей большую часть региона. Именно это внезапно открывшееся родство поставило крест на карьере сына, но Виктор Иванович не вмешивался — он считал, что Дмитрий во многом виноват сам, то и дело предоставляя начальству поводы для недовольства своим пьянством, например. Так что роль Марины в отставке генерала Коваля была не так уж велика.
Дмитрий считал сестру погибшей — как, собственно, и все вокруг, исключая нескольких уж совсем близких людей, в число которых входил отец и, как ни странно, жена генерала Людмила. Так получилось, что именно ей открылась Марина, когда нужно было вытащить из Бутырки попавшего туда совершенно случайно Хохла. Люся не смогла помочь, но нашла хорошего адвоката, через которого Марина ухитрилась провернуть сложную комбинацию по спасению мужа. Людмила оказалась не из болтливых, и генерал так и не узнал о том, что сестра жива и на свободе, за границей вместе со своим Хохлом. Сын Дмитрия и Люси Николай жил в том самом городе, куда теперь настроился переехать его отец, и это тоже настораживало Виктора Ивановича — отношения с внуком он разорвал в одну минуту, едва услышав первые фразы интервью, которое тот дал журналистам после «гибели» Марины. Он обвинил тетку, давшую ему в руки хорошую и не особенно пыльную должность директора футбольного клуба, во всех грехах, в том числе и в том, что, будучи президентом клуба, она якобы запускала руку в бюджет города. Это была такая чудовищная ложь, что Виктор Иванович едва не задохнулся от отвращения. Коленька, его мальчик, которого он любил и баловал с детства, вдруг явился деду совсем в ином свете — растолстевший, постоянно потеющий от волнения, заикающийся краснолицый человек неопределенного возраста, неблагодарный и подлый, он просто не мог быть тем самым Коленькой. Виктор Иванович решил просто — позвонил и велел забыть, что они родственники. Николай попытался оправдаться, но дед не стал слушать — он-то, как никто другой, знал правду о своей дочери и о том, что никаких денег она в бюджете брать просто не могла, потому что сама вкладывала в команду огромные суммы, твердо решив, что в их городе должен быть футбольный клуб. И клуб остался, и Колька по-прежнему был его директором. Правда, просчитался, втянув в дело свою жену, а та от жадности вложила все деньги в какой-то банк, который растворился буквально на глазах через неделю после этого события. В результате Николай с женой потеряли такую сумму денег, что молодой муж свалился с сердечным приступом и категорически запретил жене подходить к финансам. Никто, кроме Мишки Ворона, не имел понятия о том, что всю эту операцию с банком и деньгами провернула сама Наковальня, каким-то образом получившая видеозапись той самой пресс-конференции своего племянника. Поднять на него руку и перешагнуть через кровное родство Марина не смогла, но наказала так, как умела только она — больно и недоказуемо.
Виктор Иванович этого, конечно, не знал, но, вероятно, не осудил бы дочь. Сейчас его интересовало другое — зачем Дмитрию мэрское кресло. И почему именно там.
Сын сидел здесь же, в кухне, на угловом диванчике, курил и прихлебывал чай из большой керамической чашки. Он немного обрюзг, чуть раздался в талии, но все еще выглядел привлекательным и интересным мужчиной, даже седина в волосах не портила впечатления.
— Так что, пап, поможешь? — спросил он наконец, отодвигая чашку.
— Я? Чем? Что я понимаю в этих выборах, кроме того, в какую графу галочку поставить? — Виктор Иванович оперся о подоконник и посмотрел в лицо сына.
— Да не надо тебе ничего понимать. Там специалисты есть. Ты мне нужен как журналист — у тебя же полно знакомых. Пару статеек здесь, пару статеек там — ну, кому это мешало?
И тут Виктор Иванович решился задать тот самый вопрос, которого они оба явно хотели избежать, но не видели возможности сделать это, потому что он все равно возникнет:
— А ты не боишься, что твою фамилию в этом городе знают слишком хорошо? Не боишься прямых обвинений? И тех, кто еще помнит Марину?
Дмитрий взъерошил волосы и взял новую сигарету:
— Бать, ты зря это. Дело-то давнее, а Маринка мертва уже много лет. Мало ли кто чей родственник — кто сейчас на это смотрит? Я тебе больше скажу — если бы наше родство обнаружилось на пару лет позже, меня бы из органов не поперли. И потом — ну, ты сам вспомни, ведь никто никогда не доказал ее причастность хоть к одному малюсенькому криминальному эпизоду. А нет доказательств — и все, обвинения рассыпались. Все-таки она умная баба была, так обставлялась, что не подкопаешься. Вроде бы все знают, а иди, докажи. Так что тут все чисто. И потом, у меня там спонсор появился из местных, Воронцов некто.
— И ты думаешь, что нашел альтруиста? В твои годы странно быть таким наивным, да еще после генеральских-то погонов.
Дмитрий покачал головой:
— Ну, бать, ты меня совсем уж за дурака-то не держи. Я отлично понимаю, что придется рассчитываться, и готов к этому. Но там вполне легальный бизнес, так что не думаю.
«Интересно, что скажет твоя сестра, когда обо всем узнает, — подумал старый журналист, пряча ставшие холодными руки в карманы вязаной домашней кофты. — А ведь она узнает непременно. И еще неизвестно, как отреагирует. Хотя что ей теперь до тамошней суеты? Живет себе в Англии, а там все иначе».
— А что Люся по этому поводу говорит?
И тут вдруг Коваль-младший замялся, а Виктор Иванович, наблюдая за тем, как меняется выражение лица сына, почему-то вспомнил, что уже давно не видел Люсю и даже не говорил с ней по телефону, а Дмитрий всегда приезжал к нему один.
— У вас все в порядке? — насторожился он, и Дмитрий вздохнул:
— Да разъехались мы, бать, на этот раз окончательно. Больше полугода уже. Она замуж вышла.
Виктор Иванович опустился на табуретку и принялся массировать область сердца, а Дмитрий испугался:
— Тебе плохо? «Скорую», может?
— Не надо, пройдет. Что ж ты молчал?
— А что говорить? Мы взрослые люди, сделали еще попытку — не вышло, ну и разбежались с концами. Чего друг другу век-то заедать? Она еще молодая, да и я себе найду, один не останусь.
— Колька… знает?
— Знает. Он, кстати, на тебя здорово обижен.
— Это не твое дело. У меня остался только один внук.
— И это к нему ты мотаешься в Англию? — вдруг выдал сын, и Виктор Иванович слегка опешил. — Ну что ты так реагируешь, я ж какой-никакой, а все ж мент бывший, связи-то остались. Одного не могу понять — с кем он там живет, если Маринка мертва, а этот ее Хохол вроде как в Бутырке погиб? Мне, батя, как раз вот такие тайны и не нужны во время выборов. Так что давай-ка без сюрпризов. У кого живет Егор?
— У родственников первого мужа Мариши.
Коваль-младший покачал головой:
— Ну, вы б хоть что поинтереснее придумали. Я был знаком с ее первым мужем — помнишь? Здесь и познакомились, кстати. И никакой родни, тем более в Англии, у Малышева не было. Не темни, батя, я же не чужой тебе.
Виктор Иванович начал колебаться. Сказать о Марине он не мог, чувствовал, что не имеет права. А вот Евгению явно ничего не угрожает, он не приезжает в Россию по своим документам, так что маловероятны неприятности.
— Я скажу. Но ты никогда не посмеешь использовать эту информацию во вред, тебе понятно? — жестко произнес он, глядя Дмитрию в глаза.
— А ты думаешь, что я к коллегам бывшим кинусь?
— Не исключено, — спокойно подтвердил отец, вызвав у сына бурю негодования.
— Ты, батя, совсем уж! Кем же ты меня считаешь-то?
— Я и сына твоего считал родным и порядочным, а вышло как — сам, поди, помнишь.
— Да, с Колькой некрасиво получилось, — признал Дмитрий, сбавляя тон, — даже не думал, что мой сын таким гаденышем вырастет. Но я-то, бать, старый уже.
