Хайнц Хене - Пароль - Директор
Теперь путь для Редера был расчищен. Шаг за шагом он связал недостающие звенья между левым Сопротивлением и так называемыми "изменниками Родины", так что даже самых либеральных антинацистов затянули смертельные путы законов об измене.
18 января суд приговорил к смертной казни Ремера и его товарищей. Все они в той или иной мере противостояли режиму.
19 января перед судом предстали Хильда Коппи, Карл Беренс и Роза Шлезингер, которые просто оказывали мелкие услуги своим приятелям-шпионам. Всех их проговорили к смерти.
26 января перед судом предстала приятельница Шульце-Бойзена Ода Шоттмюллер; ей смертный приговор был вынесен за разрешение вести из её дома радиопередачи.
27 января суд приговорил к смерти Ганса Гельмута Хемпеля и Марию Тервел, которые выполняли некоторые поручения разведывательного характера.
28 января обвинитель представил новое хитроумное сочетание агентов и участников Сопротивления. В результате Пауль Шольц, Ричард Визенштайнер, Клара Шаббель и Эльза Имме получили три смертных приговора и длительный срок каторги.
Обвинения выслуживавшегося перед начальством Редера и приговоры суда обрушились на обвиняемых как ураган. Адам Кукхоф, Вильгельм Гуддорф, Вальтер Кюхенмайстер, Иоанн Риттмайстер и их ближайшие друзья - все получили смертный приговор.
Речи Редера становились все более свирепыми; обвинитель безжалостно набрасывался на жертвы. Раскаты его голоса эхом отдавались в зале суда, он обрывал защитников на полуслове и в самых мрачных тонах расписывал мотивы действий участников Сопротивления в самых мрачных тонах. Лотте Шляйф вспоминает: "Благодаря Редеру все слушание стало фарсом... он не давал никакой возможности защититься от обвинений и угроз".
Подруге Гуддорфа Еве-Марии Буш Редер заявил, что молодость преступника часто служит причиной снисходительности сентиментальных судей, однако безграничная подлость, звучащая в показаниях обвиняемых (она зачитала свою статью с критикой режима), показывает, что молодежь прогнила насквозь.
Когда профессор Краус стал отрицать, что распространение листовок имело хоть какое-нибудь политическое значение, Редер вскочил с места и заорал:
- Это неслыханная наглость!
Во время того же заседания он заявил, что вряд ли можно требовать от государства обязательства холить и нежить подобных преступников в тюрьмах.
Излишняя активность Редера со временем стала действовать судьям на нервы. Председателя Креля беспокоило отсутствие аргументации в речах прокурора. "Слишком часто её подменяла риторика. Она не производила никакого впечатления на суд, но адвокатами защиты воспринималась как совершенно неуместная". Его коллегу Шмитта раздражала "манера, с которой он (Редер) излагал свои доводы в пользу смертной казни, не утруждая себя рассмотрением улик и юридических оснований. Можно представить, какой шок испытывали обвиняемые, когда он неизменно делал упор только на отрицательных аспектах дела."
Однако вскоре подсудимые стали замечать, что все чаще за них стали заступаться сами судьи. Один из адвокатов, доктор Валентин, утверждает: "Ввиду крайне человечного отношения суда защите несложно было противостоять аргументам доктора Редера, которые часто не достигали своей цели".
Лотта Шляйф была недовольна действиями своего защитника, и суд позволил ей защищать себя самой. Она вспоминает: "Я указала на ошибки со стороны обвинения и объяснила, что все мои друзья и родственники немало пострадали при национал-социалистическом режиме. Не помню, по какой причине председатель отверг смертный приговор. Однако точно знаю, что суд очень внимательно прислушивался к моим заявлениям".
Пауль Шольц вспоминает: "У меня сложилось впечатление, что больше всего Редера раздражал один из судей, кажется полковник, задававший мне вопросы, которые, по моему мнению, были направлены на выявление смягчающих обстоятельств".
Столкнувшись с такими проблемами, стушевался даже назначенный фюрером прокурор. Его речи стали более небрежными, а требования наказания формальными. Многим казалось, что Редер теряет интерес к делу "Красной капеллы". Один из судей прошептал своему коллеге Эрнсту: "Речи Редера становятся все жиже и жиже, как суп из бульонных кубиков; в конце концов там останется одна вода".
Более умеренные судьи военного трибунала ухватились за возможность вырвать у Редера хоть часть его жертв. После объявления приговора основным участникам группы Шульце-Бойзена/Харнака Гитлер передал право на его утверждение сначала Герингу, а затем председателю Имперского военного трибунала. Поэтому адмирал Бастиан в отдельных случаях смог вступиться за подсудимых: он приказал провести новое разбирательство по делу Крауса, которого приговорили к смертной казни, и в результате тот получил пять лет каторжных работ; позволил заменить Хенингеру заключение испытательным сроком на фронте и отказался утвердить смертный приговор по делу Греты Кукхоф.
Отказаться от утверждения приговора Грете Кукхоф Бастиану посоветовал Крель. Он же организовал дополнительное расследование, которое позволило провести новое рассмотрение её дела. Тем не менее фрау Кукхоф не верила, что это может что-то изменить. И тут она получила поддержку с самой неожиданной стороны - от заместителя обвинителя. Поскольку Редер больше не принимал участия в процессе, его место занял другой военный прокурор. В перерыве между заседаниями он подошел к подсудимой, положил руку ей на плечо и сказал:
- Фрау Кукхоф, не надо так отчаиваться. Вы должны мне помочь. На этот раз вас удастся спасти.
Так и случилось. В октябре 1943 года Грету Кукхоф приговорили к пяти годам каторги, и обвинитель "недвусмысленно заявил" (слова фрау Кукхоф), что он "с облегчением" просит только лишения свободы, поскольку ему известно, что я не замешана ни в каких бесчестных действиях".
И все-таки в большинстве случаев Редер оправдал надежды фюрера. Из 76 обвиняемых он добился смертных приговоров для 46, каторжных работ - для 15, и длительных сроков тюремного заключения - для 13. Только в 6 случаях его требование смертной казни было отклонено. * Манфред Редер мог спокойно оставить другим завершать это дело.
(* Отто Гольнов, Пауль Шольц, доктор Адольф Гримме, доктор Эльтриде Пауль, Гюнтер Вайзенборн и Лотта Шляйф. Прим. авт.)
Первые смертные приговоры привели в исполнение ещё до конца 1942 года, хотя все равно не уложились в сроки, отпущенные диктатором. Геринг от имени Гитлера потребовал от военных юристов, чтобы к Рождеству 1942 года Шульце-Бойзен и его ближайшие соратники были уничтожены. Однако германская бюрократия этому воспрепятствовала.
Приговоры на главном процессе над "Красной капеллой" объявили 19 декабря 1942 года, однако с 24-го начинался период, во время которого вплоть до 6 января по традиции не казнили. У палачей оставалось не так много времени: несмотря на приказы Гитлера, следовало принимать во внимание официальный порядок - ведь в Германии иначе быть не могло! Сначала приговоры Имперского военного трибунала должны быть переданы в юридический отдел ОКВ, откуда они поступали к помощникам фюрера, а от них к самому Гитлеру. Тот утверждал их, и документы возвращали обвинителю Имперского военного трибунала.
Утвержденные Гитлером приговоры вернулись в Имперский военный трибунал только утром 21 декабря. Несколько часов спустя канцелярию прокурора Берлинского суда информировали, что поскольку казнь осужденных лишена "права на применение оружия", она переходит в ведение гражданских властей. Прокурору Берлина было приказано немедленно подготовить казнь одиннадцати самых опасных преступников в берлинской тюрьме Плецензее.
Вдобавок ко всему для осужденных - мужчин Гитлер выбрал самый позорный вид казни - повешение. Однако до тех пор в Плецензее приводили в исполнение лишь приговоры с отсечением головы. В немыслимой спешке рабочие соорудили в одном из тюремных помещений большую виселицу с восемью петлями. И тут обнаружилось, что главный прокурор Имперского военного трибунала болен, а без его подписи казнь проводить нельзя. Ответственный за эту процедуру Айхлер поспешил к постели больного и вернулся с заветным автографом.
Приговоренные знали, что им остались считанные часы. Вечером 21 декабря их перевезли в Плецензее. Шульце-Бойзен, Шелия, Ильза Штебе написали прощальные письма.
Шульце-Бойзен писал родителям: "Я не противлюсь смерти. Так или иначе я всегда знал, что она придет. Все, что я совершил, берет начало в моем сердце, сознании и моих убеждениях".
Арвид Харнак сказал родным: "Вы должны как следует отпраздновать Рождество. Это мое последнее желание. И спойте псалом: "Я молюсь силе любви".
Обреченные были совершенно спокойны, только Либертас Шульце-Бойзен все ещё боролась с собой и своей судьбой. Она написала матери: "Мне пришлось испить горькую чашу, когда я узнала, что меня (и тебя) предал человек, которому я полностью доверяла - Гертруда Брайтер. Но теперь пора "пожинать плоды своего труда; каждый кто предаст, сам будет предан". Из-за своего эгоизма я выдала друзей, я хотела выйти на свободу и вернуться к тебе. Но поверь мне, я жестоко страдала при мысли о том зле, которое совершила. Теперь меня все простили, и мы до конца пойдем с чувством товарищества единственным утешением перед лицом смерти".
